– Аркадий, я бы хотел начать наш разговор с конца. Расскажите, где вы сейчас находитесь?

– Есть такая деревня в Израиле, называется Кесария. Это место, где когда-то жил Понтий Пилат. А теперь живут израильтяне в своих собственных домах. Это деревня, состоящая из того, что здесь называют виллами. Я начал строить здесь дом лет 5-6 назад, достроил года 2 назад.

– Вы себе запасной аэродром уже лет 6 назад готовили?

– Владельцы региональных телекомпаний на небольших рынках типа Томска становятся более-менее состоятельными или даже богатыми только в момент продажи активов. Жить богато с тех денег, которые телекомпания приносила ежемесячно, было нельзя. Но сами активы стоят приличных денег. У меня на протяжении 25 лет было несколько таких активов. Продавая эти активы, я становился богатым по своим собственным меркам человеком. Активы я продавал три раза в жизни. Два раза я наслаждался тем, что я вроде бы богат, и эти деньги таким образом быстро разлетались. Когда я продал актив в третий раз, я приехал в Кесарию, посмотрел это место, оно мне понравилось. Я купил кусок земли и начал здесь строить дом. Это была попытка сохранить деньги. Она оказалась удачной, потому что мне теперь есть где жить.

– Говорят, у вас там по соседству Алла Борисовна Пугачева живет. Добро пожаловать домой.

– Да, я знаю, но я ее не видел. Продавщицы в магазинах говорят, что они с Галкиным иногда летом заходят.

– Это правда, что за два дня до закрытия томской телекомпании ТВ-2, которой вы владели, вы узнали, что против вас, возможно, готовится уголовное дело?

– Да, это правда. Мне об этом сказали три разных человека. Каждый из них казался мне весьма осведомленным. Они мне по-дружески сообщили, чтобы я имел в виду, что мне лучше уехать. Здесь еще важен фон, который эти разговоры сопровождал. Последние несколько месяцев каждый мой выезд из России, каждый мой въезд в Россию сопровождался одной и той же процедурой: на границе сканировались все страницы моего паспорта, хотя обычно сканируется одна. Я понимал, что у кого-то ко мне повышенное внимание. А еще за несколько месяцев до всех этих событий меня однажды остановили в аэропорту и изъяли у меня телефон и айпад. Я сидел часа полтора в специальной комнате и ждал, когда мне вернут мои вещи.

– Теперь вы гражданин Израиля и сидите в Кесарии. Расскажите, как проходит ваша абсорбция?

– Я приехал в Израиль с одним рюкзаком 8 февраля 2015 года. Здесь у меня была семья. До 8 февраля я сюда приезжал к родным всякий раз, когда удавалось приезжать. Полгода я проводил в России, полгода в Израиле. Я не растворялся в израильской действительности, я не учил язык, не сталкивался ни с какими проблемами репатрианта. Меня такой образ жизни вполне устраивал. У меня был бизнес в Томске, которым я дорожил. И был Израиль с прекрасным для меня климатом, дети здесь росли в абсолютной защищенности. И вот все изменилось 8 февраля, когда я понял, что обратно в Россию мне какое-то (какое – непонятно) время возвращаться нельзя. В психологическом смысле я был травмирован. Несмотря на отчаянное сопротивление, убили компанию, которую я сделал, которую я любил все последние 25 лет жизни. Убили компанию, в которой я и мои коллеги могли сохранять себя. Этого не стало. Не стало, кстати, и денег.

– Вы внезапный репатриант.

– Да, я неправильный репатриант. Я не тот, кто долгое время готовился к этому, а потом приехал и тут же растворился. Я иначе зашел. Я стал гражданином Израиля и прилагаю огромные усилия к тому, чтобы, проснувшись утром, не смотреть российские новости.

– Получается?

– Не получается. Я продолжаю быть частью российского контекста. Я продолжаю быть частью Томска, России. Меня беспокоит всё, что в России происходит. Меня это очень сильно трогает. Хотя я понимаю, что, если я хочу стать настоящим израильтянином, это все должно постепенно отойти на второй план. Другого пути абсорбироваться просто нет. Я стараюсь, я иду по этому пути. Я знакомлюсь с израильтянами, я начал учить язык, я пытаюсь понять, как эта страна устроена.

– Вы знаете, что алия из России в этом году по сравнению с 14-м и 13-м годами выросла больше чем в 2 раза? Вы это замечаете в вашей повседневной израильской жизни?

– Да. Вскоре после моей алии в Израиль переехала моя старшая дочь, которая в Москве работала начальником на телеканале Russia Today. В Москве у нее все замечательно складывалось: прекрасная квартира, прекрасный ремонт, зарплата. Но она видела, в каком непростом состоянии я находился, видела, что со мной происходит… и решила переехать, отказавшись от очень многого. В Израиле ее образ жизни сильно изменился, жизнь здесь гораздо дороже. То, что алия из России выросла – это факт. Я это наблюдаю, вижу. Вижу это в языковой школе здесь. Очень много русских. И я вижу, что многие живут так, как я жил последние годы, – на две страны. Но это рано или поздно закончится. Потому что сейчас надеяться на Россию довольно бессмысленно. Это просто потеря времени. Каждый день, потраченный на Россию, это топтание на месте. Для меня это точно так.

– Вы покинули страну, вы распрощались с медиабизнесом. А что теперь? Чем вы занимаетесь и как успехи?

– Я создал здесь компанию, которая называется My Yoffi.

– Сентиментально...

– Фамилия у меня Майофис. Вот и компания называется My Yoffi.

– Что это означает? Мой офис?

– Нет, буквально это означает "какой ты прекрасный". Я всю жизнь тоже думал, что моя фамилия как-то связана с офисом.

– И я всю жизнь думал, что моя фамилия означает превосходную степень. А с иврита это переводится как "писатель". Не больше и не меньше.

– Теперь я занимаюсь не телевидением, а производством съедобных сувениров.

– Почему вы не попробовали войти на израильский медиарынок? Все-таки миллион человек в стране говорят и думают на русском языке. И какие-то СМИ на русском языке даже имеются.

– Вот и я так думал. И все, кто сюда приезжает, думают так сначала. А потом выясняется, что СМИ на русском языке тут очень мало. И здесь нет вообще рынка русскоязычных СМИ. Русскоязычное СМИ здесь не может выжить, потому что тот миллион, про который вы говорите, неоднородный. Этот миллион постепенно становится ивритоориентированным. Заниматься здесь русскоязычным СМИ – это потеря времени. Поэтому я начал себя искать в каких-то других областях. Моя проблема заключается в том, что я никогда в жизни не занимался тем, что не заставляло меня загораться. Я этим испорчен. Однажды я разговорился с одним человеком, который мне сказал, что в Израиле вообще нет съедобных сувениров, при наличии потрясающих продуктов. Вот из Греции, Испании, Италии, Франции люди понимают, какие съедобные сувениры везти. А из Израиля – не очень. Я рассказал об этом своей семье, и она меня поддержала. Жена сказала, что было бы здорово назвать это дело частью нашей фамилии – Yoffi. И у меня в мозгу что-то щелкнуло в этот момент. Я понял, что могу что-то делать, да еще и с собственной семьей. Это всколыхнуло меня.

– Долго это воодушевление продлилось?

– Меня пугали, что в Израиле страшные налоги. Но я отвечал: да вы в России с налоговыми не сталкивались! Я помнил, что я компанию в 90-е создавал, когда по улицам бандиты ходили. Ничего, выжили. Я был уверен в своей нервной системе. Но я не очень понимал, что такое начинать бизнес в чужой стране. Мне говорили разные люди, что нужно обладать большими яйцами для создания бизнеса в Израиле. Я ими обладаю. И все равно очень тяжело.

– Я знаю, что для стартапов Израиль предоставляет неплохие льготы. У государства даже можно попросить кредит практически беспроцентный на запуск бизнеса.

– Все так. Государство не заинтересовано в том, чтобы ты сидел у него на шее, а начал свою деятельность. Поэтому тебе предоставляется возможность получить кредит на льготных условиях: от 90 тысяч до 500 тысяч шекелей (23 тысячи – 130 тысяч долларов). Проценты после наших пятнадцати не самые большие в Израиле. Здесь все достаточно просто с возвратом НДС. Это все приятно, делается на уровне государственной политики. Но есть и другая сторона, с которой я тоже столкнулся. Это абсолютное непонимание ментальности людей. Я перенес свой опыт общения с людьми из России сюда, а здесь все по-другому. Здесь представления о времени и о пространстве другие. Здесь сложно с людьми договариваться о конкретных вещах. Ты договариваешься с человеком, что тебе что-то сделают ровно через неделю в 19.00. Но этого не происходит. Когда ты сталкиваешься с этим 10 раз подряд, это начинает очень сильно раздражать.

– Вы встречаете в Израиле людей, которые знают, кто вы такой? Или вы начинаете жизнь абсолютно с чистого листа и все ваши заслуги былые обнулились?

– Всё обнулилось. Чистый лист. Это интересный вызов: начать жизнь с чистого листа в 53 года. Будто и не было всей моей прошлой жизни.

– Но вы продолжаете являться членом Академии российского телевидения?

– Да. Я все время хочу из нее выйти, но потом думаю, а кому нужен этот демонстративный шаг? Зачем это все?

​– Телеканал ТВ-2 за годы своей жизни накопил, если не ошибаюсь, 22 статуэтки ТЭФИ…

– Да. А может, и больше даже, я не помню.

– У канала была безупречная репутация в городе, да и во всей стране. И тем не менее, это не сыграло никакой роли для спасения компании. Вы после этого вступили в партию людей, которые уверены в том, что любой честный и добросовестный бизнес в России обречен на провал в конечном итоге?

– Если ты хочешь позиционировать себя самостоятельным человеком в бизнесе в России, то ты обречен на провал. Либо ты договариваешься и делишься, либо тебя нет. Бизнеса, связанного с медиа, это касается прежде всего. Всё продолжают зачищать же. Мне 6 лет назад один человек сказал: "Слушай, ну вступи ты в "Единую Россию", на тебя будут по-другому смотреть сразу, обо всем же договоришься".

– Возможно, человек прав? Многих проблем удалось бы избежать.

– Это бы противоречило тому, что мне было так дорого. Я так не мог поступить. Я так не умел. Поэтому у ТВ-2 не было никаких шансов выжить.

– В мае 2014 года вы в эфире томской программы "Место встречи" сказали, что шансы были: "ТВ-2 бессмертно, потому что ТВ-2 является поставщиком городских новостей. Потребность эта бессмертна. До тех пор, пока мы эту потребность удовлетворяем, ТВ-2 будет существовать. В этом смысле – мы уникальны и бессмертны". Вы действительно так считали? Вы были уверены, что вы справитесь с системой? Или бравировали, чтобы ваши коллеги и подчиненные не впали в уныние?

– Я прежде всего имел в виду, что бессмертна потребность получать новости. В последнее время активно обсуждается судьба регионального телевидения. Московские сети относительно региональных партнеров ужесточают политику. Технологическая картина медийная меняется. Каждая инновация, как ни странно, приближает смерть регионального телевидения. А я считаю, что региональное телевидение должно быть бессмертным при любой технологической платформе, потому что потребность в новостях бессмертна.

– А в феврале 2015 года в последнем эфире программы "Час Пик" вы сказали, что верите в то, что времена честной журналистики обязательно в России снова настанут. Опять бравируете, чтобы остальные не унывали?

– Россия – это качели. Сегодня так, а через какое-то время будет иначе. К сожалению, телекомпания ТВ-2 до этого "иначе" не дожила. Но какой смысл сейчас об этом говорить? При диктатуре все эти разговоры бессмысленны. При диктатуре все рассуждения о технологиях, бизнесе, профессии не имеют никакого значения. Есть профессиональная и экономическая логика. Если ты в ней живешь, то ты всегда оптимист. Диктатура эту логику ломает. Просто приходит человек с автоматом. И всё.

– Честно говоря, когда вас начали закрывать, я подумал, что очень странно, что этого не произошло раньше. Вы же наверняка многих чиновников томских раздражали давно.

– Мы давно не являлись региональным фактором. Мы были общероссийским фактором, и нам московские товарищи говорили, что мы являемся плохим примером для других городов. И на нас как на кошках показали, что бывает со строптивыми.

– Расскажите, как закрылась ваша телекомпания чисто технически. У вас сломался какой-то передатчик, вы не могли выходить в эфир, из-за чего вас и лишили лицензии. Так?

– Всей операцией по уничтожению канала занималась ФСБ. Сначала они попробовали нас закрыть через передатчик, который якобы сломался. На самом деле он не сломался.

– Его как бы чинили несколько месяцев. Хотя известны случаи, когда его чинили за 4 дня.

– Мы знаем случаи, когда его чинили за день. Наши враги рассчитывали на то, что за то время, пока его как бы чинят, мы должны умереть экономически. Как можно выжить, когда у тебя нет эфирного вещания, а кабель не развит в городе? Но мы не умерли, потому что к этому времени у нас был некоторый финансовый запас прочности. Тогда ФСБ нашла другой способ нас убить, связанный не с технической, а юридической стороной.

– Вам лицензию не продлили?

– У нас заканчивалась лицензия. Мы подали документы на пролонгацию. Нам продлили лицензию на 10 лет. А потом выяснилось, что пролонгации не было. Зато был компьютерный сбой, и наша лицензия не настоящая. Вот и всё.

– Вот вы говорите, что вас ФСБ закрывала. Откуда вы это знаете? Не слишком ли много о себе вы думаете? Наверняка томский губернатор Жвачкин вас никак переварить не смог, ну вот и закрыл от греха подальше.

– Все решения по нам не принимались местными структурами. Никакой губернатор не указ для Роскомнадзора, понимаете? У губернатора нет рычагов, он не может командовать федеральными структурами, если он только не Рамзан Кадыров, конечно. По нашему поводу на всех этапах были расставлены флажки. И расставлены они были из Москвы.

– В России принято в критических ситуациях, когда все способы исчерпаны, писать письмо президенту Путину, как Деду Морозу: спасите-помогите. Вы писали такое письмо?

– Писали. И под этим письмом были десятки тысяч подписей наших телезрителей. Бесполезно. Когда нас уже закрыли, из администрации президента пришел ответ о том, что это был спор хозяйствующих субъектов. Что еще они могут сказать?

– Чем закончились суды, в которые вы подавали?

– Все суды нами проиграны. Но мы продолжаем судиться, выходя на новые уровни. Продолжаем проигрывать. Мы дойдем до ЕСПЧ.

– Что стало с коллективом телекомпании? Все на улице?

– Кто-то на улице. Кто-то на других каналах. Кто-то остался заниматься сайтом телекомпании, который все еще работает. Но это буквально несколько человек. Да и сайт, кажется, скоро закрывается.

​– Как вы себе сейчас объясняете, почему все это случилось?

– Я постоянно задаю себе этот вопрос. Почему это случилось? Думаю, по совокупности заслуг. Во-первых, времена изменились, а мы продолжали быть прежними, не стесняясь в оценках, которые высказывались гостями нашего телеканала. Половина наших гостей были запретными для федерального эфира. На Первом канале этих людей не было, а у нас они были. Это очень раздражало некоторых людей в течение долгого времени. Во-вторых, у нас сменился губернатор. Пришел газпромовский человек на место томича. Прежний губернатор к нам с уважением относился, он не давал нас в обиду. А этот не без удовольствия принял участие в уничтожении. Он яростно помогал тем внешним силам, которые нас убивали.

– Не будем забывать, что телекомпания ТВ-2 несколько лет принадлежала Михаилу Ходорковскому.

– Да, в-третьих, наши связи с Ходорковским. Связи эти были весьма преувеличены в больных головах тех, кто всю эту акцию затеял. На самом деле, никаких особых связей с Ходорковским не было. Был период, когда 74 процента акций телекомпании принадлежали структуре, связанной с ЮКОСом. И связь эта была не очень очевидной.

– Когда 74 процента акций телекомпании принадлежали аффилированной структуре, господин Ходорковский пытался влиять на редакционную политику канала?

– Никогда. Не было ни одного такого случая. Это не его уровень был – взаимодействовать с региональными СМИ. Но если мне было нужно, я мог добиться встречи с ним, он шел на контакт. Просто надобности не было. Один раз такая личная встреча состоялась по моей инициативе, но не по поводу редакционной политики, а по поводу возможного развития кабельного телевидения в Томске. Думаю, все прекрасно понимали, что это совершенно бесполезно. Мы не были никогда ничьим обслуживающим персоналом.

– Почему тогда телекомпания ТВ-2 ушла от этой структуры?

– Потому что с ЮКОСом началась катавасия. И мы поняли, что под обломками ЮКОСа можем умереть и мы. Мы понимали, что всё вокруг будут выжигать...

– Возможно, вы под этими обломками и оказались, только не сразу...

– Возможно. Мы тогда выкупили эти 74 процента акций и стали сами владеть телекомпанией. Но этот шлейф остался. И это не всем нравилось. Когда случилось 50-летие Ходорковского, меня Вера Кричевская попросила принять участие в акции "Письмо Ходорковскому". Я снялся в ролике, в котором поздравил Ходорковского с днем рождения. Для меня это было честью. Я всегда к нему с большим уважением относился. Я неоднозначно оценивал его разные периоды деятельности. Нам он не нравился как жесткий руководитель, который зашел на территорию Томской области. Но я понимал масштаб его личности.

– Этого более чем достаточно, чтобы считать вас связанным с Ходорковским. И сейчас эта связь является же крамольной для спецслужб и лично президента Путина.

– Возможно. Потому что есть и четвертый пункт, который тоже связан с Ходорковским. Когда Михаил Борисович вышел из тюрьмы, мы встречались с ним в Цюрихе. У меня не было к нему никаких просьб, у меня не было к нему никаких дел. У меня было желание выразить ему свое почтение и руку пожать, что я и сделал. Я думаю, что его контакты отслеживаются. Потому что после этой поездки меня как раз в аэропорту и остановили, телефон изъяли и долго проверяли.

– Началась вся эта история осенью 1990 года, когда вы зарегистрировали ТВ-2 – одну из первых негосударственных и независимых телекомпаний в стране. Негосударственная независимая телекомпания! Скажите, вам это казалось большей утопией тогда – в СССР в начале девяностых или кажется большей утопией сейчас – в России в конце 2015 года?

– В 2015 году независимая негосударственная телекомпания – это анекдот. В 1990 году это не было анекдотом, а казалось маловероятным.

– А ведь ваша трудовая биография началась вовсе не с работы на телевидении. В начале 80-х вы, будучи комсомольцем, трудились на Томском заводе, где занимались сборкой подводных миноискателей. То есть вполне себе укрепляли обороноспособность государства, которое подложило мину вам самому.

– Так и есть. Так и есть.

– Если бы у вас была возможность вернуться в конец 80-х годов, зная, что эта история закончится для вас и для вашего бизнеса подложенной миной, вы бы занялись медиа снова?

– Насильственная смерть – это всегда ужасно. Но есть ведь и другая чаша весов. И на ней – 25 лет прекрасной жизни. Я бы никогда и ни за что от этих 25 лет не отказался. Это было освоение новой профессии. У нас была команда. У нас был эфир и драйв. У нас было доверие зрителей. Мало кто через все это в жизни проходил. И я в этом смысле счастливый человек. Я счастливейший человек. Если бы мне в 90-м году сказали: "Слушай, парень, у тебя будет 25 лет, которые ты будешь работать в удивительной команде. А еще ты объездишь половину мира. Познакомишься с людьми, о знакомстве с которыми многие только мечтают. Только имей в виду, что через 25 лет тебя грохнут". Если бы меня вот так предупредили, я бы не задумываясь пошел по этому же пути.

Беседовал Роман Супер

Фото: Кирилл Ким
Свобода.орг