Все течет и меняется. Иногда меняется в одно мгновение. Топ 10 событий, которые оказались переломными в медиаиндустрии и произвели революцию в журналистике:

1. 1963: Убийство Кеннеди. Начало тележурналистики

До нашумевшего убийства американского президента уважающие себя журналисты стремятся или на радио, или в газеты. Телевидение воспринимается исключительно как развлекательное СМИ.

Кадры убийства Кеннеди кардинально меняют ситуацию, демонстрируя потенциал телевещания. В отличие от «мертвых» газетных фотографий телевидение передает живую картинку, и, как радио, ведет трансляцию в режиме реального времени.

Начинается эпоха тележурналистики.

31 сотрудник увольняются с украинского телеканала ТВi после того, как 23 апреля на канале сменилось руководство. Новым инвестором стал американский бизнесмен Александр Альтман, генеральным директором назначили Артема Шевченко.

В коллективном заявлении об увольнении журналисты написали: 

"Мы не видим дальше возможности выполнять свои профессиональные обязанности на канале, поскольку не можем гарантировать нашему зрителю предоставление объективной и беспристрастной информации, и считаем, что люди, которые называют себя владельцами и менеджерами канала, разрушили репутацию ТВi. В этой ситуации мы видим единственный приемлемый для нас выход - уйти".

Среди экс-сотрудников, поставивших свои подписи под заявлениями, - Мустафа Наем, Виталий Гайдукевич, Роман Недзельский, Анастасия Станко, Юлия Банкова, Ирина Славинская и другие.

Трагедия вновь поставила вопрос об этичности российских СМИ

В воскресенье, 1 ноября, Россия погрузилась в траур по погибшим в авиакатастрофе в Египте, крупнейшей трагедии, случившейся в российской пассажирской авиации. В Санкт-Петербурге, уроженцами которого были большинство пассажиров рухнувшего лайнера, траур продлится до 3 ноября. Указом президента культурным учреждениям и телерадиокомпаниям было предложено отменить развлекательные мероприятия и передачи.

В настоящее время «Когалымавиа», работающая под брендом MetroJet, прекратила полеты на аэробусах по требованию Ространснадзора. На данный момент под управлением компании находится 10 Airbus (два A320 и восемь А321), которые совершают рейсы из Москвы, Санкт-Петербурга, Саратова, Краснодара, Самары, Минеральных Вод. Самолеты выполняют рейсы туроператоров Brisco, Coral Travel, Tui. При этом «Когалымавиа» и Brisco, который выступал заказчиком рейса из Шарм-аль-Шейха в Петербург, входят в холдинг Tourism Holding & Consulting (TH&C).

Интервью с главой отдела интерактивной журналистики The New York Times

Арон Пилхофер

Фото: John S. and James L. Knight Foundation / Flickr

27 июня в Москве прошел международный форум «Медиа будущего», посвященный большим данным. Участники форума обсудили методы и инструменты обработки данных больших объемов в СМИ, новые формы репортажей, тенденции развития медиа, а также связь журналистики с программированием. «Лента.ру» поговорила с одним из гостей форума — главой отдела интерактивной журналистики The New York Times Ароном Пилхофером (Aron Pilhofer) — о том, зачем нужно обогащать процесс чтения, как измеряется успех в медиа и почему интерактивные материалы должны быть приоритетом современных СМИ.

«Лента.ру»: Вы основали отдел интерактивной журналистики в The New York Times. Как это произошло? И зачем он оказался нужен одной из самых известных газет в мире, изданию, к которому читатели обращаются в первую очередь за текстами?

Арон Пилхофер: Я пришел в NYT в 2005 году в качестве корреспондента. До этого я занимался тем, что в США называется «сomputer-assisted reporting». Это когда журналисты берут чистые данные и анализируют их сами, не обращаясь к экспертам за комментариями. Я работал в маленькой организации, которая называлась Center of Public Integrity. Мы работали с большими данными, делали их доступными для людей. И когда я пришел в NYT и понял, что в такой огромной компании никто этим не занимается, я был шокирован.

Я хотел заниматься чем-то более амбициозным, чем просто журналистика. Я предложил руководству создать команду, которая выйдет за привычные рамки материалов NYT, сможет строить какие-то проекты с нуля, не опираясь на движок нашего сайта.

Мы начинали в 2007 году втроем. Первым нашим крупным проектом были президентские выборы 2008 года. Вы знаете, что в Америке нет никакого специального агентства, которое сообщало бы людям о результатах выборов? Это функция агентства Associated Press, которое рассылает от двух до трех тысяч человек по выборным округам. Когда завершается подсчет голосов (и сейчас я не шучу), эти люди звонят в офис и сообщают результат. Это полное безумие, это очень медленно. Раньше обработка и публикация данных отнимала у NYT еще 15 минут, мы же придумали, как этот процесс сократить до минуты, причем так, чтобы это работало и для мобильных приложений, и для сайта.

После нескольких успешных проектов наш отдел вырос, а пару лет назад мне в подчинение еще отдали отделы «Соцсети» (у нас пять аккаунтов в разных сетях) и «Комментарии». Теперь под моим началом около 35 человек.

Проект Red Carpet

Изображение: скриншот сайта The New York Yimes

Как происходит ваше общение с редакцией сайта? Как вы решаете, что делаете вы, а что — они?

Есть какие-то проекты, которые по определению наши. Например, выборы или Оскар. Во время Оскара мы вели лайвблог, делали проект Red Carpet. В остальном бывает по-разному: иногда мы предлагаем что-то редакции, иногда они нам. Мы можем помочь журналистам структурировать какую-то информацию. Например, мы делали проект про узников Гуантанамо. Мы опубликовали профайлы всех узников, еще когда власти США не раскрывали эту информацию. В NYT была журналистка, у которой были данные заключенных Гуантанамо, но в разрозненном виде. Мы пользовались ими для внутриредакционных целей, но потом решили, что это должно быть доступно всем.

Каковы ваши приоритеты? Что важнее — делать развлекательные проекты или обрабатывать большие объемы данных?

Интереснее всего для нас сейчас проекты, в которых мы можем оказать какое-то влияние, расширить привычные границы журналистики. Мне кажутся очень важными материалы, в рамках которых мы привлекаем к сотрудничеству читателей, используем их в качестве источников. Например, мы делали проект про стоимость различных медицинских операций в США. Важной частью его были отзывы читателей, которые делились с нами своим опытом. Этот материал был очень успешен — мы получили от полутора до двух тысяч ответов на каждый вопрос. Вдохновением для таких проектов служит социальная сеть Public Insight Network. Это большая база данных с разными людьми, которую журналисты могут использовать для поиска специалистов в определенных областях. Я думаю, что за таким форматом будущее. Это всегда позволяет персонализировать журналистский репортаж, сделать его ближе к аудитории.

Мы построили много платформ и инструментов, чтобы рассказывать разные истории. Сейчас, например, мы думаем над тем, как работать со срочными новостями. Это же очень важная проблема — как перейти от срочных новостей к более серьезным материалам на ту же тему. Как перейти от стадии «О господи» к стадии «Подождите, что это значит?», а потом к стадии «Давайте подумаем над этим». Газеты этого совершенно не умеют делать.

Стоимость колоноскопии в разных штатах США. Инфографика из статьи «The $2.7 Trillion Medical Bill»

Изображение: скриншот сайта The New York Times

Насколько интерактивные проекты популярны по сравнению с обычными статьями NYT?

Когда как. В интернете нет единой шкалы оценки — можно считать количество просмотров страниц, количество лайков и так далее. Сейчас у нас появился человек, который как раз оценивает популярность наших проектов. Он придумал статистическую модель, которая позволяет предсказать примерное количество просмотров статьи. Его прогнозы поразительно точны — кроме тех случаев, когда материал оказывается на главной странице NYT. Главная страница ломает любую модель. Известно, например, что если загрузить пустой html-файл на главную страницу сайта nytimes.com, он наберет полмиллиона просмотров просто так.

Я могу рассказать вам, сколько просмотров или лайков набрал тот или иной наш материал, но, честно говоря, я не знаю, означает ли это, что он получился успешным. Ведь что такое вообще успех в журналистике? Важно не только считать просмотры или лайки, но и понимать, чего ты ждал от этого материала и чего ты в итоге добился. Повлиял ли он на отношение или поведение прочитавших его людей? Мне кажется, нужно измерять и это тоже. Многим журналистам это не нравится, им кажется, что из них делают проповедников, лоббистов. Я так не думаю. Это просто оценка того, чего ты достиг, опубликовав расследование, на которое, допустим, потратил год.

Должны ли журналисты вообще гнаться за успехом? Браться за более простые, но заведомо популярные материалы?

Мне не кажется, что это взаимоисключающие вещи. Мы делаем развлекательные проекты, рассчитанные на большую аудиторию, и одновременно публикуем очень серьезные статьи, которые набирают куда меньше просмотров. Но на самом деле можно сделать любой материал привлекательным для определенного читателя, если просто работать над таргетингом. А этого журналисты не любят. Если вы пишете статью, которая, как вам кажется, будет интересна определенной группе ваших читателей, почему вам не задуматься о том, когда именно они приходят на сайт и каким путем? Какие еще статьи они читают? Мы обычно не задумываемся над этим, а публикуем материалы, опираясь на интуицию. Но нам нужно учиться у рекламщиков — стоит учитывать, как и когда подавать материал, исходя из наших знаний о его вероятной аудитории.

Например, проект Snow Fall про лавину в горах, который сделал наш отдел дизайна. Ссылка на него сначала появилась в Twitter и только через пару часов — на сайте NYT. Это был успех — более 250 тысяч просмотров за два часа. Все решили, что мы гении, что мы нашли новую стратегию, а на самом деле мы сделали это по ошибке. Это, конечно, открыло нам глаза на возможности таргетинга — 250 тысяч просмотров всего с помощью каких-то трех твитов. По-хорошему это не должно было быть случайностью, мы должны были понимать это заранее. Ведь это рассказ об экстремальных видах спорта, он интересен молодежи — понятно, что его надо было запускать через соцсети, где его потенциальный читатель проводит больше времени, чем на главной странице NYT.

Проект Snow Fall

Изображение: скриншот сайта The New York Yimes

Интерактивная журналистика нужна, потому что традиционная стремительно теряет читателей? Означает ли это, что вся журналистика должна двигаться в этом направлении, придумывать все новые и новые форматы?

У интерактивной журналистики есть свои проблемы. К примеру, мы знаем, что много читателей добрались до последней страницы Snow Fall, но мы не знаем, действительно ли они читали весь материал или просто пролистали его, любуясь дизайном. А мы должны знать ответ на этот вопрос. Понятно при этом, что если бы этот текст вышел в обычном формате (а в статье 17 тысяч слов), никто бы не дошел до конца. Это особая история, которую надо было подавать по-особенному.

Я за то, чтобы процесс чтения становился интереснее и глубже. Но это не значит, что все материалы должны быть как Snow Fall — длиною в 17 тысяч слов и c красивым оформлением. Из таких проектов нужно извлекать более общие уроки. Понимать, что инфографику хорошо вставлять иногда прямо в статью и в том моменте, где она нужна. Когда она стоит в рамке где-то сбоку, ее никто не замечает.

Важно понимать, какую историю как лучше подать. Как читатель я иногда хочу прочитать простую статью, без всяких бла-бла-бла. Но некоторые материалы лучше удаются в виде инфографики, чем в формате нарратива. При этом за инфографикой может стоять традиционный журналистский труд — со звонками, сбором данных и так далее. Некоторые вещи лучше рассказать с помощью читателей — например, на последних выборах мы просили обычных людей присылать нам фотографии с избирательных участков в Instagram. Это было куда интереснее, чем профессиональная съемка. Традиционная журналистика, конечно, не умирает, и не нужно превращать каждый материал в интерактивный. Нам просто нужно сделать определение традиционной журналистики более гибким.

Как может развиваться интерактивная журналистика в условиях постоянного сокращения инвестиций в медиа? В России, например, никто, кроме, пожалуй, РИА Новости, которое финансируется государством, не может себе позволить держать целый отдел интерактивной журналистики. Не окажетесь ли вы первыми, кто пострадает от кризиса? Или вы уже стали приоритетным направлением для газеты?

Я очень надеюсь, что стали. За последние годы наш отдел расширился от трех человек до тридцати пяти. В понедельник я войду в руководство NYT (1 июля Арон Пилхофер был назначен заместителем редактора цифровых направлений The New York Times - прим. «Ленты.ру»). В ночь после выборов наши материалы стояли на главной странице и поставляли 20 процентов всего трафика сайта. Все это говорит о том, что мы что-то делаем правильно.

На мой взгляд, проблема не в том, что в медиа нет ресурсов. Теоретически ресурсы есть даже в самых маленьких СМИ. Просто руководство этих СМИ не считает интерактивную журналистику своим приоритетом. Но сегодня недостаточно просто загрузить газету на сайт и сказать: мы свое дело сделали. Если газеты не понимают новостные привычки читателей и продолжают публиковать обычные материалы в формате перевернутой пирамиды, не понимая, что весь цифровой мир движется в другом направлении, они тонут.

Проект Instagramming the Election

Изображение: скриншот сайта The New York Yimes

Если интерактивная журналистика — это будущее медиа, то каково, собственно, будущее самой интерактивной журналистики?

Это прекрасный вопрос, но я не знаю на него ответа. Разработчики программного обеспечения любят говорить, что любая новая программа устарела, лишь появившись. Мы тоже устареем очень скоро. На самом деле, может, мы уже устарели, а я просто этого не знаю.

Журналистам необязательно знать язык программирования, но им нужно учиться у разработчиков и программистов постоянно что-то улучшать, переделывать, придумывать. За 150 лет существования The New York Times печатный процесс несильно изменился. Но это не может работать вечно. Чтобы двигаться вперед, нужны инновации. Люди называют инновациями просто что-то новое, но на самом деле это не изобретение совершенно новых вещей, это постоянное улучшение уже существующих. Журналистам нужно учиться расширять горизонты, понимать, как подать ту или иную историю.

Беседовала Елизавета Сурганова

30 января 2013г. в концертном зале «Крокус Сити Холл» были объявлены победители Национальной Премии в области многоканального цифрового телевидения «Большая Цифра».

Голосование профессионального жюри происходило под председательством Анатолия Лысенко, главы Общественного телевидения, президента Международной Академии телевидения и радио.

В России будет запущен общедоступный телеканал, вещающий в формате высокой четкости, пишет газета "Ведомости". Предложение о включении HD-канала в пакет телеканалов под названием "третий мультиплекс" было подготовлено Минкомсвязи и одобрено на заседании госкомиссии по развитию телерадиовещания.

Сам пакет каналов может быть запущен в течение нескольких лет. При этом прием заявок от телекомпаний на участие в мультиплексе пока не открывался. Ожидается, что конкурсы для вещателей, желающих, чтобы их телеканалы вошли в мультиплекс, пройдут не ранее лета 2011 года.

В первый день 2013 года в 6.00 по московскому времени начнет вещание новый проект МТРК «Мир» – информационный, страноведческий и культурологический телеканал «МИР 24».
Как и телеканал «МИР», который благодаря своей социальной и просветительской направленности вошел во второй мультиплекс, «МИР 24» рассказывает о жизни в странах СНГ и в мире, но иначе. Основной формат телеканала «МИР 24» – новости. Каждые 30 минут - 5-минутные выпуски оперативной информации, каждые 3 часа - 25-минутные блоки новостей. Круглосуточно – информационные ленты в виде бегущих строк с «горячими» новостями и темами дня.

Госдума 18 декабря приняла во втором и третьем чтении поправки в законы «Об образовании» и «О соцзащите инвалидов в РФ», в соответствии с которыми госучреждения в России будут оказывать инвалидам по слуху услуги по сурдопереводу.

Закон разработан, чтобы привести нормы действующего законодательства, регулирующие правоотношения в сфере использования жестового языка, в соответствие с положениями Конвенции о правах инвалидов, которую Россия ратифицировала 3 мая. Законопроект затронет 190 тысяч граждан России — инвалидов по слуху. Документ, в частности, предлагает «закрепить статус русского жестового языка как языка общения при наличии нарушений слуха и (или) речи, в том числе в сферах устного использования государственного языка РФ».

Телефильм «Не верю!» об атаке проплаченных блогеров на непорочную Русскую православную церковь раскритиковали представители общественности и журналисты. Автор ленты (бывший сотрудник программы «Намедни» Леонида Парфенова) Борис Корчевников рассказал, зачем он снял этот фильм и кто является настоящим врагом РПЦ.

Корчевников утверждает, что настоящий враг РПЦ — не блогеры и не «организатор антирелигиозных выставок» Марат Гельман, а грех. Деятельность православных активистов, избивающих представителей сексуальных меньшинств, и питерского депутата Виталия Милонова, который инициировал закон о запрете пропаганды гомосексуализма в Петербурге, Корчевников поддержал. И отметил, что «обещанный евангельский апокалипсис неизбежен... здесь, на Земле, зло победит и уже побеждает».

РИА Новости стало первым СМИ в России, которое на своем сайте www.ria.ru  внедрило инновационную разработку — интерактивное видео. Это новый формат видеоконтента: "облачная" технология связывает движущиеся элементы изображения с текстовым, графическим или другим видео, обратиться к которому зритель может, просто прикоснувшись к "умной метке" на экране.

Интерактивное видео позволяет при просмотре ролика получать дополнительную информацию о сюжете в виде текста, видео, фотографий, инфографики, что расширяет и обогащает его содержание. При воспроизведении видео на экране в определенное время появляются метки (теги). При их активации воспроизводится дополнительный мультимедийный контент, созданный РИА Новости.