Дмитрий Савицкий о развитии независимой радиостанции на рынке крупных холдингов

Радиостанция "Серебряный Дождь" - уникальный проект для российского медиарынка: это независимый проект с дорогим в производстве контентом и лояльной стабильной аудиторией, который делает ставку на традиционное эфирное вещание в пору повальной "диджитализации", сохраняет независимость на поделенном между несколькими холдингами рынке и сам продает рекламу, не доверяя селлерам. Как развивается радиостанция в пору экономической нестабильности, Sostav.ru рассказал её гендиректор Дмитрий Савицкий.

- Добрый день. Вашей радиостанции недавно исполнилось 20 лет, поздравляю вас с этой датой.

- Спасибо.

- Вы «ударно» отпраздновали день рождения…

Главредом российского Forbes вместо Эльмара Муртазаева станет руководитель проекта «Сноб» Николай Усков. В интервью Усков пообещал, что в редакционной политике будет «более четко присутствовать международность»

​С осени 2015 года российским журналом Forbes владеет Александр Федотов, бизнесмен и владелец издательского дома «Артком Медиа» (журналы Numero, SNC, Golf Digest, Interni, Port) и 80% «Лез Эдисьон Жалю Рюсси» (L’Officiel). В интервью РБК в октябре он отметил, что журнал в будущем постарается «не заходить в политику».

После закрытия сделки Forbes покинули несколько крупных руководителей: гендиректор Axel Springer Russia (в него Forbes входил до продажи) Регина фон Флемминг, главный редактор Forbes Life и Forbes Woman Юлия Таратута и, как стало известно 14 января, главный редактор самого Forbes Эльмар Муртазаев.


 

Новым главным редактором стал Николай Усков, бывший главный редактор журнала GQ (2003–2012) и проекта «Сноб» (2012–2015), не имеющий опыта в деловой журналистике. В интервью РБК он рассказал, что будет происходить с Forbes дальше.

E.АФАНАСЬЕВА: Как же телевидение региональное этого года отличается или не отличается от регионального телевидения, которое каждый из вас много  лет внимательно не только наблюдает, но и со-творит, наверное? Владимир Владимирович, каковы Ваши впечатления?

В.ПОЗНЕР: В свое время можно было говорить о том, что постепенно региональное телевидение становится все более оснащенным технически, более изощренным, более мастеровитым, более профессиональным. Но, по-моему, это кончилось уже года 2-3 как, если не больше. И сказать, что есть какие-то заметные изменения (для меня, по крайней мере), я не могу этого сказать кроме одного. Продолжают умирать не умирать, но терять в своем содержании новости, то, что относится к чистой информации.

Герман Клименко о Павле Дурове, тотальной слежке и порнографии

Почему государство принимает странные законы? Как чиновники осваивают переписку в «Одноклассниках»? Завербован ли Павел Дуров западной разведкой? Советник президента по интернету Герман Клименко рассказал «Ленте.ру» о своей роли в диалоге власти и интернета, анонимности и отношении к пранкерам и биткоинам.

«Лента.ру»: После назначения вы пережили настоящую информационную атаку в СМИ и соцсетях. Почему вдруг все так на вас ополчились?

Знаменитого телеведущего Льва Новоженова можно увидеть на ТВ-3 в программе «Х-версии. Другие новости» в неожиданном амплуа.

Есть ведущие, которые стали почти членами нашей семьи, настолько они знакомы и уютны телезрителю. Даже если мы их не так часто видим. И дело тут не только во внешних признаках вроде домашней кофты и мягко-ироничной интеллигентной манеры разговора. Нет, дело в самой личности. Лев Новоженов именно из таких. На каком бы канале он ни появлялся — всегда к месту. Сейчас его можно увидеть на ТВ-3 в программе «Х-версии. Другие новости» (она идет с понедельника по пятницу в 18.00) в неожиданном амплуа.

— Лев Юрьевич, вы снова телеведущий?

— Меня так часто называют. Но у ведущего работа начинается, когда он входит в студию. А моей работе нет ни конца ни края. Я и редактор, и немножко продюсер, и сценарист. В обычной телевизионной практике эти служебные обязанности трудноразделимы. В данный момент на телеканале ТВ-3 в программе «Х-версии. Другие новости» выходит моя авторская колонка «Тайны жизни со Львом Новоженовым». Предложили вести этот проект очень симпатичные мне люди. Их интересы совпадают с моим человеческим и телевизионным форматом.

— Телевидение для вас — это прежде всего...

— ... нестабильная структура. Программы открываются, закрываются, живут, болеют, умирают. Но, как пел Окуджава, «работа есть всегда, хватило б только пота на все мои года». Помните? Песня «Шарманка». Вот и я такой же шарманщик, который ищет контакта с людьми. Это мое призвание — общаться с людьми. И многолетняя привычка: я в журналистике уже 50 лет.

— Но не предполагали, что окажетесь именно в ящике?

— Это случайно получилось уже в довольно зрелом возрасте — мне было 46 лет. Первая половина моей творческой жизни прошла в печатной прессе. На авторское телевидение меня пригласил Дима Дибров. Тогда я был заместителем главного редактора в «Московском комсомольце». Мне было предложено создать информационную программу в рамках 4-го канала «Останкино» — так он тогда назывался. Того самого, на который вскоре пришла телекомпания НТВ. И было решено оставить мое «Времечко» в сетке.

Я особенно не бился за то, чтобы работать на ТВ, не обивал пороги. Это получилось само собой. Но попасть туда намного легче, чем удержаться. Телевидение — это что-то вроде бешеного быка, который так и норовит тебя сбросить.

— Еще говорят, что ТВ — это наркотик.

— Ну: И кино — наркотик. И литература — есть же графоманы. Я бы шире сказал: жизнь — это наркотик. Привыкаешь жить, и очень трудно отвыкнуть. А телевидение — это специфический наркотик. Там ведь самые красивые женщины. Как в театре, банке или кино. Впрочем, в 93-м кино не смотрели, оно пришло в упадок. Сейчас появились хорошие европейские режиссеры. Американское кино мне надоело, оно повторяется. А ТВ не просто теснит кино — оно стало второй реальностью. А для многих — первой. Просыпаясь ранним утром, многие включают прежде всего не свет, а телевизор.

— НТВ 90-х было уникальным. Это особая страница вашей биографии?

— Я оказался в нужное время в нужном месте. Среди лучших людей на лучшем канале. Чем очень гордился. Тех профессионалов до сих пор знают и помнят.

— Почему все-таки канал разогнали?

— Просто стала меняться страна. Да что там страна — весь мир поменялся политически, культурно, технологически. Появился интернет. Ветер истории свистел в ушах... И это движение продолжается. Сейчас все очень политизированы. Лайкнул — не лайкнул, друг — недруг, забанили — ушел сам. Это все отражение жизни.

— Сегодня старое НТВ невозможно?

— Это был знак времени. Шло крушение границ, барьеров. НТВ было по-настоящему европейским телевидением. Оно обогнало страну. Парфенов. Лобков. Киселев. Миткова: Но это был удивительно демократичный канал, при том что там работали интеллектуалы. НТВ показало, какой должна быть информация в идеале.

— Тоскуете по тем временам?

— Жизнь продолжается. Я вхожу в другой возраст. Уже не могу в таком режиме жить и работать — каждый день 4 часа прямого эфира. Возможность высказаться, которую мне предоставил телеканал ТВ-3, для меня очень важна. Я не замахиваюсь на то, чтобы нести свет истины, пасти народы. Но у меня есть сокровенные мысли и наблюдения, которыми очень хочется поделиться.

— ТВ-3 любит все загадочное, таинственное. А вы в каких отношениях с мистикой?

— В жизни много необъяснимого. Вот умерла Майя Плисецкая. А кто заметил, что она умерла в мае? Я считаю, что в имени зашифрована наша судьба.

— В чем отличие «Х-версий» от других информационных программ?

— «Х-версии» освещают те события, которые не попадают на большие каналы, занятые макрособытиями.

— Это аналитика или информация?

— Информации не бывает без аналитики. Способ подачи информации — это тоже аналитика. Моя 4-минутная колонка — попытка обобщения.

— Я запомнила сюжет об учительнице, которая «заказала» ученика. Вы сами темы выбираете?

— У нас коллективное творчество. Темы обсуждаем предварительно с редакторами и продюсерами.

— А сами смотрите телевизор?

— Мы живем в такое интересное время, что его можно смотреть на ходу, по гаджету. Даже больше слушать. Потому что телевидение стало разговорным. Ну а за рулем все-таки слушаю радио.

— Ведущий должен быть журналистом или артистом?

— В 90-е годы был упразднен институт дикторов ЦТ. Телеведущим стал журналист. А в конце 90-х подумали, что нужны медийные лица. И пошли актеры: Но не это принципиально. Вот когда на ТВ забыли, что страна — это еще и геологи, врачи, моряки, летчики, космонавты, случилось определенное взаимное отторжение — телевидения и аудитории. Сейчас вспомнили, наблюдается возвращение здравого смысла. Хотя до сих пор многие ведущие рассматривают гостя студии как инструмент для самовыражения. Приглашенный молчит, а телезвезда заливается. В этом смысле меня трудно назвать ведущим. У меня авторская колонка. Абсолютная журналистика. Другое дело, что ироническая. Это по моей специальности. Я ведь зарабатывал тем, что пытался вызвать у людей улыбку. Немножко порадовать их, а не расстроить.

— Отчего на нашем ТВ сегодня мало качественного юмора?

— Сделать ну о-очень смешную юмористическую программу очень трудно. То, что мы сегодня видим, — в основном западные форматы, эксплуатируемые нашим ТВ.

— А у вас как юмориста не было желания показать, как надо?

— Нет. В том жанре у нас другие звезды вроде Шифрина. А я все-таки журналист. Меня больше привлекает возможность что-то сказать напрямую, а не напяливать на себя комическую маску. То, что я делал на ТВ, — это всегда синтез, соединение серьезного и смешного, как в жизни. Вот люди спрашивают, почему пьесы Чехова называются комедией. Где там смеяться? Там же черт-те что происходит. Но человеку свыше дан этот дар — юмор. Как защитное средство от мрака и ужаса жизни. В Чехове, большом художнике, это соединялось, и движение от миниатюр Чехонте к пронзительным рассказам абсолютно органично и естественно.

Помните, у Чехова говорится о человеке с молоточком, который должен без устали ходить рядом с домом счастливых людей и напоминать им, что не все вокруг так благополучно? Но, думаю, нелишне и наоборот — время от времени напоминать людям, что не все так плохо и безнадежно, что уныние — большой грех. В общем, жива во мне такая установка — с сочувствием и все же улыбкой рассказывать о серьезных вещах.

— Лев Юрьевич, а чего вам не хватает сегодня на нашем ТВ?

— Не поверите, но мне абсолютно всего хватает. ТВ — это целый космос. Хотя: Очевиден дефицит восторга. Плохого больше, чем хорошего. Искусство должно окрылять, возбуждать, а этого не бывает много.

— А чего переизбыток? Ангажированности?

— Знаете, журналистика — такое ремесло: Она всегда кого-то обслуживает. И во времена Мопассана, написавшего свой знаменитый памфлет на газетчиков, и сейчас. Думаю, так не только у нас, но и в Америке, в других местах... Но, конечно, неприятно смотреть, как люди с громкими именами делают «джинсу», то есть явно заказные материалы.

— В 90-е люди верили, что от них что-то зависит.

— 90-е были более романтическим временем. Хорошо, что мы их пережили. Это как юность. Почему мы любим девушек? Они искренние, веселые. Потом уже превращаются в стерв и изменщиц... Была юность новой страны. Со старыми грезами, с греховным прошлым. Но наступила трезвость. И сейчас взрослому человеку трудно верить, что приедет принц на белом коне, станет президентом, и все заживут счастливо и богато. А в 20 лет мечтается хорошо... Я так это воспринимаю. Но жизнь движется. Посмотрим, что дальше будет. А будет, думаю, интересно. И трудно. А что, в 90-е легко было, что ли? Нам не привыкать.

— Кто-то из ваших детей пошел по журналистской линии?

— Нет. Сын уже 20 лет живет в Америке, занимается компьютерным обеспечением. А дочь — ученая дама, специалист по изобразительному искусству, преподает, пишет книги. Горжусь ею. Когда мне говорят, что я не очень в смысле интеллектуальности, всегда могу отбиться: зато у меня дочь умная!

Наталья Боброва

Источник

Фото: russianlook.com

Юрий Костин о приоритетах радиохолдинга, мультилокальных продажах и рекламе в цифровой среде

Один из крупнейший холдингов на российском рынке радио - ВКПМ - за последнее время пережил целый ряд важных событий: это и объединение с "Газпром-Медиа", консолидация управления его радийными активами, а также запуск самого успешного в данном сегменте стартапа за последние пять лет - радиостанции Like FM. О развитии компании и перспективах рынка радио Sostav.ru рассказал генеральный директор ВКПМ Юрий Костин.


- Добрый день. У вас в кабинете играет Like FM – это сейчас фаворит у ВКПМ?

- Здравствуйте. Хотел вас встретить эфиром нашей новой радиостанцией. Это самый успешный из всех новых проектов, появившихся на рынке в последние годы. Сбывшаяся мечта рекламодателя, артиста и владельца бренда: эффективно, каждый ролик в привилегированной позиции, высокая частота ротации песен.

Маргарита Симоньян — РБК: «Либеральное СМИ как раз мое» 

Главный редактор телеканала RT и МИА «Россия сегодня» Маргарита Симоньян рассказала о проблемах подконтрольных ей СМИ на Западе, а также о том, чем RT похож на канал «Дождь» и почему он не может стать бизнесом

В 35 лет Маргарита Симоньян занимает должность главного редактора двух крупнейших государственных СМИ, призванных продвигать российскую точку зрения за рубежом. Если RT она возглавляет с момента основания, то в МИА «Россия сегодня» (бывшие РИА Новости) она пришла в конце 2013 года, после реформы агентства и увольнения его бывшего руководителя, Светланы Миронюк. «Россией сегодня» Симоньян руководит вместе с ведущим программы «Вести недели» Дмитрием Киселевым (занимает в агентстве должность гендиректора).

В интервью РБК Маргарита Симоньян рассказала, как «Россия сегодня» справляется с этими проблемами в Европе, а также почему каналу RT грозит отзыв лицензии в Великобритании, зачем он отказывается от мейнстримных историй и насколько он в своей редакционной политике ориентируется на позицию российских властей.

— В июне 2015 года агентство «Россия сегодня» оказалось вовлечено в разбирательства между бывшими акционерами ЮКОСа и российскими властями. Гаагский суд обязал Россию выплатить бывшим владельцам ЮКОСа $50 млрд, и после отказа российских властей судебные приставы во Франции и Бельгии начали арест российского имущества. В частности, в этих странах были арестованы счета МИА. Кроме того, арест был наложен на здание в Париже, в котором находится редакция агентства. Что происходит сейчас с арестованными счетами и зданием?

— Сейчас счета во Франции и Бельгии работают. Счета разморозили, когда мы дали ответ приставам, что мы не отвечаем по обязательствам РФ. Во Франции здание, в котором находится офис МИА, принадлежит ФГУП «Госзагрансобственность». Что означает его арест физически, пока не понятно. Приставы приходили, но мы продолжаем там работать. Мы исходим из того, что у них долгий бюрократический процесс и раз уж они его арестовали, они все-таки нас оттуда выкинут. Мы готовимся к этому — тогда будем арендовать помещение у французов.

— В июле из-за санкций против Дмитрия Киселева был заморожен счет «России сегодня» в Великобритании. Как обстоят дела там?

— Это другая история. Банк Barclays посчитал, что санкции против Киселева касаются и МИА. Но это не так. Агентства не было в списке компаний, попавших под санкции. Правда, это не первая такая история в Европе. Бывали ситуации, когда мы переводили деньги, чтобы купить три стула в Ikea, а нам замораживали счет, ссылаясь на то, что Киселев — под санкциями. Но заканчивалось все благополучно.

Сейчас в Великобритании работают наши адвокаты. Надеюсь, им удастся убедить британское правосудие, что санкции против Киселева означают только, что ему самому нельзя ездить в Европу или держать там счета. Счет МИА не является счетом Дмитрия Киселева. Киселев не является собственником «России сегодня»: он, как и я, нанятый менеджер и теоретически в любой момент может быть разнанят, так что он никак не выгодоприобретатель деятельности агентства.

— У RT на Западе свои проблемы. Британский медиарегулятор Ofcom уже четыре раза выносил вам предупреждения за нарушение правил вещания. С чем это связано?

— Проблемы с Ofcom у нас начались примерно в тот момент, как мы стали заметными в Великобритании. Первое обращение Ofcom к нам было в августе 2008 года, то есть три года они нас вообще не замечали. В 2011 году было четыре обращения, в 2012-м — 6, в 2014-м — 21. Пока мы не имели никакого веса, они нас не трогали, хотя как раз тогда причин нас потрогать было гораздо больше. Это был совершенно новый телеканал, такой канал «Дождь» первых двух лет существования. Много было косяков. Сейчас же есть строгая система контроля эфира.

Но соблюдать все правила, как того требует Ofcom, и быть при этом телеканалом, озвучивающим позиции, отличные от условного Би-би-си, физически невозможно. Если бы там были правила, хотя бы как у Роскомнадзора — нельзя материться в эфире, нельзя экстремистские организации, нельзя наркотики, — было бы проще. Но у Ofcom есть очень размытые требования, и именно из-за них у нас проблемы. Нам говорят: при освещении Ливии вы были недостаточно объективны. Что это значит? Я вот смотрю Би-би-си, и мне кажется, что они недостаточно объективны. Понятно, что, чтобы считаться объективным, мы должны более или менее следовать канве британского представления о добром и прекрасном. Все претензии к нашей объективности всегда связаны с историями, когда мы занимаем позицию, отличную от условного Би-би-си.

Сейчас мы одновременно ведем 27 дел. Самое смешное, что, рассказывая вам про все эти дела с Ofcom, мы уже нарушаем их правила. Нам запрещено об этом говорить, и я не могу вам сказать, что конкретно в этих делах.

В худшем случае эти дела могут привести к отзыву лицензии. При этом у Ofcom нет четкого регламента, после какого количества предупреждений можно отозвать лицензию.

— Есть ли где-то еще у RT схожие проблемы?

— Нет. В Штатах, например, никогда ничего подобного не было. Более того, мне рассказал один сотрудник Госдепа, что какое-то время назад ходили разговоры о том, чтобы включить RT или меня лично в санкционные списки. И они решили этого не делать именно потому, что часть аудитории сочла бы это нарушением свободы слова.

— Как ситуация с санкциями и Украиной влияет на общее развитие RT и «России сегодня»?

— На общее развитие влияет ситуация, которая творится в СМИ. Я вам не назову, наверное, ни одного значимого западного СМИ, которое не отписалось бы по RT, какие мы мерзавцы. Кто-нибудь один что-нибудь про нас напишет — и как по кальке его все перепечатывают. Самая большая проблема, что в 99% случаев эти СМИ врут. Например, журналистка Энн Эпплбаум написала про RT: «Это пропагандистское СМИ, которое показало сюжет про «распятого мальчика». Но у нас не было никакого распятого мальчика!

Эта истерика началась еще до Украины, и она все нарастает. Конечно, она приводит к негативным для нас последствиям. Европейские чиновники уже приняли решение, что будут активно бороться с тем, что они называют российской пропагандой. Помимо увеличения финансирования для собственных СМИ они решили выработать совместные юридические правила, которые при помощи более сложного регулирования затруднили бы работу российских СМИ. Из всех СМИ упомянуты только RT и Sputnik. Теперь мы ждем, с чем они в итоге к нам придут.

Кроме того, эти публикации создают проблемы для наших гостей. Наши гости часто жалуются, что когда они к нам приходят, им пеняют, что они общаются с пропагандистским каналом. Особенно это важно для политиков. В июне мы взяли интервью у Джереми Корбина (12 сентября был выбран лидером Лейбористской партии - РБК). И тут, спустя два месяца, одновременно Times, Independent и Telegraph, а вслед за ними все остальные начинают писать о том, что Корбин дал нам интервью, а значит, он чуть ли не на службе у Путина. Вот объясните мне, они что, все одновременно просыпаются: «Ух ты, я прочитал, что случилось два месяца назад»?


 

Бюджеты и субсидии

Большинство трат RT — валютные: только в 2014 году RT потратил на распространение своего сигнала за рубежом около $260 млн. В 2015 году годовой бюджет RT в валютном эквиваленте сократился на 22%: у канала возникли задолженности перед партнерами.

«Мы объяснили Минфину, что Россия все равно потеряет эти деньги в суде, — говорит Симоньян. — У нас же контракты с серьезными западными компаниями, от них нельзя так просто отказаться. Взамен мы пообещали, что, если Минфин поможет нам с проблемами RT, мы не будем просить увеличения субсидий для «России сегодня». В итоге, согласно поправкам в бюджет, субсидии RT на бумаге были увеличены на 5,5 млрд руб., до 20,8 млрд. Однако из этой суммы Минфин принял решение выделить только 18,2 млрд руб, говорит Симоньян. «О причинах лучше спросить у Минфина», — говорит она.

Субсидирование «России сегодня» в 2015 году было уменьшено на 648 млн руб., до 5,8 млрд руб. «Мы только начали формирование зарубежных хабов, и действующих контрактов еще не было, — говорит Симоньян. — Когда рубль стал падать, мы притормозили многие наши планы в МИА».


 

— Вы говорите, что западные СМИ постоянно обвиняют вас во лжи и пропаганде. Бывает ли трудно в связи с этим найти сотрудников среди западных журналистов?

— Нет. В массе своей у нас работают идейные люди, которые хотят работать именно у нас, потому что они верят в то, что мы делаем. Например, бывшие активисты. У нас сейчас гораздо меньше проблем с кадрами, чем было 5 или 10 лет назад.

— Были же случаи, когда ваши собственные журналисты обвиняли вас в необъективности.

— Было два таких случая. По поводу одного из них, случая с Лиз Уол, американский сайт Truthdig провел расследование и выяснил, что весь скандал был заранее срежиссирован организацией, в основателях которой — муж Виктории Нуланд (официальный представитель Государственного департамента США в 2011-2013 годах — РБК). Другая девушка, Сара Ферт, хотела одних условий работы, мы ей не могли их дать. Ее увольнение было связано с нашим освещением крушения Boeing MH17 под Донецком, но интересно, кстати, что Ofcom потом запросил у нас 30 часов того эфира, все отсмотрел и не нашел никаких поводов для претензий. А знаете, где она сейчас работает? На англоязычном телевидении Нигерии. Вот там-то свобода слова!

Это же очень круто — выйти и сказать, что на RT тиграм мяса не дают. У нас увольняется одна девочка, и об этом рассказывают все. У «Аль-Джазиры» во время «арабской весны» десятками увольнялись люди, объясняя, что им не дают говорить правду (в июле 2013 года 22 сотрудника Al Jazeera одновременно ушли с канала, обвинив его в необъективном освещении военного переворота в Египте — РБК). Где-то это чуть-чуть промелькнуло, но такого барабума, как с нами, точно не было.

— Насколько ваша редакционная политика соответствует официальной позиции Москвы, а насколько ориентируется на запросы аудитории?

— Я думаю, что официальная Москва про 90% наших топовых тем вообще не знает.

Когда RT запускался, была идея, что мы сделаем канал, который будет рассказывать о России на иностранном языке. Быстро стало ясно, что это очень непрофессиональная идея, потому что у такого канала будет очень небольшая аудитория. Проще им всем раздать мобильные телефоны, каждый день звонить и рассказывать новости. Есть другой вариант (так делает, например, France 24) — брать картинку AP или Reuters, нарезать истории, про которые уже рассказывают основные СМИ, и вкраплять туда что-то про Францию. Но и это путь в никуда. Кому нужен еще один CNN, только дешевле и хуже?

Мы поняли, что единственный способ завоевать аудиторию — рассказывать истории, которых у мейнстримовых медиа нет. Это не из-за того, что мы с кем-то поссорились. Эта концепция у нас возникла еще в 2006 году, когда еще ничто не предвещало катастрофы. Поэтому мы ищем истории, которые не освещаются западными СМИ, другие углы, других экспертов. При этом даем российскую точку зрения по ключевым вопросам.

— Точку зрения российского руководства или общества?

— А вы считаете, они отличаются? Вопросы, касающиеся России, мы отражаем примерно в той пропорции, в которой они отражены в российском обществе.

— То есть вы — антимейнстрим во всем, кроме вопросов, касающихся России. На Запад-то вы транслируете позицию российского большинства, то есть местный мейнстрим.

— Мы вообще не ориентируемся на местный мейнстрим, мы даже не анализируем, что здесь мейнстрим, а что нет. У нас есть западный мейнстрим. Мы по отношению к нему антимейнстрим во всем, в первую очередь в том, что касается России. Мейнстримная точка на Западе заключается в том, что Россию надо раздавить, удавить, удержать и так далее.

— Но и относительно других стран ваша линия совпадает с позицией руководства нашей страны?

— Я вам честно скажу: в большинстве случаев мы даже не знаем, какое существует отношение у нас наверху к ситуации в той или иной стране. На нас жалуются все кому не лень. Самое смешное было, когда Путин года три назад ездил в Израиль и в Палестину. В Израиле ему на нас нажаловался Либерман [Авигдор Либерман — бывший министр иностранных дел Израиля], сказал, что мы антисемиты. Мне рассказали, что потом в Палестине на нас нажаловался Аббас [Махмуд Аббас — президент Палестины].


 

Аудитория

Сейчас у RT шесть каналов: три новостных на английском языке (RT International, RT America, RT UK), новостные каналы на испанском и арабском языках и познавательный канал RTД. По данным Nielsen, ежедневная аудитория RT в США — 1,3 млн человек только в семи крупнейших городах; в странах Ближнего Востока и севера Африки — более 6,5 млн человек. Еженедельная аудитория RT в Великобритании — более 0,5 млн человек (данные Ipsos EMS). Исследование аудитории канала RT на испанском запланировано на конец 2015 года.

У сайта RT.com в июле 2015 года было 52,8 млн посещений, по данным SimilarWeb. Для сравнения, у сайтов Al Jazeera — 12 млн посещений, Deutsche Welle — 15,4 млн, Voice of America — 9,1 млн.

У основного международного проекта МИА «Россия сегодня», Sputnik, уже есть радиовещание и сайты и более чем на 30 языках. В планах — вещание на 39 языках в радиоэфире и интернете. Совокупная месячная аудитория онлайн-ресурсов «России сегодня», по данным агентства, за последний год достигла 46,5 млн человек. Данным по аудитории радиоресурсов в МИА не предоставили, объяснив, что радиовещание только запускается в разных странах и полноценных исследований еще не проводилось.


 

— Получается, что в каждой стране, где вы вещаете, вы выбираете темы, которые не освещают местные СМИ, то есть претендуете на то, чтобы формировать на Западе некоторый плюрализм мнений. А что это дает нам как российским налогоплательщикам, на деньги которых вы существуете, или российскому государству?

— Легко объясню. Наш телеканал в первую очередь отражает российскую позицию на вещи, потому что информационная война — это тоже война. Отражать российскую позицию можно эффективно, а можно неэффективно, то есть так, как мы делали первые полгода. А именно показывать позитивные документальные фильмы про Россию и рассказывать, куда поехал президент. Это очень легко, но это никто не смотрит.

А можно придумать систему, позволяющую заработать существенную аудиторию, которую нельзя игнорировать. И уже этой аудитории рассказывать те вещи, которые мы считаем важными, в том числе российскую позицию. Поверьте, огромное количество историй вообще никуда бы никогда не вышло, если бы мы этим не занимались.

— То есть, если подытожить, вы набираете аудиторию на темах, которые не освещают другие СМИ, чтобы в нужные и важные моменты рассказать своей аудитории российскую точку зрения на происходящее?

— Если совсем грубо, то да. Кстати, наше агентство Ruptly, которое поставляет видео другим каналам, — это же тоже политическая история, а не бизнес.

— А для чего оно нужно RT?

— В 2008 году, во время войны с Грузией, даже самые мои либерально настроенные друзья были возмущены тем, как западные СМИ однобоко все это освещали. Я на одном форуме руководителей крупных западных СМИ разговаривала со СМИ нейтральных стран. Я говорила: «Понятно, почему условный Fox News все это шарашил. Но вы-то почему отражали только грузинскую и западную точку зрения? Вы не показывали даже беженцев в Осетии, которые за Россию. Из вашего эфира складывалось ощущение, что и в Грузии, и в Осетии люди все ненавидят Россию, и Россия напала на всех». Они говорят: «Слушайте, ну, а где мы должны были взять другое видео? У нас нет возможности посылать туда своих корреспондентов. Все агентства показывали только это». Так происходит все время.

Я считаю, что мир находится в огромной опасности, если все дудят в одну дудочку. Предваряя ваш вопрос, я считаю, что и Россия — в огромной опасности, если внутри России это происходит. Я очень хорошо отношусь к оппозиционным СМИ, к вам например. Я, кстати, не думаю, что это синоним либеральных СМИ. Либеральное СМИ как раз мое, и с западной точки зрения так и есть.

— Обсуждалась ли когда-нибудь ситуация, при которой RT может стать бизнесом, а не только политическим инструментом? «Аль-Джазира», например, продает рекламу в США.

— Доходы «Аль-Джазиры» от рекламы все равно не сравнятся с ее бюджетом. Ни один международный канал, подобный нашему, не бизнес. Эфирные федеральные каналы получают ежеминутные рейтинги, а мы получаем, как и все остальные международные каналы, рейтинги раз в год. Поэтому рекламодатели на такие каналы, как наш, не продают рекламу, рассчитанную на продажи. Они продают рекламу имиджевую. Обычно это страны или большие корпорации типа РЖД. Вот СNN International показывает ролики Malaysia Truly Asia.

Мы некоммерческая организация, нашей первичной целью не стоит зарабатывание денег. Если у нас получается немного заработать, это хорошо. Поэтому мы тоже продаем рекламу там, где это возможно, — и в США, и не только в США. Но для нас всегда в приоритете увеличение аудитории. В какой-то момент мы запустили рекламу в Великобритании, и наше исследование показало, что у нас тут же упала аудитория. Британцы же привыкли смотреть нас, как и Би-би-си, без рекламы.

— Сколько RT в среднем зарабатывает за год?

— Это совсем незначительная цифра, она несравнима с нашими бюджетами.

— Помимо рекламы в эфире есть ли у RT еще какие-то формы заработка?

— У нас есть разные формы монетизации контента на сайтах. Также мы зарабатываем деньги на YouTube, где у нас действительно большая аудитория. У нас есть контракт с Google — мы получаем процент от рекламных доходов, размещаемых в наших роликах на YouTube. К сожалению, по контракту с Google цифру заработка мы разглашать не можем, но это точно больше, чем какой-либо другой новостной канал на YouTube. RT — новостная сеть номер один в мире на YouTube: общее число просмотров на всех аккаунтах превышает 2,5 млрд.

Опять же Google нам предлагает самые разные механизмы монетизации, которые могут увеличить наши доходы. Но, если у нас возникают опасения, что из-за этого ролик посмотрит меньше людей, я выберу людей. Чрезмерная погоня за коммерческим успехом может навредить политической журналистике.

— Кстати, о политической журналистике. В связи с возможным уходом Владимира Кулистикова с поста гендиректора НТВ снова возникли слухи о том, что вы можете стать его преемницей. Предлагал ли вам кто-нибудь в последние месяцы занять эту должность?

— Природа человеческая такова, что мы любим собирать и распространять слухи. Слуху про мое грядущее гендиректорство НТВ уже лет пять. Меня он раздражает только потому, что ставит меня в неловкое положение перед Владимиром Михайловичем Кулистиковым, которому я многим обязана в жизни и всегда буду благодарна. Алексей Венедиктов (главный редактор «Эха Москвы» — РБК), с которым у нас нежные, кстати, отношения, написал вот опять у себя в Twitter, что я иду на НТВ, а МИА сливают с ТАСС. Ну кто-то, видно, за бокалом виски ему такое сказал. А лет пять назад он писал, что видел бумагу, что после предыдущих выборов я стану пресс-секретарем президента. У этих слухов примерно одна степень достоверности.

Елизавета Сурганова, Максим Гликин
Фото: Екатерина Кузьмина/РБК
РБК

Президент факультета журналистики МГУ Ясен Засурский более 40 лет, до 2007 года, работал его деканом. Он и сегодня продолжает преподавать на журфаке. В интервью Ясен Засурский признает, что российская журналистика снова стала пропагандой, чем была в советские времена. По его мнению, рано хоронить бумажные газеты и не стоит переоценивать социальные сети. Президент МГУ, по его собственному выражению, не оторванный от реальности идеалист в профессии, а просто преподает то, "какой должна быть журналистика". Для Ясена Засурского люди, решившие заниматься журналистикой, априори интересные, даже если они, закончив быть "старательными студентами", игнорируют профессиональные стандарты.


 

— Ясен Николаевич, главный вопрос, который интересует тысячи ваших выпускников: как вы себя чувствуете?

— Мое здоровье, в общем, неплохо. Я пытаюсь ходить. Надеюсь, что до конца этого года я эту проблему решу и буду ходить. Я сделаю все, чтобы встретить Новый год на ногах. Я вообще-то могу встать… (привстает с кресла) и дальше так действовать (поднимается еще выше). Но нужно больше практики. Я надеюсь, что все будет хорошо. Чувствую я себя нормально.

— Вы бываете на журфаке? Преподаете?

— Бываю практически каждую неделю. Иногда даже по два раза. На этой неделе был два раза.

— Что вы читаете на факультете сейчас?

— Я сейчас начинаю читать курс по истории зарубежной журналистики. Этот курс у меня всегда был. И второй курс — это "Медиасистемы". Это коллективный курс, его читают еще Елена Леонидовна Вартанова (декан факультета журналистики. — Прим. Ред.) и Михаил Игоревич Макеенко. Я буду третьим. В России ведь принято все на троих делить. Почитаю лекции. Кроме того, меня просили студенты почитать про современные зарубежные СМИ. Не могу им отказать. Но надо признать, что сейчас в Москве стало гораздо сложнее с зарубежной прессой. По-моему, нигде сейчас в городе не продают даже The Economist. А это, кстати, очень полезное издание. Там всегда есть определенная точка зрения, но всегда есть и альтернативное мнение. Стандарты, понимаете ли. The Economist — это даже не двухсторонняя аргументация, а трехсторонняя. По этому изданию можно следить за логикой развития мировой политики и журналистики. Чем я и занимался до последнего времени, когда выписывал его. Но вот сейчас выписать не смог: издание сказало, что им стало сложно работать в рублевой зоне и организовывать подписку в этой зоне они больше не могут. Сейчас я больше BBC слушаю. Хотя радио BBC уже не то, что прежде. Еще недавно, когда я был деканом факультета, интересных аналитических материалов на BBC было больше.

— Вы помните, как вы перестали быть деканом журфака в 2007-м? Болезненно покидали пост? Чем для вас это было?

— Для меня это было, во-первых, ожидаемо. Во-вторых, чего же тут болезненного? Я остался на факультете. У меня почетная должность, я президент! И я имею почти такие же возможности, что и прежде. Разница в том, что я теперь не должен подписывать разные бумаги. Раньше я каждый вечер должен был подписывать ведомости на зарплаты. Это занимало очень много времени и было не самым приятным занятием.

— За 42 года работы деканом журфак стал для вас вторым домом, а студенты — родными детьми? Или вы всегда умели разграничивать работу и жизнь?

— Я очень люблю наших студентов. Сейчас качество их немножко меняется, но все равно они очень интересные. Люди, которые идут заниматься журналистикой, априори интересные. Люди, которые хотят сделать карьеру в журналистике и для которых это дорого, всегда интересны. Это приятная амбициозная публика, для которой деньги — это не главная категория. Ведь журналистикой больших денег не заработаешь. Я, конечно, разграничивал дом и факультет. Но работа была мне очень близка. Понимаете, я никогда не занимался какой-то бурной общественной жизнью. Я был деканом, и мои общественные интересы вполне удовлетворялись этим. Мне всегда этого хватало. Мне вообще всегда всего хватало. Кроме, пожалуй, нормальных иностранных газет под рукой. И книг. Знаете о чем я сейчас мечтаю?

— О чем?

— Оказаться где-нибудь в Англии в книжном магазине рядом с полочкой, на которой лежат книги моего любимого издательства, которое много лет занимается проблемами международной журналистики. Если я когда-нибудь еще выберусь в Англию, найти меня можно будет у этой полки. Я бы обновил свою библиотеку.

— Настоящего интеллигента от ненастоящего отличает то, что настоящий забивает свой чемодан книгами, а все остальные чем-то другим. Вот сейчас сыром…

— Сыр тоже полезный!

— Давайте откатимся на полвека назад. Вы в шестидесятые годы под кураторством тогдашнего директора ТАСС Лосева написали монументальный труд про то, что такое советская журналистика. Скажите, если бы сейчас писали такой труд про современную журналистику, нашлись бы пересечения с той журналистикой? Есть вещи, которые за полвека либо не изменились, либо снова вернулись?

— Это был доклад исследовательской группы ЮНЕСКО. Над ним работали великие люди. Редактором был Габриель Гарсия Маркес. И я его готовил тоже, да. Но это было не только про советскую журналистику, а про журналистику мировую. Хотя в понимании нашей журналистики мы тоже старались сделать шаг вперед. Часть про советскую журналистику мне пришлось писать. Писал я ее целое лето, находясь в Париже. Трудно сравнивать советскую журналистику с современной, с той, которая существует в мире, где есть реклама. Фундаментально эти журналистики сходятся в одном точно: в высоком уровне концентрации. Газеты и телевидение снова в большой степени опираются на государство, роль государства слишком велика. И я грущу, что с тех пор в России так и не появилось газеты вроде Times, The New York Times, The Daily Telegraph. Прекрасно же, когда читатель получает пищу для размышления и для самостоятельных выводов. У нас с этим трудности. Одной-двух газет на всю страну явно не хватает.

— Ясен Николаевич, сколько вас помню, вы всегда на лекциях говорили про идеалы. Вы преподавали идеалы. У меня — как вашего студента — складывалось впечатление, что вы придумывали некий идеальный мир, в котором должен работать некий идеальный журналист, который не врет, не ворует, не устраивает никаких провокаций. Вы рассказывали про 17 век, про Джона Мильтона — отца концепции свободной печати. Но потом ваши студенты выходили с лекций и в 9 случаях из 10 оказывались в других условиях, в которых нет никакого Джона Мильтона, зато есть главный редактор, который вынуждает передергивать факты. Иногда казалось, что вы рассказывали про какую-то другую профессию и про другой мир, который не пересекается с реальным. Вы понимаете это сейчас?

— Я рассказывал о принципах. Об их становлении. Конечно! Я всегда был сторонником определенных принципов журналистики. И они у меня были отражены. Но я прекрасно представлял и сложности. Я хотел рассказать о том, как должно быть. А о плохом студенты и без меня узнают всегда очень просто и очень быстро.

— Вы смотрите телевизор? Вы верите сегодняшним телевизионным новостям?

— Я смотрю телевизор, чтобы выяснить, какие тенденции есть в оценках. Но это совершенно антипросветительское занятие. Смотреть телевидение для того, чтобы узнать, что происходит в мире, бессмысленно. Сейчас главные информаторы — это социальные сети. Но точно не российское телевидение.

— А почему вас нет в фейсбуке, кстати?

— Потому что это требует очень много времени. Если все читать, что в фейсбуке пишут, то вы вообще умрете и больше ничего не узнаете. Кроме дезинформации и замалчивания есть еще одна проблема — это переизбыток информации. Но телевидение не дает нам вообще информации. Я его вынужден смотреть, смотрю выступления, связанные с действиями правительства, тем более сейчас очень сложная обстановка — нужно это смотреть. Но интерпретирующей журналистики я не вижу. России нужны качественные и серьезные газеты. Пока таких газет нет, уровень нашей культуры будет отставать от потребностей общества. В нашем обществе существует дефицит знаний. Не информации даже, а именно знаний. Информации — если иметь в виду news — сколько угодно. Но анализа нет. У нас не журналист выступает в роли журналиста, а президент стал как журналист. По каждому поводу высказывается. Его, конечно, не цитируют, как Иосифа Виссарионовича, но он присутствует, его много. А в иностранных газетах есть журналисты, или, по крайней мере, там всегда найдут Сноудена, который напишет обо всех то, что надо, но не из-за того, что он хочет грязью кого-то облить, а потому что ему есть что предложить.

— Вы когда включаете телевизор и видите, как ваши выпускники, которые были на ваших семинарах старательными и целеустремленными, врут, что вы чувствуете в этот момент?

— Мне неприятно. Но я понимаю, что ориентироваться на телевидение вообще бесполезно. Телевидение протокольно. Вам расскажут про то, как в России остался французский актер Депардье, но аналитики — нет. Человек перед телевизором — это человек, у которого глаза зашоренные.

— Есть такой телеведущий известный по имени Эрнест Мацкявичюс. Он ваш студент.

— Да, прекрасный был студент.

— Вы знаете, что он сказал про то, какой должна быть журналистика в России?

— Нет, я не знаю.

— Он посоветовал журналистам последовать его примеру и отказаться от международных журналистских стандартов. Он сказал следующее: "Давайте вспомним, какой журналистика была в 1942 году. Она давала обе точки зрения, предоставляла слово и той, и другой стороне?.. Давайте сначала отобьемся, а власти на ее косяки будем указывать потом". То есть он считает, что в условиях информационной войны главная функция журналистики — оборонительная, а главный профессиональный рефлекс — защита государственных интересов.

— Нет-нет, я не согласен с этим. Потому что никакая война не сделает вас слепым или безоружным. Мне кажется, что когда мы не имеем достаточной и полной информации, мы обезоружены, мы капитулируем еще до того, как враг на нас наступил. Журналистика в беде. И беда-то как раз в том, что информации наша журналистика не дает. В этом ее беда. Нам как воздух необходимы хорошие газеты.

— Вот вас все к газетам-то тянет…

— Конечно.

— Как быть с телевидением-то?

— Я к нему не отношусь серьезно.

— А что вы мне об этом не сказали, когда я поступал на кафедру телевизионную?

— Да вы и сами, уверен, не смотрите телевизор. Я представлял, что так случится с телевидением. Представлял. Относиться серьезно к нашим тележурналистам просто нельзя. Они выдумывают. И это безобразие. Шум и гам, который они поднимают, не помогает что-то понять. Они создают фон шумовой. Но не создают фона знаний.

— Вы не верите телевидению, но рейтинги некоторых информационных программ показывают, что народ телевизору верит и любит его. У Дмитрия Киселева зашкаливающие цифры, профессиональное сообщество в этом году ему статуэтку ТЭФИ дало…

— ТЭФИ — это вообще не показатель…

— В чем тут проблема: люди смотрят Киселева, потому что в России вот такие неразборчивые и доверчивые зрители? Или российские зрители такие неразборчивые, потому что Киселев прекрасно справляется со своей должностью главного пропагандиста и гипнотизера страны? Вечный спор о курице и яйце то есть.

— Он интересный журналист. Был. Он ведь был очень толковым парнем. И писал очень толково. А сейчас просто повторяет какие-то тезисы. Но это не делает его журналистом.

— Тогда почему его так все любят? Почему он является самым популярным телеведущим?

— Я не знаю. Я не понимаю, как это может так случиться… В той среде, в которой я нахожусь, не сказал бы, что он высоко ценится. Но он был приличным человеком. Сейчас он увлекся этой системой, когда можно все что угодно сказать… наверное, он хороший пропагандист. Вы знаете, что писали на киосках газетных у нас в Советском Союзе?

— Нет, не знаю.

— Писали цитату из Ленина — "Газета — не только коллективный пропагандист, но и коллективный агитатор". Вот эту функцию Киселев выполняет. Для современного жителя России этого недостаточно. Пропагандистов, агитаторов и организаторов нам хватает. Нам просветитель теперь еще нужен. На телевидении совсем этого нет. Наше население нужно не только убеждать. Оно уже убеждено давно. Оно поддерживает наше руководство. Но кроме убеждения нужно еще и по-ни-ма-ни-е того, что происходит. Поэтому в очень сложных случаях мы оказываемся в растерянности. Мало слышать, надо еще знать и понимать. Телевидение на это даже не претендует.

— Вы всегда любили щегольнуть перед студентами самыми последними моделями разных гаджетов. Я прекрасно помню, как у вас во время лекций вдруг начинал вибрировать пиджак, и вы доставали из внутреннего кармана какой-то по тем временам немыслимый смартфон с десятью камерами… Эта любовь к электронным штуковинам у вас сохранилась? У вас есть шестой айфон?

— Эта любовь сохранилась. Телефон у меня сейчас… (хлопает по карманам пиджака в поисках телефона) не такой совершенный, потому что я давно по магазинам не ходил. Надо пойти, я куплю себе айфон. Пока у меня нет айфона. У меня вот такой смартфон (достает из кармана). Я сюда все записываю. Это мой справочник.

— Вы всегда при встрече целуете женщинам руки.

— Да.

— Откуда это?

— У меня был научный руководитель Роман Михайлович Самарин. Он так делал. И он меня этому научил. Но это же приятно. Хороших женщин у нас много. Всегда приятно поцеловать им руку.

— Вопрос про Америку. Вас с Америкой связывают почти интимные вещи. Тема вашей диссертации — "Американская литература XX века". Вы в Институте мировой литературы возглавляли коллектив американистов, выпустили шесть томов по истории американской литературы. Думали ли вы, что доживете до нового витка самой настоящей холодной войны? Ведь отношения России и США сейчас чудовищные. За океаном снова враги.

— Нет, я на это точно не рассчитывал. И я практически уверен, что мы найдем какие-то пути ухода от этого. Потому что так далеко заходить — это слишком опасно. Кроме того, есть проблемы, которые надо решать вместе. Когда вы видите отрубленные террористами головы журналистов и понимаете, что это может с любым произойти, то тут нужно всему цивилизованному сообществу объединяться.

— Вы бывали в Штатах?

— Я в Штатах бывал много раз.

— Нам есть за что не любить Штаты?

— Сегодня нам есть за что обижаться на Штаты. Выпады бывают грубыми. Но не любить… Мы никогда не воевали со Штатами. Наша война ограничивается перепалками. Иногда перепалка с чьей-то стороны становится более грубой. Мы сейчас стали менее грубыми, чем в СССР. Но перепалка пользы не приносит. И не помогает никому. Я думаю, что это не вечно. И очень важно, что мир сегодня не двусторонний. Мир сегодня многосторонний. Нельзя говорить про советскую точку зрения и антисоветскую. Есть еще Китай. Есть Индия.

— Кем были ваши родители? Из какой вы семьи? Судя по вашему необычному имени, они были большими оригиналами.

— Они были просто очень ясными и честными людьми. Они познакомились в Польше. Моя мать была стенографисткой в нашем посольстве в Польше. А мой отец работал в "Совторге" — он был советским представителем в Польше. А потом он поехал в Америку изучать американский опыт, когда работал в Наркомате тяжелой промышленности. Отца поразило, что американцы при подведении итогов года определяют количество новых предложений со стороны работников. Если работник не вносит новых предложений, то работнику не повышают зарплату. Это было важным. Люди должны работать более серьезно. Речь не должна идти о том, чтобы просто выполнить план, речь должна идти о том, чтобы правильно организовать работу.

— Он вам передал это качество?

— По крайней мере, я это качество очень ценю.

— Вы родились и всю жизнь прожили в Москве?

— Да, кроме 3-4 лет, когда был в эвакуации в Барнауле.

— Вам нравится, как меняется ваш город? Вы все еще чувствуете, что это ваш город?

— Я не узнаю в Москве свой город. И мне это не нравится. Мне не нравятся огромные здания. Москве не хватает зелени. Москве не хватает заботы о человеке. В Москве мне не хватает традиций. Я родился и жил в деревянном доме. Там никаких удобств не было. Даже канализация и водопровод появились не сразу, а только когда жилищное товарищество решило это построить. Но это было уютно. Это был уютный двор. Люди знакомые и приятные. Это был настоящий город. Это был город деревянных домов, но уют был. Москва была очень хорошей и красивой. А сейчас, конечно, не узнаешь Москву. Реконструкции делаются очень непрофессиональными людьми. Город вроде бы привлекает выдающихся архитекторов, но будто бы их не слушает. Лужков был прекрасный организатор, но строил он башенки и кокошники. Нехорошо и неприятно. И сейчас все строится бездумно. Прелесть Москвы, по которой ходил Пушкин и другие интересные люди, исчезла. Вот Париж сохранил все места, по которым гуляли великие французы и простые граждане. А у нас этого нет. В Москве я жил около зоопарка. Помню, как меня посылала бабушка за молоком и хлебом. Я шел пешком или бежал, покупал хлеб и молоко, приносил домой. Бабушка ходила на рынок Тишинский, рядом было. Словом, Москва была очень уютной. Это был город для жизни. Вот мне кажется, что наши урбанисты не могут создать в Москве уют. Уют — это хорошо. Уют очень успокаивает людей.

— Почему журфак находится не в главном здании МГУ, а вот в этом прекрасном доме на Моховой? То есть журфак как-то даже территориально обособлен от университета, он другой даже архитектурно, эстетически.

— Потому что там (в главном здании) "лучше". Знаете, как мы получили это здание? Когда-то там (на Воробьевых горах) начали строить новые корпуса. Мне очень не нравились эти коробки, которые выходят на проспект Вернадского. И вот пришло время распределять эти новые коробки и старые дома по факультетам. Никто не хотел брать себе дом на Моховой. Все говорили: "Зачем нам нужно это старье?" А я им поддакивал, мол, вот-вот, берите себе новые коробки, а старье мне оставьте. Я не боролся за это здание, я просто подождал, пока они все свои новые коробки получат. Так мы остались здесь. А теперь говорят, как безобразно, что мы — журналисты — получили такое роскошное здание. Вот так. Обновление иногда не приводит к новизне. А иногда просто противопоказано. У нас прекрасное здание. Это очень правильно, что мы тут живем.

— Вы, как мне казалось, всегда вели очень скромный образ жизни. Ездили на факультет на своей бессменной старенькой "Волге". Почему вы не обустроили свой быт как-то иначе, соответствующим вашему статусу образом?

— Мне удобно так было.

— Вы не про мещанство? Вы не про вещи?

— Нет-нет. Вещи не для меня. Конечно, хорошо иметь хорошие вещи. Но я к этому не стремился. У меня есть телевизор. Может быть, я куплю айфон. Но я боюсь, что он мне не столько поможет, сколько помешает. Это как социальные сети. Они занимают людей очень сильно. Меня мой внук как-то спросил: "А ты не знаешь, кто пользуется нашей главной сетью?" Как она называется? Сеть наша главная…

— "Фейсбук"?

— Нет-нет, это не наша.

— Наша — "ВКонтакте".

— Вот. "ВКонтакте". Там сидят старухи. Они раньше сидели на скамейках, сплетничали около домов, а теперь сидят "ВКонтакте".

— Ну все-таки "ВКонтакте" сидят подростки, а старухи в лучшем случае сидят в "Одноклассниках".

— Подростки сидят как старухи. Да и бог с ними. Мне не нужно сидеть. У меня есть правнуки. Сколько, Ваня (обращается к внуку), у меня правнуков? Каждый год появляется новый правнук. Или правнучка. В этом смысле у меня всегда не соскучишься. Появляются новые молодые голоса.

— Как вы считаете, "Роскомнадзор" — вещь опасная и вредная для свободы СМИ или этот орган необходим, он сдерживает то, что принято называть вседозволенностью?

— Никогда не имел с этим надзором дело. Я думаю, что в России реально ограничить СМИ невозможно. Никакой "Роскомнадзор" любопытство не преодолеет. Наши граждане всегда найдут обходные пути. "Роскомнадзор" — это не очень продуктивно. Нужно иметь какие-то регуляторы, но они должны быть умеренными. Надо доверять нормальному чувству граждан.

— У бумаги остается какая-то перспектива? Когда умрут газеты и журналы?

— Я не уверен, что они умрут. Вот возьмите New York Times. У нее тираж около двух миллионов. При этом есть доход. Они зарабатывают на рекламе в газете больше, чем на рекламе в интернете. Я не хороню бумагу. Кроме того, восприятие того, что вы получаете в интернете и на бумаге, разное. Буквы на бумаге вас заставляют двигаться. В прямом и переносном смысле. У вас челюсти двигаются, когда вы читаете газету или книгу. От чтения журнального, газетного и книжного текста вы получаете более прочные знания, чем в интернете. В интернете слишком быстро все мелькает. Но печать, конечно, очень дорогая. Бумага дорожает ужасно. Это плохо.

— Вы как-то сказали, что вам не очень близок Ельцин. Гораздо ближе Горбачев. Вы Горбачева даже лекции приглашали читать. А почему не Ельцин-то? Ведь при Ельцине профессия расцвела, не при Горбачеве.

— Ельцин мне не близок. У него была большая энергия, но не очень большой опыт и понимание того, что он делает. В конце концов, те реформы, которые были начаты, не были реализованы и закончены. Он был страстным реформатором и хорошим человеком. Он хорошо к журналистам относился. Он в этом смысле был очень хороший и гуманный. Но как у руководителя у него не было понимания масштабов того, что происходило. А в самый трудный момент он растерялся. И последний его шаг — по совету дочери назначить энергичного Путина. Сам этот шаг эмоциональный очень был. Возможно, это было необходимо, Путин немало полезного сделал, но это был не самый лучший путь.

— Путин — это не самый лучший путь.

— Вот-вот. Потому что это было не очень современное решение.

— Вопрос про Путина у меня один: а почему он не унаследовал к журналистам вот этого уважения, которое было у Ельцина и Горбачева? Путин ведь в гробу видел журналистов.

— Просто это другая школа. Другое воспитание у человека.

— Как будет развиваться российская журналистика? Во что она переродится? Это все какая-то ее вечная сансара и проклятье: потепление, похолодание, потепление, похолодание?..

— Я надеюсь, что российская журналистика придет к каким-то традициям основательности. Я думаю, что это неизбежно. Сейчас она слишком сиюминутна. Она оперативна. Но этого мало. Надо еще привести в движение мысль. Когда это будет сделано, все будет совсем хорошо.

— Что бы вы посоветовали журналистам, которые в последние годы в России фактически получили волчьи билеты на профессию? Куда им деваться? Как-то перекантоваться, ожидая смены политической конъюнктуры, чтобы потом вернуться к делу? Или сменить профессию?

— Надо поддерживать, конечно, форму. Я работал в издательстве "Иностранная литература" после окончания аспирантуры. Я там был редактором. Я должен был приглашать переводчиков. Что делали поэты, когда не было спроса на поэзию? Переводили! А тогда поэты не очень-то печатались. Но мы давали им возможность жить, зарабатывать. Мы давали им переводы. Поэтов не очень-то приветствовали, мягко говоря. Но переводы им можно было давать. Может быть, такой путь сейчас выбрать и для журналистов — заняться переводами, каким-то интеллектуальным трудом. Ну что еще делать, если климат такой? Ничего другого не придумаешь. Прекрасный Лихачев говорил, что нужно всегда меняться и начинать новые занятия. Он прав. Человек становится долгожителем не потому, что он долго живет, а потому, что он многое знает и всегда может переключиться.

— Вас когда-нибудь — надеюсь, еще не скоро — не станет…

— Да, но я думаю, что это произойдет скоро…

— … Вы можете оставить какое-то завещание студентам факультета журналистики, главным лицом которого вы, конечно, останетесь навсегда?

— Главное — это серьезно учиться. Главное — это научиться учиться. Человек становится по-настоящему самостоятельным не тогда, когда он может читать книги, а тогда, когда может учиться. И я считаю, что это задача и университета тоже — научить учиться. Я не даю вам деньги, но я даю вам удочку. Удочкой должны быть серьезные знания, которые помогут найти себе работу в самых разных условиях, помогут всегда найти выход. Мое завещание такое: научите себя учиться!

Текст и фото Роман Супер

Радио Свобода

Дмитрий Медников перешел на пост управляющего директора «Русской Медиагруппы» (РМГ) в феврале 2021 года.

В майские дни 1996 года в эфир вышли первые программы 11 канала. За четверть века он добился значительных успехов, его даже стали называть народным за то, что близок к людям и помогает им решать житейские проблемы и насущные вопросы.

Новости

Дни рождения

  • Сегодня
  • Завтра
  • На неделю
19 марта Константин Лиходедов

российский медиаменеджер

19 марта Александр Полесицкий

Председатель Правления Фонда РАР, Вице-Президент РАР

19 марта Илья Малкин

продюсер, сценарист  

19 марта Владимир Герасимов

исполнительный директор информационной группы «Интерфакс»

20 марта Арина Бородина

журналист, телекритик  

20 марта Кирилл Привалов

российский журналист-международник и религиовед, писатель, публицист, юморист

20 марта Екатерина Стриженова

актриса, телеведущая

19 марта Константин Лиходедов

российский медиаменеджер

19 марта Александр Полесицкий

Председатель Правления Фонда РАР, Вице-Президент РАР

19 марта Илья Малкин

продюсер, сценарист  

19 марта Владимир Герасимов

исполнительный директор информационной группы «Интерфакс»

20 марта Арина Бородина

журналист, телекритик  

20 марта Кирилл Привалов

российский журналист-международник и религиовед, писатель, публицист, юморист

20 марта Екатерина Стриженова

актриса, телеведущая

21 марта Андрей Цвинтарный

продюсер, режиссер, член Академии Российского телевидения

21 марта Андрей Бубукин

генеральный директор ООО «АБ-тренинг», член Российской академии радио

21 марта Николай Троицкий

журналист

22 марта Александр Цекало

российский шоумен, телеведущий, актёр, певец, режиссёр, сценарист и продюсер, основатель и генеральный продюсер продюсерской компании «Среда»

22 марта Дмитрий Губин

журналист, радио— и телеведущий

23 марта Гюльнара Ильчинская

член Академии Российского телевидения, главный специалист Службы специальных линейных проектов Дирекции главных продюсеров, ГТК «Телеканал «Россия»

23 марта Андрей Шамрай

 член лиги журналистов Санкт-Петербурга и Международной ассоциации экологических журналистов

23 марта Екатерина Котрикадзе

журналист, медиаменеджер

23 марта Катерина Гордеева

российская журналистка, кинодокументалист, писательница

24 марта Константин Похмелов

актер театра и кино, спортивный обозреватель

24 марта Юлия Панкратова

российская журналистка и телеведущая 

25 марта Филипп Галкин

программный директор радио

26 марта Татьяна Николаева

член Академии Российского телевидения

26 марта Маргарита Кржижевская

генеральный продюсер “М-продакшн”, член Академии Российского телевидения

26 марта Вячеслав Николаев

специальный корреспондент программы “Неделя с Марианной Максимовской” (“РЕН ТВ”)

26 марта Алексей Скляров

Генеральный директор ТРК "Пульс", г. Ростов-на-Дону