- Ася, вы снова в Петербурге с лекцией. А вот ваших публикаций в СМИ давно не видно. Почему?

- Они постепенно утратили смысл. Люди пишут статьи, потому что, во-первых, им нравится писать о науке, а во-вторых, они хотят заработать себе денег на жизнь. Первую задачу я решаю за счет книжек, вторую – за счет лекций. Такая комбинация дает больше гибкости, оставляет свободное время, которое можно посвящать профессиональному развитию. Последние два года я училась в прекрасной магистратуре по когнитивным наукам в НИУ ВШЭ, и благодаря ей очень полюбила и формальное академическое образование, и исследовательскую деятельность. Поэтому сейчас, когда допишу сиреневую книжку про мозг, буду думать о продолжении учебы. Надо бы получить опыт жизни в какой-нибудь англоязычной стране, но сразу поступать на PhD (аналог докторской степени - ред) я морально не готова. Пока что буду искать более короткие программы, на полгода-год. Мне сейчас интересно немного сдвинуть область знаний, перейти от когнитивных наук – они находятся на стыке нейробиологии и психологии – ближе к молекулярной биологии, к генам, рецепторам и синапсам.

- То есть мы окончательно потеряем вас как журналиста? 

- Как журналиста меня потеряли давно. И я думаю, что уже безвозвратно. Я занимаюсь популяризацией науки. Это можно делать по-разному. Писать научно-популярные статьи – это только один из вариантов. Но эта деятельность занимает много времени, приносит мало денег и дает мало выхлопа. Статьи не очень запоминаются людям. Более эффективный способ рассказывать о науке – писать книжки, чем я и занимаюсь, и проводить лекции. Они эффективнее статьей и как образ жизни, и как способ получения дохода. С точки зрения слушателей они содержат ту же информацию, что и тексты в СМИ, но при этом оставляют впечатление живого общения, личного присутствия автора и дают людям возможность проводить время в тусовочке, которая также интересуется наукой. Раньше мне казалось, что статью прочитает большее количество людей. Ведь на лекцию приходит 100 человек, а журнал «Вокруг света» читают 30 тысяч. Но, во-первых, не все, кто покупает журнал, читают его от корки до корки. Во-вторых, лекции потом попадают на YouTube – там их смотрят десятки тысяч человек. И в результате эффективность лекций и статей вполне сопоставимая. Писать тексты про науку для СМИ тоже хорошо, и здорово, что многие люди это делают, но так уж вышло, что я оказалась более востребована в других форматах популяризации. 

"Люди пишут статьи, потому что, во-первых, им нравится писать о науке, а во-вторых, они хотят заработать себе денег на жизнь. Первую задачу я решаю за счет книжек, вторую – за счет лекций".

- Но прежде вам журналистика была интересна? 

- Да, я с большим удовольствием работала научным журналистом первые 5-6 лет своей карьеры. Мне нравилось в программе «Прогресс» на «Пятом канале», где мы снимали научно-популярные сюжеты. Но она закрылась. Было хорошо в программе «На будущее» на канале «Россия 2», но она тоже закрылась, как это часто бывает с телепрограммами. 

-  Почему? Это из-за тематики передач?

- С «Прогрессом» произошла нелепая история. Передача выходила три года (2007-2010 – ред.). В какой-то момент на канале стало меняться руководство, сетка вещания. Мы не нравились новым начальникам стилистически. Они хотели сделать канал более стильным, модным, молодежным, а тут мы с какими-то молекулами и учеными. Но программа тем не менее продолжала набирать довольно приличные рейтинги. Незадолго до закрытия мы к тому же получили грант министерства печати, который практически полностью покрывал расходы на производство передачи. И мы были уверены, что теперь-то будем жить долго и счастливо. Но канал все рано нас закрыл, причем никак нам не объяснив это решение, сообщили через «третьего помощника пятого секретаря» о своем решении, а объяснение было в духе: «мы понимаем, что у вас хорошие рейтинги, вы получили грант, но не нравитесь вы нам, не нравитесь!»

- Как вам кажется, в чем были истинные причины?

- Большим каналам это не интересно. Они хотят то, что гарантировано будет смотреть сразу много людей, а не какая-то небольшая, заинтересованная аудитория. От количества зрителей ведь зависит цена на рекламу. С другой стороны, подобные программы могут быть интересны маленьким каналам, но у них обычно и денег мало. А проблема в том, что за два-три года журналисты научно-популярной передачи успевают снять и показать примерно все интересное, что происходит в нашей стране в сфере науки. И после этого они должны ехать в зарубежные командировки, чтобы снимать сюжеты по всему миру. Для этого нужны деньги. Чтобы их было много, необходимы высокие рейтинги. Они достигаются за счет большей сенсационности, желтушности, провокативности и одновременно снижения уровня сложности программ, которые ты снимаешь. Это получается делать, сейчас, например, у Сергея Малоземова на НТВ. Он молодец. Но я не очень бы хотела работать в его программе, потому что мне интересна более глубокая степень детализации подаваемого материала. Как делать на современном российском телевидении программу с таким уровнем детализации и одновременно добиться высоких рейтингов, чтобы передача оправдывала свое существование, я не очень понимаю. Наверное, это возможно, если посвятить жизнь этой задаче. Но я не готова на это, и к тому же у меня нет достаточного количества коллег, чтобы делать это вместе с ними. 

- С телевидением понятно, а что с прессой? 

- Тут есть две возможности работать. Первый вариант: быть фрилансером и писать статьи в разные глянцевые журналы. Но в этом мало смысла. За то же время, что я потрачу на написание статьи, я могу сделать лекцию. А лекция принесет мне больше удовольствия, денег и, как мне кажется, больше общественной пользы. Второй вариант: идти работать в штат какого-нибудь журнала или телепрограммы. Но я сейчас на той стадии, когда меня уже зовут туда в качестве шеф-редактора. А я не люблю быть самым умным парнем в комнате. Мне очень нравится, когда у меня есть офис и коллеги, но только если от них я могу чему-то учиться. А в научной журналистике в России сейчас не очень много людей круче меня, и они совершенно не горят желанием собираться в одну общую редакцию. То есть в журналистике мне работать в команде так, чтобы другие были круче меня, уже негде. Как раз поэтому я думаю, что сейчас нужно менять основную область деятельности и идти в науку, потому что там точно не будет никаких проблем с тем, чтобы вокруг было много людей круче меня.

- Кто те научные журналисты, которые круче вас?

- Например, Сергей Попов или Владимир Сурдин. Оба ученые, занимаются астрономией, астрофизикой. Параллельно читают лекции и пишут книжки, которые пользуются большим спросом у аудитории. А если говорить именно об авторах научно-популярных статей, то там вспомнить яркие имена как раз сложнее, читатели вообще редко их запоминают. Света Ястребова пишет статьи, но, наверное, вскоре от этого отойдет в сторону книжек и лекций. Ирина Якутенко продолжает публиковаться в журнале «Вокруг света», потому что многие годы работала там редактором и дружит с ними, но в основном все равно занята лекциями и книжками. Я думаю, это нормальный процесс развития научного журналиста. Сначала вы занимаетесь линейной работой, пишете просто научные новости, потом авторские статьи, посвященные каким-то большим темам, а потом вас начинают звать читать лекции, и вы быстро обнаруживаете, что такие выступления производят большее влияние на мир и приносят больше денег. В этот момент вы забрасываете научно-популярные статьи.

Если говорить обо мне, то я же вообще никогда не воспринимала эти фрилансерские тексты как свою основную работу или тем более самоидентификацию, я не то чтобы уделяла им много времени и души. Мне сейчас даже сложно описать свой карьерный путь с этой точки зрения. Я писала статьи в 2012-м в журнал «Наука в фокусе», в 2013-2014 в «Slon», который теперь «Republic», в «Вокруг света», во всякие глянцевые издания, много писала для «Метрополя», который потом превратился в «Нож». Но это всегда было параллельно с какой-то другой работой или учебой. Обычно в духе «звонит редактор, просит написать статью, я свободным вечером левой пяткой пишу ему статью». Это никогда не было очень важным для меня.

- Но вас до сих пор называют научным журналистом. 

- Это, кстати, интересное замечание. Я и сама автоматически представляюсь научным журналистом. Может быть, действительно стоит немного сменить позиционирование. Если поступлю в аспирантуру, тогда меня можно будет называть нейробиологом. А так в русском языке просто не определена понятийная система. Можно говорить «популяризатор науки» – это будет лучше отражать то, чем я занимаюсь, но это более широкое название. Понятие «научная журналистика» примерно отражает мою сферу экспертизы и мою степень квалификации. Меня нельзя назвать ученым, потому что я не занимаюсь наукой. А научный журналист – человек, который рассказывает о науке. В принципе я это делаю, для широкой аудитории, только в форме книжек.

- Вы довольны качеством публикаций о науке в СМИ? 

- Научной журналистики у нас в стране много. Она разного уровня. Ест издания, которые следят за тем, что они пишут. Из сильных игроков тут можно назвать, например, сайт «N+1». Из более глянцевой журналистики – «Вокруг света». Но существует и много других изданий, в которых иногда появляется что-то хорошее, иногда какой-то кошмар. Просто потому, что там нет четкой редакторской политики. А в основном люди узнают о науке из СМИ, которые вообще на ней не специализируются, у них просто есть какой-то небольшой научный отдел. Шеф-редактор такого издания обычно никак не связан с научной журналистикой. Он следит, чтобы материалы были интересны и понятны читателю, но не может контролировать их достоверность. Она остается на совести автора. Но если автор умеет писать интересно и достоверно, тогда он быстро уходит из научной журналистики в лекционно-книжную деятельность. 

- Вы не раз говорили, что научные журналисты приходят в профессию не из журналистики, а, скорее, из науки. 

- Да, я не могу назвать сейчас ни одного успешного научного журналиста, который не обладал бы естественнонаучным образованием.

- У выпускника журфака есть шанс стать научным журналистом? 

- Шанс есть. Но это будет не рентабельно, так как потребует большого количества вложенных усилий и потраченных лет. Если мы сравним научную журналистику, или любую другую журналистику, с кормлением людей рыбой в ресторане, то тут можно выделить две задачи, которые необходимо решить: где взять рыбу и как ее приготовить. Рыба – это контент, исходное исследование, которое вы собираетесь представить аудитории. Сервировка – то, как вы упростите понятия, которые возьмете из этого исследования, как зацепите читателя, какой формат выберете для подачи информации. Проблема факультета журналистики в том, что он учит хорошо сервировать рыбу, но только отчасти учит ее готовить, и совершенно не учит ее ловить. Выпускники журфака не очень понимают, как отличать хорошие научные статьи от плохих. А у человека с естественнонаучным образованием нет проблем с тем, чтобы поймать рыбу. Он подходит к пруду, там кишат карпы. Он открывает систему поиска по научным статьям и знает, как выбирать важные и интересные. С другой стороны, он может не знать, как эту рыбу подать.

В этом смысле спасает командная работа. Если мы говорим про большую редакцию, то там могут быть полезны люди и из науки, и с журналистским образованием. Например, в телепрограмме достаточно одного человека, который будет сидеть за кадром и заниматься редактированием, читать тексты до того, как они пойдут в эфир, давать рекомендации, что снимать и что спрашивать у ученых. Но если мы говорим про индивидуальную работу – статьи или книжки, то тут у выпускника биофака, типа меня, огромная фора перед журналистом. Научиться писать под руководством толкового редактора можно за полгода, а понять всю биологию за полгода сложно. Вы слишком сильно будете тормозить на каждой простой детали, и все равно будете делать грубые ошибки.

"Ты же можешь спокойно пойти и заморозить эмбрионы и получить еще 20 лет на размышления». Это не сложнее и не дороже, чем беременность. По-моему, это великолепная опция и я, кажется, собираюсь так сделать". 

– Зачем нужна популяризация науки? 
- Смотря кому. Если мы говорим о нормальном человеке, который ходит на лекции и покупает книжки, чтобы хорошо провести время, то популяризация, в первую очередь, делает его жизнь интереснее и понятней. Она повышает коммуникативную ценность читателя, он получает баечки, которые можно рассказывать на свидании. А еще повышает его личную безопасность, потому что может познакомить, допустим, с новыми медицинскими возможностями, о которых полезно знать, но они почему-то остаются вне сферы общественного внимания.

Например, у нас недоразвита популяризация репродуктивных технологий. Многие люди перед тем, как заводить ребенка, не задумываются, что можно пойти сделать генетический скрининг, чтобы убедиться, что вы и ваш партнер не передадите ребенку какие-нибудь вредные рецессивные гены, он не получит заболевание, которое может сделать его инвалидом, но которое можно предотвратить. Люди не думают, например, про заморозку эмбрионов. Я сама, как человек, которому положено знать про все эти вещи, чуть не попала в ловушку, когда думала, что раз мне 32, то уже пора заводить детей, иначе потом поздно будет. К счастью, меня вовремя поймала моя подруга, которая как раз работает в области репродуктивной медицины, постучала по голове и сказала: «Ася, тебе нельзя этого не знать. Ты же можешь спокойно пойти и заморозить эмбрионы и получить еще 20 лет на размышления». Это не сложнее и не дороже, чем беременность. По-моему, это великолепная опция и я, кажется, собираюсь так сделать. 

- Репродукция – это перспективная тема для научпопа? 

- Я многие годы, собираясь заводить ребенка, только этим себя и утешала. Но сейчас, кажется, мне удалось благополучно смыться от этой замечательной возможности. Так что для меня теперь нет.

- А какие темы перспективны?

- Научпоп следует за наукой. То, что активно развивается в науке, в том числе в локальной, российской, затем попадает в телесюжеты и статьи. Множество публикаций про элементарные частицы и ускорители были связаны с тем, что в ЦЕРНе строили адронный коллайдер. Сейчас в Москве все влюбят писать про транскраниальную стимуляцию, благодаря тому, что в ВШЭ есть центр нейроэкономики и когнитивных исследований, и туда можно легко прийти и испытать новые технологии на себе. 

- А вы своими лекциями влияете на СМИ, задаете темы для публикаций? 

- Обычно это не какое-то разовое воздействие, а медленный, плавный сдвиг информационной повестки. Мне хотелось бы надеяться, что я повышаю интерес общества и СМИ к нейробиологии. Обычно происходит так: я приезжаю в какой-то город с лекцией про сон, и это новостной повод, и соответственно несколько изданий берут у меня интервью про сон. То есть теперь я не сама пишу статьи, а даю интервью и за меня ту же информацию распространяют другие журналисты. Но, впрочем, я свои интервью стараюсь вычитывать перед публикацией. Главным образом потому, что пишу я лучше, чем говорю. В тишине и покое я исправляю формулировки, делаю их более четкими и внятными. Обычно после этого журналисты не жалуются. 

- Чаще с учеными все не так. И интервью согласовать трудно, потому что пришлось их мысли «перевести на русский». 

- Прекрасно вас понимаю, я же много лет была на вашей стороне баррикад. У меня потому и получается улучшать интервью в ходе согласования, что вообще-то по профессии я редактор и научный журналист. И я научный журналист еще и в том смысле, что всегда стою на стороне интересов читателя. Мне важно не столько собственное эго и даже не столько интересы науки, сколько то, чтобы людям было интересно и понятно. У ученых другие задачи. Они стоят на стороне науки. Они заботятся о том, чтобы максимально соблюсти научную корректность. А у меня по-другому расставлены приоритеты, потому что я-то человек, которому платят читатели. Непосредственно, напрямую, покупая книжки или билеты на лекции. Поэтому моя основная задача – делать так, чтобы им было интересно и понятно. Иногда, конечно, ради этого приходится оставлять за скобками какие-то прекрасные открытия, потому что о них невозможно рассказать, не заставив человека сначала освоить половину учебника по нейробиологии. Но, с другой стороны, тут есть хитрость и коварство: по мере того как у тебя формируется лояльная аудитория, ты можешь себе позволять описывать более сложные вещи. Вот моя третья книжка про мозг будет довольно хардкорная, заметно сложнее первой и второй. Но у меня уже есть постоянные читатели, которые росли и умнели вместе со мной, так что теперь я могу себе это позволить.

Беседовала Елена Михина

Источник: текст и фото Lenizdat.ru