— Как вы оцениваете ситуацию с интернет-пиратством в России?

— Она улучшилась, появились механизмы борьбы, хотя сказать, что они очень эффективны нельзя. Компания, с которой мы работаем по «Дуэлянту», присылает нам регулярные отчеты — сколько появилось новых мест раздачи нелегальной копии фильма и сколько из них удалось закрыть. Например, на второй-третий день после появления «пиратки» они находят ее на 247 сайтах, получается удалить с 85. А через неделю пропорция уже 665 к 282. Это как борьба с ветром.

Ситуация с пиратством в принципе сложная и неоднозначная. Когда пиратская копия фильма появляется в сети, с одной стороны, это создает аудиторию. С другой, увы, сокращает прокатные доходы. Огромное количество людей хочет смотреть кино быстро и удобно. И в этом смысле не нужно репрессий. Выиграет тот, кто найдет новую модель, позволяющую комфортно и разумно отвечать на потребности интернет-аудитории.

Некоторые считают, что пиратство справедливо. Например, партия пиратов вокруг ресурса Pirate Bay. У них жизненная философия строится на том, что все, кто зарабатывает на музыке и кино, это жирные коты, не имеющие отношения к созданию контента. Это не так. Собственные вложения в нашем кино — это до 60‒ 70% бюджета фильма при наличии бесплатной господдержки. Если отдать фильм в публичное пользование, то они не вернутся. Должна быть некая разумная модель.

— Какой вы ее видите?

— Может быть, то, что называется Day-and-Date в Америке, когда фильм выходит в кинотеатре и в интернете одновременно.

— Какой должна быть минимальная плата за просмотр?

— Она должна быть ниже цены билета в кинотеатр, чтобы подавляющее большинство людей не чувствовало, что платные услуги за минимальные деньги — это тяжело. Тогда количество просмотров будет настолько велико, что можно будет из них компенсировать потери.

— Билет в кино — это примерно 450 рублей.

— Да, но из стоимости билета в кино правообладателю, то есть продюсеру, тому, кто отвечает за деньги и процесс кинопроизводства, возвращается только 30‒ 35%. Половина остается кинотеатрам. Кинотеатры за счет этого живут, обслуживают залы, содержат свои коллективы, ремонтируют технику, покупают новую. Часть денег уходит дистрибьютору. Оставшееся получает продюсер. Когда процесс продажи билета переходит в онлайн, превращаясь в продажу доступа к контенту, эта модель полностью меняется. Исчезает дистрибьютор, мы работаем напрямую со зрителем, тогда как в модели с кинотеатрами и дистрибьюторами мы работали по модели b2b. В этом случае билеты могут быть намного дешевле.

— 100‒ 150 рублей?

— Может быть и так. Если онлайн-кинотеатры не будут брать с нас денег или брать не больше 8‒ 10%, тогда это может быть очень дешево.

— А ведутся переговоры по этому поводу?

— Пока нет, но многие думают.

— Не пробовали?

— Пока нет. Когда делаешь большой, визуально впечатляющий фильм, то малый экран его сразу убивает. Это бессмысленно. Большие фильмы делают именно для того, чтобы людей оторвать от телевизора и компьютера. «Аватар» дома смотреть бессмысленно, правда же? Равно как и «Мстителей». И «Дуэлянта» мы делали так, чтобы смотреть его дома было бы потерей эмоционального впечатления. Подобные фильмы нет смысла выпускать онлайн. Но драмы можно выпускать в онлайне. Даже комедии. В этом смысл новой модели.

— Вы поддерживаете идею о том, чтобы ввести штраф для конечных пользователей за пиратский контент?

— Для людей? Нет.

— Модель бизнеса Netflix может быть успешной в России?

— Платный видеостриминговый ресурс в условиях волны пиратства не может быть успешен. Америка — протестантская страна, где традиционно не воруют ни в онлайне, ни в офлайне. Соответственно, в условиях минимальной угрозы со стороны пиратства стриминговые ресурсы очень популярны. К тому же у нас совершенно не развиты платные сегменты рынка, например, кабельное телевидение, а к невероятному росту качества американских сериалов в США привело именно оно.

— Почему?

— В силу доминирования «аттракционного» кинематографа на «большом экране» произошел отток огромного количества невостребованных сегодня в кинотеатрах жанров на малый экран, прежде всего на кабельное ТВ. Это, в первую очередь, драмы, исторические фильмы, приключенческие картины, шпионские детективы, мелодрамы. Они мигрировали на малый экран вместе со своими авторами, режиссерами и продюсерами.

У нас же все телевидение бесплатное, прежде всего, эфирное. Кабельное телевидение не регулируется жесткими ограничениями. Там есть секс, наркотики, насилие и все то, что категорически нельзя себе представить на эфирном канале.

В России из-за пиратства у электронных кинотеатров нет пока достаточной для успеха аудитории, а значит, и денег, которые они могут инвестировать в собственный уникальный контент. А с моделью библиотеки прав на знакомые всем фильмы на нашем рынке сложно выжить. Конечно, будет проще, когда Netflix придет сюда в полной мере, откроет офис, закажет уникальный контент, сделанный в России.

— Когда Netflix планирует начать такую работу в России?

— Я читал стратегию Netflix, не видел там выход в Россию в ближайшие год-два. А сейчас есть возможность платить с российских счетов за просмотр фильмов и сериалов на американском Netflix.

— В России появляются успешные сериалы? Есть основания ждать чего-то вроде «Игры престолов» или «Шерлока»?

— У нас есть успешные сериалы. И немало. Но они все сделаны для эфирных каналов. Для кого вы снимете «Во все тяжкие», «Декстера», «Игру престолов»? «Игру престолов» нельзя у нас показывать раньше 12 часов ночи, он жесткий, слишком откровенный, изначально рассчитанный на показ по кабельному телевидению, как и все прорывные проекты последних лет. У нас сериалы живут только за счет телеканалов, которые оплачивают их производство для ежедневного показа по эфирному ТВ.

Кризис и новые партнерства

— Кризис сказался на «Нон-стоп продакшн»?

— Естественно, на всех сказался.

— Насколько сократились доходы?

— Мы просто полностью перешли в рублевое исчисление. Перестали считать в долларах, все в рублях. И в этом смысле все оказалось не так драматично.

— В этом году перешли?

— Нет, мы уже два года как считаем только в рублях.

— А в рублях доходы сократились?

— В рублях нет.

— Приходилось ли отказываться от каких-то локаций во время съемок из-за изменения курса?

— Мы сейчас стараемся не снимать проекты, ориентированные только на наш рынок, за пределами страны. Например, у нас есть один важный для нас сериал, который мы бы два года тому назад снимали в какой-нибудь западноевропейской стране, потому что там все действие происходит. Сейчас ищем более экономичный вариант.

— Были ли у компании валютные кредиты?

— Были разные. Кредит — это неотъемлемый инструмент финансирования кино, без них мало кто справляется.

— Банки охотно выдают кредиты?

— Нет. Но у нас нематериальные активы не являются залогом. В американский банк вы можете заложить права на будущий фильм. У нас от продюсера ждут в залог его дом, машину, личную квартиру. Я не знаю ни одного знаменитого продюсера, который когда-либо не закладывал бы свой дом. Ни одного. А что ты заложишь? Права на фильм? Банки не знают, что им делать с этими правами.

— Закладывают квартиры?

— Да, на энтузиазме и вере. Мы все знаем примеры, увы, разрушенных судеб пассионарных людей. Знаменитая фраза Майкла Толкина, независимого кинорежиссера и писателя, который сказал: «Я не знаю ни одного режиссера, который рисковал чем-то, делая картину, зато знаю тысячу продюсеров, которые рисковали всем, делая фильм». Конечно, это удел пассионариев. Я не говорю о жуликах. Есть огромное количество разных жуликов, живущих на взаимоотношениях с госбюджетами. Но мы говорим о серьезных продюсерах, серьезных компаниях.

— Вы будете снимать римейк «Доктора Хауса» для ВГТРК. Съемки уже идут?

— Съемки уже заканчиваются.

— Можете назвать объем вложений?

— Нет, это компетенция ВГТРК. Их идея и во многом — их риск. Мы рискуем репутацией, отвечая за качество производимого сериала. А решение канала — достаточно рисковое, на мой взгляд, но для нас очень сильное и интересное. Мы очень бережно относимся к оригиналу. Но это может оказаться не очень комфортно для какой-то части зрителей телеканала «Россия».

— Почему?

— Потому что это жесткая драма. Первый логлайн сериала «Доктор Хаус» был: «История о докторе, который не любит пациентов». Вы когда-нибудь у нас по телевидению видели доктора, который не любит пациентов? Не факт, что это легко воспринимается в нашей системе координат, в культуре, в особенности, когда речь идет о массовой аудитории, традиционно нуждающейся в поддержке и утешении от телевизора.

— Вы сомневаетесь в успехе этого проекта?

— Напротив, мы все для этого успеха делаем. В первую очередь, мой друг и партнер продюсер Сергей Мелькумов, режиссер Андрей Прошкин, группа талантливых авторов во главе с Александром Родионовым.

— ВГТРК не обращались к вам с идеями других сериалов?

— Мы уже много лет сотрудничаем с ВГТРК, за спиной несколько прозвучавших проектов – и «Достоевский», и «Белая гвардия», и «Бесы», и «Следователь Тихонов».

— Вы не думали адаптировать у нас «Карточный домик»?

— «Карточный домик» очень американский. В России надо писать свое. Но я не знаю, кто решится на подобное.

— Почему?

— Разве у нас принято говорить на телевидении о политике так открыто, да еще и так правдиво и цинично, как это делает «Карточный домик»? В силу многих факторов, думаю, это невозможно. В кино — пожалуй. Кто-то возьмет и сделает. Есть у нас мужественные люди.

— Участвуете ли вы в проекте «русский Hulu», создании онлайн-витрины крупнейших российских телеканалов?

— Этим занимаются телеканалы, у которых накоплены огромные библиотеки прав. Они должны друг с другом договориться и создать единый мощный ресурс русскоязычного контента. По-моему, это хорошая идея, в отдельности никто ничего не добьется. А если появится российский мегаресурс, то он сразу станет большим игроком — аналогом Netflix с уникальным предложением. Сегодня это реалистичная задача, она назрела.

— Из-за пиратства?

— Не только, это дополнительные бизнес-возможности.

— Вы видите перспективы на китайском рынке?

— Все о Китае говорят. Но мало кто понимает. Сейчас в очередной раз проверим — совсем недавно мы продали «Дуэлянта» в Китай. У нас уже был опыт работы с китайской аудитории: в 2013 году там вышел в прокат наш фильм «Сталинград», который установил рекорд сборов для фильмов, снятых не на английском и китайских языках.

— Ведутся ли переговоры о совместном финансировании проектов?

— Да. С нами они ведут переговоры.

— Сейчас продаются права на Украину? Российские фильмы, в частности «Дуэлянт»?

— «Дуэлянт» вышел в прокат в Украине. Его дублировали на украинский язык в соответствии с украинским законом и, конечно, ситуацией.

— Насколько сократилась доля российского кино на Украине?

— Максимально. Но, если честно, для русского кинематографа это небольшая материальная потеря — там очень небольшой рынок, и русское кино там зарабатывало сравнительно немного.

— А для Украины это потеря?

— Да, для какой-то части зрителей. Российское кино все-таки смотрели. Для российского телевидения нынешняя ситуация — существенная потеря, 20‒ 25% рынка как такового для русских производителей обеспечивала Украина. Это заработок российских телепроизводящих компаний. Иными словами, они производили за 100 условных рублей для российских каналов и продавали еще на 25 рублей на Украину. Теперь в силу того, что российские сериалы практически не идут, это заметная потеря для доходов многих продюсеров. А украинские сериалы в России идут на главных каналах.

Кино в мире и в России

— На фоне политической ситуации чувствуете давление, предвзятость к российскому кино на международных фестивалях?

— Нет. Иначе они бессмысленны. Фестивали — это тончайшие барометры художественных и общественных тенденций. Я в первый раз поехал на большой фестиваль в 1989 году, со своим фильмом, с того времени я смотрю практически полностью программы двух-трех фестивалей, а это уже 27 лет. И я вам скажу, что менялись политические обстоятельства, менялась конъюнктура, но позиция фестивалей не менялась никогда. Они всегда приглашают к себе фильмы, способные художественным образом представить свой мир, понять психологию живущих там людей и описать то, что с ними происходит. Это художественное исследование действительности, поэтому политизация здесь бессмысленна. Это то же самое, что и разговоры на тему политизированности «Оскара». Если бы на «Оскар» можно было бы повлиять финансами или политикой, то студии бы в нем не принимали участие. Когда его создал Луис Майер, основатель MGM, вместе с Ирвингом Талбергом, одним из самых блистательных продюсеров Голливуда того времени (прототипом героя незаконченного романа Фитцджеральда «Последний магнат»), они с самого начала заложили фундамент — это премия, которая вручается в результате независимого голосования профессионалов. Не имеет значения, MGM это или Warner Bros. Первый «Оскар» получили не Майер с Талбергом, а Люсьен Хаббард из Paramount.

— Как вы оцениваете шансы фильма «Рай» Андрея Кончаловского получить «Оскар»?

— Я считаю, что это очень достойный выбор. Я бы не стал оценивать шансы до того, как я увижу все представленные фильмы. Будет сложная конкуренция, но если у какого-то из русских фильмов этого года есть шанс, то это у «Рая».

— Кинопроизводство в России — это бизнес или инструмент госполитики?

— В зависимости от того, чьими глазами вы смотрите на киноиндустрию. Если глазами государственных органов, то кино в России, как, впрочем, в огромном количестве европейских стран, всегда было функцией политики и культуры.

Фактически, единственная страна, в которой кинематограф всегда являлся функцией бизнеса, — это Соединенные Штаты. Они за столетие научились рассказывать универсальные истории, пересекающие границы и понятные очень разным аудиториям вне зависимости от географии, этнического происхождения и религии. Главное преимущество транснациональной голливудской индустрии — это способность делать картины для многих десятков стран, для всего западного мира.

— В России кино не стало индустрией?

— Еще нет. Ведь бизнесом являются не отдельные фильмы, а компании. Есть только несколько компаний, которые умудряются выживать, разумно комбинируя в своем производственном пакете фильмы, телесериалы и телевизионные программы. Не каждая страна, даже очень развитая, может похвастаться наличием собственной киноиндустрии. Мы, пожалуй, как французы, немцы и еще несколько больших стран, амбициозны. Пытаемся делать событийные картины, чтобы конкурировать с большим голливудским кино хотя бы у себя дома. Но получается это далеко не всегда.

— А что мешает?

— Многое. Кино — это высокотехнологичная творческая индустрия с огромным количеством подводных камней. Необходимо стать частью международной системы производства и дистрибуции контента. Научиться делать фильмы, интересные не только собственной аудитории. Если мы преуспеем в этом, у нас будет полноценная индустрия.

— Российская киноиндустрия соответствует международному уровню профессионализма?

— Профессионализм, мне кажется, растет. И в сегменте жанрового, и авторского кино. Каждый год у нас появляется несколько достойных фильмов. У нас есть несколько крупнейших имен, чьи фильмы ждут всегда и везде. Это Кончаловский, Сокуров и Звягинцев. С другой стороны, у нас ежегодно выходит несколько (до пяти) успешных жанровых фильмов. В этом смысле ситуация не слишком отличается от состояния дел в советские времена. Там было точно так же — три-пять авторских фильма, три-пять жанровых. И это вся золотая коллекция советского кино, которую многократно повторяют по телевидению, создает ложное впечатление того, что у нас было только хорошее кино в советские времена. Это по меньшей мере наивно. Тогда был поток фильмов качества крайне среднего и ниже среднего, как, собственно, и сейчас. Поэтому я бы не сказал, что мы в плохом состоянии. Но для развития, повторюсь, надо стать частью мирового контекста, потому что рынка ни одной страны не хватит на собственный кинематограф. Даже рынка США.

— «Дуэлянт» вышел на российские экраны 29 сентября. Каковы сборы фильма на сегодняшний день? Как вы оцениваете этот результат?

— Вместе с СНГ «Дуэлянт» собрал порядка 345 миллионов рублей. Достойный результат для необычного авторского российского проекта. Мы с самого начала понимали, что «Дуэлянт» — не фильм одного уикэнда. Есть большое западное кино, которое в первые выходные собирает половину своей аудитории в кинотеатрах. «Дуэлянт», мне кажется, из тех проектов, которые живут долго, привлекают свою аудиторию в течение многих недель. Мы наблюдаем положительную динамику, интерес к фильму сохраняется, сарафанное радио в целом позитивное — достаточно почитать твиты самых обычных зрителей, чтобы в этом убедиться. Поведенческая модель аудитории «Дуэлянта» отличается от аудитории больших студийных проектов, блокбастеров: на «Дуэлянта» пришла образованная, взрослая аудитория больших городов, которая ходит в кинотеатры редко, как правило, на фильмы-события. Кроме того, выход «Дуэлянта» оказался очень резонансным и спровоцировал серьезную творческую дискуссию. То есть фильм ведет себя как авторское высказывание, но на территории жанрового кино.

— Господдержка кино необходима?

**— Она должна быть, но в здоровой форме. Поддержка кино общественными или государственными фондами — это не российское изобретение, она появилась в Европе. В каждой стране Европы существует внушительное количество фондов и программ, направленных на поддержку собственного кинематографа. Она родилась в силу очевидного доминирования огромной индустрии — Голливуда. Иными словами, можно сколько угодно говорить о том, что мы сделаем кинематограф не хуже Голливуда, но это примерно так же, как мы сделаем самолеты не хуже Boeing и машины не хуже Mercedes. Это из того же опыта. Нужно просто какими-то разумными субсидиарными мерами способствовать развитию своего кинематографа.

— Не может ли такая господдежка отрицательно сказаться на качестве кино?

— У нас очень небольшая поддержка — совокупно весь бюджет отечественного кинематографа, включая документальное кино, дебюты, анимацию, авторские и жанровые фильмы — меньше бюджета одного голливудского блокбастера. Меньше $200 млн.

Не хочется, чтобы господдержка вырабатывала иждивенческие настроения. Но если она является стимулирующим механизмом для создания фильмов ответственными продюсерами, то это полезная вещь. Надо трезво исходить из того, у кого получается кино, а у кого нет. Не финансировать проекты тех режиссеров, у кого оно не получается годами. Для жанрового кино господдержка компенсирует невозможность международных предпродаж, играющих колоссальную роль в финансировании голливудского кино. Я много занимался европейским кино, участвовал и по-прежнему участвую в европейских системах копродукции, когда несколько компаний из разных стран собираются для того, чтобы солидарными усилиями сделать одну европейскую картину, и понимаю, что это может быть здоровым механизмом для создания авторского кино. А как оно еще сможет существовать? Если победит в чистом виде рынок, то сегмент авторского кино, элемент, который так или иначе связан с содержательными высказываниями, вообще с культурой как таковой, он исчезнет. Такой кинематограф не в состоянии выдержать конкуренции с развлекательными фильмами.

— А как вы оцениваете нефинансовые меры господдержки? Например, введение квот на иностранное кино, запрет иностранным игрокам планировать премьеры на российском экране на определенные даты?

— Я к этому всегда относился плохо, потому что здесь уже страдают зрители, лишаясь части кинорепертуара. В случае с поддержкой российского кино в производстве зритель, скорее, выигрывает. Они получают к предложениям от Голливуда, Европы и Азии дополнительно и предложение от собственного кинематографа. В случае введения каких-либо квот могут возникнуть обстоятельства, которые и приведут к потере конкурентоспособности. Если мы будем твердо знать, что необязательно делать кино на максимальном уровне наших умений и возможностей, потому что выходят в прокат лучшие мировые картины, а мы все равно выйдем, и нас поставят в выгодные условия, то это, конечно, неправильно. А самое главное, что в сегодняшних обстоятельствах зрители просто перестанут ходить в кинотеатры, потому что у них есть альтернативы в виде других технологических платформ — телевидение, интернет.

Я не сторонник такого рода действий хотя бы просто потому, что у нас уже последние двадцать лет усилиями частных инвесторов существует полноценная система кинопроката. Наверное, это самое здоровое, что вообще есть в российской киноиндустрии, потому что там никогда практически не было государственных денег, это частные инвесторы, которые сами вложили деньги, построили современные кинотеатры. Выросло все это в свое время, в 1990-х, в основном благодаря американскому кино. И только в начале нулевых в кинотеатрах появилось российское кино. Фактически своим возрождением российский кинематограф обязан наличию американского кинематографа.

Я противник квот, но сейчас обсуждаются разумные меры, связанные с рибейтами — возможностью отдельных субъектов федерации привлекать к себе съемочные группы, возвращая часть затрат на производство, которые тратятся в конкретном регионе. Это обычная европейская и американская система, которой я неоднократно пользовался и в Америке, и в Европе. Ты снимаешь, условно говоря, в Венгрии или в штате Миссисипи, а тебе возвращают 25‒ 30% от того, что ты там тратишь, потому что штаты и страна заинтересованы в том, чтобы ты приехал, потому что ты создаешь рабочие места.

— Это сейчас всерьез обсуждается?

— Да, у нас это сейчас обсуждается в ряде субъектов федерации.

— А какие регионы сейчас готовы?

— Из того, что я слышал — Калининград, Владивосток, Ростов-на-Дону, Краснодар. В прошлом году я был на кинофестивале во Владивостоке и остался под впечатлением — этот регион создан для кино! Там безумно красиво. Это ни на что не похоже, выглядит экзотично, история колоссальна. Во Владивостоке могла бы быть создана самостоятельная индустрия кино. Местным компаниям нужно каким-то образом помочь. Если мы делаем в большей степени кино, ориентированное на Европу, то они могут делать кино, ориентированное на Азию, они очень хорошо понимают тамошние культуры. Корея, Япония, Китай — это целый мир, с этими странами можно совместно производить большое количество картин.

 Источник: текст и фото RNS.online