- Насколько вы комфортно себя чувствуете в жанре интервью?

- Я делал и печатные интервью, работал в этом жанре и на ТВ и на радио, опыт накоплен приличный, и работаю я с удовольствием. Но мне комфортнее всего работать над интервью определенного типа, в терминологии теоретика журналистики Марины Лукиной это креативное интервью, то есть посвященное не собеседнику, а проблеме, которой он занимается, сфере его деятельности. Для многих важно «раскрыть собеседника», показать, каков он есть, но это все же не для меня. Я очень узко обозначаю тему интервью и стараюсь говорить о ней.

- Последние годы вы работаете главным образом как литературный журналист. У вас не возникало конфликта интересов, учитывая, что вы сами прозаик и собеседник-писатель может быть вам не близок по своей эстетике?

- Я прозаиков стараюсь на передачи не приглашать. Не из-за того, что они могут оказаться мне не близки, а потому что с беллетристами в общем не о чем разговаривать. Беллетрист работает со воображением. Я читал не так давно американскую книгу по книжному маркетингу, там авторы отмечают, что сложно в какую-то передачу пристроить писателя, журналисты писателей не очень любят. Когда у меня берут интервью как у исторического романиста, мне есть о чем сказать, я говорю об историческом контексте моей вещи. А когда спрашивают о моей беллетристике из современной жизни, я не очень понимаю, о чем рассказывать. Когда говоришь с писателями о втором, третьем уровне их прозы – они теряются, даже самые интересные. Борис Стругацкий, один из моих любимейших писателей (с Аркадием Натановичем мне познакомиться не довелось), недоуменно мне отвечал: «Володя, мы совсем не думали о том, о чем вы спрашиваете. Мы не вкладывали сюда какой-то дополнительный смысл, обнаруженный вами». Я сейчас перечитываю «Белый клык» и нахожу в нем такие глубины… Но не думаю, что мистер Лондон согласился бы с моими оценками и выводами. Вообще я стараюсь больше говорить с экспертами. Если разговор о живописи, то это искусствовед, если о прозе, то филолог, критик. Писатели в этом смысле мало интересны, они не сильно рефлексируют по поводу своих занятий. Исключения вроде Александра Мелихова крайне редки.

- Самое неудачное свое интервью можете вспомнить?

- Конечно. Самое первое. Оно было как раз с одним маститым писателем. Я долго готовился, долго расшифровывал, а когда принес на визирование, мэтр сказал, что мне не удалось его разговорить и он возражает против публикации. Интервью действительно не получилось. Но с этим же писателем я позже сделал как раз свое самое удачное интервью. Тогда я уже немного понимал, как работать в этом жанре. Я для себя решил, что в интервью должно быть один-два «узловых» вопроса, которые человеку еще не задавали. Вопросы должны быть острые, поэтому задавать их лучше в конце. Ну я в конце и спросил писателя об одном композиционном недочете – на мой взгляд - его самого известного романа. И он ответил: «Вы второй человек, кто задает этот вопрос. – А кто первый? – Александр Исаевич Солженицын». И хотя человек ушел от прямого ответа, я понял, что интервью удалось.

- Какими приемами вы пользуетесь, чтобы разговорить гостя?

- Я всегда стараюсь провести разминку, то есть минут за пятнадцать до эфира – а я сейчас работаю в основном на радио – встречаюсь с человеком, мы разговариваем. Первые вопросы в эфире – также разминочные, малоинформативные, чтобы человек освоился, первые три-четыре минуты обычно в эфире провальные. Публика сначала не воспринимает информацию, она просто настраивается на говорящего. Периодически бросаю реплики - просто чтобы не забыл про меня: мол, я здесь, я слушаю. Но, «разминая» собеседника в эфире, нельзя давать ему слишком много говорить – он выдохнется. Однажды ко мне пришел человек, любящий и прекрасно знающий свое дело и очень разговорчивый, экстраверт. Я думал: ну и хорошо, передохну, когда он будет разговаривать – и вдруг вижу: через десять минут он иссяк. После передачи он мне сказал: «Твоя железка (имея в виду микрофон) высасывает энергию».

- Как формулировать вопросы?

- Я всегда готовлюсь к интервью и предупреждаю гостя: я вас читал, слушал, смотрел, но спрашивать буду так, будто с творчеством вашим знаком мало, я действую от имени аудитории. Недавно я видел, как Сергей Брилев спросил своего собеседника – знаменитого кинорежиссера: «Наши зрительницы интересуются, будет ли любовная линия в вашем новом фильме?» Мне понравилась такая формулировка. Никогда не стоит забывать, что ты – только посредник и модератор. Если ответ собеседника слишком сложен, не нужно стесняться переспрашивать его, работать парафразами: «Правильно ли я понял, что…» Вообще никогда не надо бояться показать, что ты чего-то не понимаешь. Аудитория вообще зверь странный, никогда не знаешь, что ей будет интересно. Однажды мне как инженеру-физику по образованию захотелось поговорить о Николае Козыреве, выдающемся астрофизике, которому в те дни исполнялось сто лет, о его судьбе, о его личности. Просто хотелось отдать должное великому человеку. Казалось бы, что широкой публике какой-то астрофизик... Тем более что программа посвящена главным образом вопросам гуманитарным: музыка, кино, литература, история. Потом оказалось, что это была одна из наиболее рейтинговых передач.

Я люблю, когда человек говорит: хороший вопрос, и замолкает. Но это годится только для ТВ. Камера наезжает, показывает сосредоточенное лицо героя, отличный эффект. Но для радийного эфира такая реакция это, скорее, плохо. Радио позволяет держать паузу не больше пяти секунд.

- Что делать, если человек не нравится?

- Терпеть, затаить в себе. Я его пригласил к себе, и мое отношение к нему не имеет значения. Когда он в эфире – он самый интересный для меня.

- Как вы себя в этом убеждаете в этом?

- Говоришь о том, что человеку интересно, что человек любит. Возможно, вы помните, в романе Кожевникова «Щит и меч» есть эпизод, когда советского разведчика и офицера абвера Йоганна Вайса после неудавшегося покушения Штауфенберга забирают в гестапо и начинают методично избивать. Не пытаясь что-то у него разузнать, а просто мучая - как человека адмирала Канариса. Вайс понимает, что его просто забьют до смерти. И находит выход: заметив, что у экзекутора, гориллообразного гестаповца, с собой что-то вроде собачьего хлыстика, в перерывах между избиениями заводит с этой гориллой речь о собаках. Гестаповец приходит в течение несколько дней. А потом говорит: «Всё, больше не приду. Заметьте, ничего вам не отбил. А мог бы. Вы правы, люблю собак». Так и думаешь, готовясь к интервью, определяя по деталям: что за человек, что он любит, как его расположить и сам настраиваешься на этого человека…

Есть разные приемы расположить к себе собеседника. Но что когда сработает, предсказать невозможно, нужно действовать по ситуации. Однажды меня попросили взять интервью у Эдварда Радзинского: «А то все боятся». Я купил пять томов его произведений, и первое, что увидел Радзинский, встретившись со мною – это его книги в закладках, а первое, что услышал: «Эдвард Станиславович, у меня вопрос, почему вы здесь пишете про этот случай так, откуда у вас эти уникальные сведения? Как вам удалось раздобыть первоисточник?» Что-то в этом роде. В итоге редактор, предполагавший, что мы будем беседовать тридцать минут, подсовывает во время эфира мне бумажку: «У вас еще полчаса!»

Вообще искренняя заинтересованность в том, чем человек занимается, всегда работает. Одно из самых удачных моих интервью – беседа с музыковедом и литературным критиком Святославом Бэлзой. Мы оба большие поклонники Александра Дюма – и разговорились о «Трех мушкетерах», о сцене, когда Д’Артаньян уже вроде принимает предложение Ришелье поступить к нему на службу, но вдруг задумывается: а как он это объяснит Атосу? Моя студентка сидела рядом во время этого интервью, и я помню ее изумление: два взрослых мужика взахлеб говорят об Атосе...

- У вас есть учителя в этом жанре?

- Конечно. В первую очередь – телевизионный режиссер Елена Глебовна Богатырева. Она учила меня задавать простые вопросы. Она все время говорила: сложно спрашиваешь, проще, проще! Я помню, как она выходила из-за камеры и, прерывая запись, обращалась к гостю: «А я тут не поняла, вот такой вопрос…» Я сначала пугался такой непосредственности своей коллеги. Но люди, видя неподдельную заинтересованность, так искренне и откровенно отвечали, что я понял: это как раз то, что нужно.

Если бы меня спросили, что можно использовать в качестве учебных пособий по интервью, то я бы порекомендовал переводные сборники бесед с выдающимися деятелями кино, которые несколько лет назад выходили в серии «Арт-хаус» издательства «Азбука»: Джармуш, братья Коэны, Линч, Тарантино... По этим книгам можно учиться задавать конкретные вопросы и вести профессиональный разговор. Превосходное живое «учебное пособие» - Стивен Сакур, ведущий передачи Hard Talk на BBC, который превращает интервью в допрос, и гости неизменно говорят больше, чем им хотелось бы.

Я преподаю в Университете технологии и дизайна, веду курс технологии интервью. И одно из контрольных заданий для студентов: анализ печатного интервью. Я прошу студентов ответить: что вы узнали из этой публикации? И оказывается, что по-настоящему нового, что потом можно было бы пересказать в компании: «знаете ли вы, что?», - очень мало, в отечественных интервью практически нет.