RFI: Чем стала заниматься Леся Рябцева после того, как оставила пост помощницы главного редактора радиостанции «Эхо Москвы» Алексея Венедиктова?
Заявление я написала в начале декабря-конце ноября, соответственно, весь декабрь я сдавала дела, и весь январь я не работаю на «Эхе» — вот уже два месяца. С тех пор я на «Эхе» ни в каком виде и формате не появляюсь, хотя должна была — мы договаривались, что у меня останутся спецпроекты. Но в какой-то момент я поняла, что я не могу и не хочу работать с этим коллективом, не хочу работать с Венедиктовым, я устала. Я поняла, что наконец накопила некий запас и знаний, и опыта, и желаний делать что-то свое. Например, все то, что я не смогла реализовать на сайте «Эха», я сейчас реализовываю на своей площадке.
Как раз в марте я буду запускать свою площадку — то самое СМИ, о котором я говорила. Это будет некая стартовая, тренировочная история, на которой я отработаю свои аналитические умения, в том числе по контенту, форматам, пиару и так далее. На ней отработаю, а потом в планах создать более крупное, более серьезное СМИ уже с инвестором. Это, что называется, зачин на год. Сейчас за февраль мы отрисовываем до конца дизайн, у меня уже есть крупные инфопартнеры, но я пока не анонсирую, не распространяюсь, потому что есть некие договоренности, которые надо соблюдать.
Параллельно с этой медийной площадкой мы продолжаем заниматься пиаром — со мной несколько ребят ушло, которые не захотели работать на «Эхе», несмотря на то, что это престижно и есть постоянный заработок, в отличие от работы со мной. По сути, я стартапер, но я очень амбициозный и идейный стартапер, и все мои ребята ушли, собственно, за этим же — за самораскрытием, желанием быть самим собой. Мне кажется, это было мне намного важнее, когда я увольнялась, и, если честно, я бы очень хотела уволиться без скандала, но не вышло.
Сколько человек ушли с тобой с «Эха Москвы»?
Со мной ушли три человека, плюс еще два работают на фрилансе, то есть они остались на проектах Венедиктова на «Эхе» и «Дилетанте» (Дилетант» — это ежемесячный исторический журнал, проект Алексея Венедиктова, гл. ред. Виталий Дымарский — прим. RFI), но они параллельно сотрудничают со мной как авторы, как редакторы. Мы сами вели соцсети «Эха» и «Дилетанта». Мальчик, который за это отвечал, мой пакетолог, главный диджитальщик, ушел со мной, он мой главный партнер. Ушла девочка шеф-редактор-корректор, и ушла моя помощница, с которой вела часть проектов «Эха» и «Дилетанта». Плюс, как я уже сказала, два автора на фрилансе остались наполовину со мной.
Ты говорила, что когда будешь работать на своих проектах, люди с «Эха», если захотят, пусть присоединяются.
Я не думаю, что на «Эхе» остались те люди, которые хотят со мной работать или с которыми я захочу работать, хотя там есть еще два человека, которые периодически со мной общаются и пытаются пробрасывать удочку, чтобы сравнить условия, где лучше работать. Такие варианты я сразу отмела, я им сразу сказала — если вы не ушли со мной, то не надо выбирать между мной и «Эхом». Просто есть определенные принципиальные вопросы и моменты, которые мою команду не устраивали в предыдущем месте работы. Соответственно, ребята, которые знали об этих условиях, и они их устраивали, остались. Если честно, я бы не хотела с ними работать. Они просятся, пишут мне «расскажи, какие у тебя есть проекты — и социальные, и волонтерские», но я не хочу с ними работать.
Давай поговорим о социальных и волонтерских проектах. Они начались еще до того, как ты ушла с «Эха», правильно?
Конечно, было «Чувствительно» (с Митей Алешковским, — прим. RFI.), потом я делала вместе с Мэйлом (mail.ru) и «Эхом» «Добро на радио», потом меня «Комсомольская правда» позвала сделать у них на сайте волонтерский проект, но он еще в процессе. Потом с мэрией (Москвы) у меня были форумные истории, конференции — мы делали «Гражданский форум». Одна из секций, которую я организовывала, была посвящена онлайн-государству, общению населения и власти через интернет и онлайн-услугам. А вторая секция была с Вадимом Ковалевым — про волонтерство и социально-корпоративную ответственность. Соответственно, в эту социалку я больше и хочу уходить, мне это интересно. Есть какие-то очень мутные проекты. Есть Татьяна Бачинская, у которой была задумка собрать пиарщиков, медийщиков и журналистов вместе с социальщиками и как-то попробовать поработать между собой, научить писать пресс-релизы, в конце концов, и научить журналистов брать социальные темы интереснее. У них партнером был «Русский репортер», соответственно, я хотела перезапустить такую площадку, мне самой это было интересно.
По-моему, прекрасный проект «Такие Дела» делают Андрей Лошак и Митя Алешковский, тебе не кажется?
Я не спорю с тобой, я знаю все эти площадки, мы это обсуждали. Помнишь, была еще Олеся (Олеся Герасименко, автор образовательного проекта «Школа гражданской журналистики», — прим. RFI) из «Коммерсанта»?
Вся эта тусовка сделала журналистские курсы про социалку, но там мало людей как раз со стороны социалки и благотворительности. Это помогает журналистам писать на нужные и важные темы, но благотворителям эти курсы не очень помогают. Соответственно, нам хотелось помогать фондам. Есть, например, теплица у Мэйла (mail.ru) , которая помогает социальным проектам развивать и бесплатно рисовать логотипы, сайты и так далее. Соответственно, мы хотели сделать то же самое, но больше по контентной истории и пиару.
Михаил Симонов тоже хотел поучаствовать в такой медийной площадке, теплице, которая помогла бы именно благотворительной части нормально двигать свои темы, потому что у тех же самых фондов контент есть, например, а финансов нет. Или, например, как у Ксюши Давидсон — ретритный комплекс «Шередарь» в Подмосковье: у них есть финансы, есть хороший контент, есть места, но у них нет, например, ресурсов для пиара — они просто не знают, как это делать. Они обратились ко мне. Либо сейчас запускается сайт Dislife — раньше это был сайт для инвалидов, сейчас его делают для более широкой аудитории. Опять же у них нет крупных финансовых возможностей, но хоть какие-то есть. Но со стороны не медийной, а благотворительной им никто никогда не помогал, чтобы правильно двигать в массы свои идеи. Соответственно, это еще одна история, которой я как-то параллельно занимаюсь, но не очень усиленно, потому что все сейчас отдыхали из-за новогодних праздников.
То есть эти проекты ты оставляешь, а с марта ты будешь главным редактором в СМИ, о котором ты говорила, главным вдохновителем, автором или кем-то еще?
Это из серии — я выработала правило «течение Лесизма». Был Тимур Новиков, и у него была своя тусовка, был Уорхол, и у него была фабрика, соответственно, я в какой-то момент стала маячком, мемом хождения против массы, какого-то такого образа, что можно быть независимым, медийным и свободным. Соответственно, вокруг себя я собрала таких же людей. С какой-то точки зрения получается, что я определяю концепцию этого издания, площадки — я подбираю людей, ищу авторов, партнеров, продюсирую и так далее, то есть это все закреплено на мне. Но в более широком смысле я понимаю, что ищу себе подобных, и получается, что это больше горизонтальная история. То есть я нашла девочку-мальчика транссексуала, и она будет одним из авторов. Потом я нашла представителя ЛГБТ-сообщества, я нашла ребят, погруженных в историческую тему.
Рано или поздно в каждой сфере появляется человек, который чужд этой сфере. Была Ася Казанцева, которая начала заниматься поп-наукой, внутри научной сферы она считалась изгоем. Соответственно, я ищу таких же свободных, интересных, самодостаточных, независимых людей, которые сами по себе настоящие, при этом они толковые, у них есть свое мнение. Соответственно, таких людей я собираю вокруг себя. Это не значит, что я центровая, это просто значит, что я их пытаюсь собрать в кучу. Я, скорее, работаю как пластилин, чтобы склеить их между собой.
Авторы будут получать деньги за свои тексты деньги? Или они все-таки будут как блогеры — у них это будет просто одной из площадок?
Они в любом случае свободны делать все, что хотят. У нас с ними есть договоренность, что у них будут свои авторские колонки, а как они себя будут называть, если честно, мне все равно. Я никого не привязываю к себе, эти люди свободны, они не будут считаться журналистами Леси Рябцевой, просто авторы, которых я стараюсь искать по всему миру. Просто одной из их площадок будет моя площадка, где они могут говорить то, что им хочется сказать. Конечно, у контента есть некая определенная направленность, но, тем не менее, она разносторонняя. То есть, например, одного мальчика волнует, что в школе его окружают идиоты, грубо говоря. А другая девушка — девочка по вызову. То есть у каждого свои проблемы, но все они про одно — про внутреннюю свободу и желание самовыразиться, быть собой, быть настоящим в какой-то мере. Соответственно, на мою площадку можно прийти и это сделать, сказать.
Когда ты уходишь со стабильной зарплаты, и в какой-то момент тебе нужно платить за квартиру, по счетам, ты смогла как-то компенсировать недостачу до зарплаты? После того, как ты ушла с «Эха», ты можешь начала уже зарабатывать на своих проектах или пока еще нет?
Еще нет. На самом деле, это дико страшно. Самая главная причина, по которой я уходила, потому что я считала себя шлюхой — я делала то, что я не хочу, и получала за это деньги. В какой-то момент мне стало от себя противно. С другой стороны, я понимала, что мне нужно на что-то жить и зарабатывать, и я накопила некую сумму, на которую я смогла бы сама жить три месяца и продолжать платить своей команде. Был некоторый разрыв, с которым мне помогли мои близкие. Но мне просто повезло, что у меня такая ситуация, что я, грубо говоря, могу не идти на рынок продавать морковку, чтобы выжить. У меня, несомненно, более комфортная среда в окружении, но этот разрыв закроется только с запуском площадки. Когда мы анонсировали площадку, у нас уже были первые рекламодатели и спонсоры — анонс предполагает, что на мою площадку зайдет более 100 тысяч человек, потому что анонсировать это будут разные издания, и есть инфопартнеры. С другой стороны, не очень спокойно, конечно, потому что я понимаю, что надо запуститься, и только потом появятся деньги.
Ты говоришь, что делала на «Эхе» не то, что хотела, и чувствовала себя так, как чувствовала, но ведь у тебя были проекты, которые тебе были приятны. Тебя же не заставляли говорить то, что ты не думаешь. У тебя же была свобода. Сравнение со «шлюхой» в данном случае — очень сильное, тебе не кажется?
Я объясню. Я делала то, что хотела в рамках тех проектов, которые я хотела и сама начинала. Но то, что они были связаны с именами и брендом, которые стали несколько противоречивы для меня, и когда у меня самой исчез кредит доверия, преданность «Эху» и Венедиктову, и когда несколько поменялись наши отношения, тогда я поняла, что в рамках этого я не могу продолжать делать те проекты, которые очень люблю. Мне было очень тяжело расставаться и с ведущими, и с эфиром, продюсированием, «Дилетантом».
Ты не представляешь, сколько я всего потеряла, со мной люди перестали общаться, и, конечно, мне от этого грустно. Но просто негативный фон всего этого перекрыл то удовольствие, которое я получала от работы. Грубо говоря, я могла работать сутки, получать кайф, а потом прийти в редакцию, и мне в спину бы плюнули. В какой-то момент количество и качество этих плевков стало перевешивать.
Светлана Устинова
