Ситуация с соблюдением авторских прав в интернете абсолютно ненормальна. Фактически, это огромный современный супермаркет, в котором торгуют ворованными товарами. Такой подход создает проблемы для любого человека, который занят творчеством - писателей, композиторов, авторов кинофильмов и сценариев. Любое произведение может быть растиражировано без ведома автора, и никакие усилия по сохранению авторского права не приносят результата. Существующее законодательство в этой сфере работает очень плохо. Необходимо принимать меры.

В министерстве культуры считают, что эти меры должны быть структурированными и жесткими. В их проекте содержится два комплекса мер. Одна часть связана с досудебной блокировкой сайтов по заявлению правообладателя, другая часть — с идеей штрафовать пользователя, который скачал незаконный контент.

Какие могут быть размеры штрафов?

Я согласен с деятелями культуры, которые говорят о ненормальности сложившейся в интернете ситуации, я понимаю их озабоченность. Но я также понимаю, что в этой сфере любое неосторожное движение рождает сразу массу возмущения, люди очень переживают, что их свобода может быть как-то ущемлена. Мы ничью свободу ущемлять не намерены, но воров будем постепенно из интернета убирать, это неизбежно! Если вы торгуете пирожками, а какой-то человек подходит и берет их бесплатно, это ненормально. То же самое касается интеллектуальной собственности — продукта, который на сегодняшний день в 90% случаях, к сожалению, безжалостно воруется в сети.

При каких условиях депутаты готовы рассматривать введение штрафов?

Пока у большинства депутатов на этот счет мнения совпадают. Мы считаем, что штрафы не смогут эффективно взиматься, хотя опыт, например, с комплексами автоматической фиксации нарушений на дорогах говорит об обратном - такая система работает. Когда ее вводили, тоже был скепсис, а сейчас эти камеры приносят доходы в бюджеты регионов. Что касается штрафов в интернете, я думаю, что пока конкретных потребителей контента это не коснется. Надо делать шаг за шагом и смотреть на эффект от каждой меры. Мы понимаем, что интернет – это чувствительная сфера, особенно когда речь идет о регулировании. С другой стороны, пользоваться ворованным – неправильно и незаконно.

Если пока пользователей штрафовать не планируется, какие меры будут приняты?

Для начала нужно решить проблему с сайтами, которые транслируют пиратский контент, а при блокировке Роскомнадзором создают «зеркала». Эту проблему отчасти призван решить законопроект Минкомсвязи. Он уже внесен в Госдуму, и, я думаю, в ближайшее время он будет рассмотрен профильным комитетом. Мы сравним проекты Минкомсвязи и Минкульта, посмотрим, что у них общего. Возможно, нам удастся их совместить.

Пока же с наказанием потребителей нелегального контента у депутатов нет понимания. Профильные комитеты Госдумы инициативу ввести штрафы для пользователей не поддержали. Мы прекрасно понимаем, что сложившаяся ненормальная ситуация на интернет-рынке, к сожалению, воспитала целое поколение потребителей, которые вообще не задумывается об авторском праве. Им не хочется платить 120 рублей за кинофильм, их можно понять. Но если будет продолжаться так, как сейчас, то у нас вообще фильмов не будет. То же касается и произведений литературы.

Какой сейчас статус у законопроекта министерства культуры о защите авторских прав в отношении национального фильма?

Пока никакой, он еще не внесен. Идет процесс согласования позиций с законопроектом Минкомсвязи о блокировке «зеркал». Мне кажется, было бы правильно, если бы два органа исполнительной власти, Минкульт и Минсвязи, вначале согласовали свои позиции, а потом внесли бы согласованный документ в Госдуму. Эта работа сейчас ведется. У Минкультуры есть замечания от профильных комитетов по этому закону. И есть понимание, что параллельно свой законопроект подготовило Минсвязи. Я думаю, нам удастся объединить эти усилия, чтобы максимально подробно прописать все варианты защиты интеллектуальной собственности.

То есть, предложения Минкультуры будут прописаны в виде поправок к предложениям Минсвязи?

Это один из вариантов. Может, будет и какой-то другой — в зависимости от того, как решат члены комитета. Наша задача сделать сбалансированный документ, который никому не принесет вреда, кроме пиратов. А пиратов мы изживём.

Это будет в весеннюю сессию?

Посмотрим, я надеюсь, что в весеннюю.

Какие еще меры по поддержке кинопроизводства вы обсуждаете с Минкультом?

Предложения министерства касаются только защиты национального фильма. Основная забота Минкульта — защищать те фильмы, в которые были вложены деньги государства. В проекте, предложенном Минкомсвязи, формулировка шире. Но в любом случае, прокатная судьба голливудских картин волнует нас гораздо меньше, а авторское кино, я думаю, также будет защищено.

Сейчас начинает распространяться система рибейтов, когда власти субъектов федерации возмещают кинопроизводителям часть затрат на съемки фильмов в регионе. Такой фильм будет считаться национальным или нет? Или это только те проекты, которые профинансировал Фонд кино?

Это фильмы, в финансировании которых участвовал Фонд кино, большие картины. В нынешних реалиях производители крупных картин вынуждены платить интернет-пиратам, чтобы не допустить утечки фильма в сеть до премьеры - это договоренность «в черную». Такая практика, к сожалению, существует. И это очень большие деньги.

Такая практика давно имеет место?

По словам людей, которые профессионально этим занимаются, на протяжении многих лет. Большинство пиратских ресурсов, которые занимаются шантажом, сосредоточены на территории России, Украины и, по-моему, еще двух стран. Конечно, в Европе это невозможно.

Речь идет именно о шантаже продюсеров картин со стороны пиратов?

Да, это схема шантажа. Озабоченность кинопроизводителей объяснима, потому что если такой крупный фильм, как например, «Легенда № 17», попадает в сеть до премьеры, вы набираете в любом поисковике «скачать бесплатно в хорошем качестве» и получаете этот фильм, не выходя из дома. Все усилия, все затраты по кинопрокату обречены.

За годы борьбы с пиратами сформировалось две стороны конфликта. Одна из этих сторон акцентирует внимание на свободе интернета, а другая сторона пытается защитить свои права на контент. Эта борьба началась не вчера и не завтра закончится. Наша задача в данном случае предложить правила игры участникам рынка.

Поддерживаете ли вы идею введения квот на иностранные фильмы в отечественном прокате?

Несмотря на то, что такая система применяется во Франции, России нужно подождать, пока наша киноотрасль станет мощнее. Если ввести квоты на иностранное кино, например, 50/50, то их надо обеспечивать: чтобы кинотеатры не были убыточны, 50% времени проката должны занимать российские картины. А у нас, к сожалению, пока такого объема кинопроизводства нет.

В предложениях министерства культуры по поддержке национального фильма есть увеличение стоимости прокатного удостоверения для иностранных кинокартин?

В законопроекте этого нет. Но если регуляторы рынка считают это возможным, может быть, это и можно сделать. С другой стороны, тогда отечественные и иностранные фильмы окажутся в неравном положении. Фактически, это квотирование, только иным способом — финансовым. Я как зритель хочу иметь выбор, что посмотреть в ближайших к дому кинотеатрах. Но если в кино будет два фильма, то тогда спасибо, не надо. Поэтому все меры мы обсуждаем с участниками рынка.

Недавно на заседании общественного совета при Министерстве культуры обсуждался вопрос фильма «Матильда». В частности, была затронута тема того, что общество становится очень восприимчивым к масштабным событиям в сфере культуры и медиа: «Матильда», «Тангейзер», во Франции Charlie Hebdo. Была высказана идея о том, чтобы инициировать создание комиссий, которые будут предварительно просматривать произведения.

Я в курсе этой идеи. На этом совете приводились примеры кинопроизведений, которые могли бы кого-то оскорбить, действительно. Но как раньше писали на выходе из советских заводов: «Совесть лучший контролер».

Сам художник должен понимать рамки, в которых он находится, и степень общественного принятия или непринятия того или иного художественного заявления, я сейчас имею в виду фильм как художественное высказывание. Конечно, создатели фильма «Матильда» не думали кого-то обидеть, но они просто вообще не принимали во внимание, что Николай II является святым. Если бы они снимали фильм о Сергии Радонежском, я вас уверяю, степень осторожности в трактовках была бы другой. Конечно, невозможно воссоздать систему, которая бы цензурировала произведения, но нужно сделать так, чтобы создатель того или иного произведения, если он сомневается, может ли его произведение кого-либо обидеть, мог бы обратиться к некому экспертному совету. Эта идея, которую я поддерживаю, также обсуждалась на совете. В этот совет могли бы войти эксперты в разных областях, в том числе и представители различных религиозных конфессий. Но проблема состоит в том, что у нас каждый художник ни с кем советоваться не хочет, считая, что право решать, что есть искусство, принадлежит ему и никому больше.

Пока такая ситуация есть, мы не застрахованы от конфликтов. Но если что-то и запрещать, ограничивать, то должны быть общепринятые, понятные всем принципы запретов. У нас в обществе уже есть система запретов, которая разделяется большинством: в отношении растления несовершеннолетних, особо тяжких преступлений и т. п. Но всё, что касается оскорблений чувств верующих, оскорблений по национальному признаку, - это очень деликатная сфера. Я думаю, что восстановить цензуру невозможно. И я точно против того, чтобы экспертные советы имели право превентивного просмотра.

На базе какого ведомства могли бы появиться такие экспертные советы?

Есть масса органов, которые могли бы призвать специалистов: это и агентство по делам национальностей, и министерство культуры, и Российская академия наук.

Почему, по вашему мнению, возвращение храмов РПЦ воспринимается резко критично? Может ли быть приостановлена передача Исаакиевского собора?

Передача всех объектов, которые были отняты у церкви, осуществляется в соответствии с законом, принятым несколько лет назад. В каждом случае вопрос решается региональными властями по запросу Русской Православной Церкви. Почему возвращение религиозных объектов важно? Потому что нам надо избавиться от иллюзии, которая появилась в 1917 году, что в стране можно безнаказанно грабить и воровать. Храмы и соборы были построены для служб и молитв, а не для того, чтобы в них располагались музеи, экскурсионные центры, зернохранилища, и все, что мы видим, если отъехать от Москвы на 200 км. Нужно возвращать церкви то, что было в свое время отнято. Нужно перестать заниматься подтасовками, которыми занимаются противники возвращения храмов. Например, применительно к Исаакию, нам говорят, что он никогда не принадлежал РПЦ. Это правда. Конечно, не принадлежал, но просто не было никакой РПЦ, до революции церковь была частью государства, так что собор принадлежал государству, но это был действующий храм, в котором шли службы. Действующий сейчас там музей, отгородив небольшой кусочек, говорит: «у нас тоже они идут», но это не имеет отношения к храму, это музей, который зарабатывает на посетителях, на людях, которые хотят попасть внутрь или подняться на колоннаду. Так не должно быть.

А передача «Херсонеса Таврического» Крымской епархии?

Это более сложный вопрос, там больше объектов, но то, что принадлежало церкви, должно принадлежать церкви, и никому другому! Оправдание того, что конфискованные большевиками церковные ценности и иконы до сих пор рассматриваются как госсобственность, несостоятельно! Я лично считаю, что нужно вернуть награбленное! Прошло 100 лет после революции, нужно извлекать какие-то уроки! Уже никто не вернет сотни тысяч людей, которых уничтожили, в том числе служителей церкви. Об этом же не вспоминают люди, которые выступают против передачи Исаакия РПЦ, они же не говорят о том, что в стране расстреливали священников. Эти жизни никто не вернет, но здания верните! Демагогия вокруг этого вопроса призвана замаскировать принципиальный интерес, который наши оппоненты формулируют так: «ни пяди не отдадим РПЦ, это бизнес-империя, где часы дорогие и попы на джипах». Это миф, который распространяется с упорством, достойным лучшего применения. Если бы эти люди поехали в сельский приход и пожили жизнью обычного сельского батюшки, я на них бы посмотрел! Они считают, что все попы на джипах. И этих людей сложно переубедить. Но я только могу одно сказать, вопрос возвращения собственности относится к компетенции субъектов федерации, решение по Исаакию принято, оно будет осуществлено. Вопросы переходного периода, сохранности музейного режима и финансирования нужно решать согласительной комиссии, и мы в Думе помогаем прийти к согласию.

Финансирование Исаакиевского собора придется увеличивать?

Нет, ничего не изменится, ни в финансировании, ни в поддержке сохранности памятника — всё это опять же миф. Базовый принцип любого храма заключается в том, что его двери открыты для всех. Ведь в Ватикане никто не платит за вход в собор Святого Петра, платят за экскурсии, но помолиться в храме может любой. И все московские храмы тоже так работают, в том числе и Храм Христа Спасителя. В этом нет никаких потерь для государства. Государство вложило деньги в реставрацию Исаакиевского собора, это замечательно. Но я напоминаю, что у четырехсот сотрудников этого музея есть и другие здания, о которых просто никто не говорит в пылу спора. И свою научную, просветительскую работу, очень нужную для нашей культуры и для Санкт-Петербурга, они могут спокойно вести не в храме, а в других зданиях. Издеваться над Церковью, вешая в Исаакиевском соборе маятник Фуко, через сто лет после революции уже должно выйти из моды.

Фиксируете ли вы факты недофинансирования культурных учреждений и программ в регионах?

Я считаю, что в принципе финансирование культуры важнее, чем многие другие отрасли, потому что через культуру можно избегать массы общественных конфликтов. Но у нас по любой отрасли есть проблема недофинансирования: и по медицине, и по образованию, и по социальным обязательствам.

Как вы оцениваете современное состояние телевизионной журналистики в России?

Современное состояние нашего телевидения в принципе не вызывает у меня каких-либо опасений или тревог в силу того, что по сравнению с европейскими аналогами наше телевидение интереснее, ярче и во многом в большей степени национально ориентировано. У нас в стране — очень большой и очень разной — не может существовать такое телевидение, как например, в Бельгии, где из конца в конец страны можно проехать на машине за полдня. У нас телевидение выполняет социальную функцию объединения страны общенациональными ценностями. С этой функцией телевидение справляется, с функцией информирования — тоже. Каждый из нас при наличии большого выбора современных средств коммуникации сам делает выбор, откуда черпать информацию. И пока равных телевидению источников не просматривается. Интернет, на который возлагали так много надежд, всё равно далеко позади, с достаточно большим разрывом.

Видите ли вы проблему в том, что интернет-коммуникация становится источником информации для телевидения - журналисты в прямом эфире все чаще цитируют сообщения в Twitter без проверки?

Разница между интернетом и телевидением заключается в обязательстве перепроверять информацию. На одно сообщение в Twitter на телевидении не ориентируются даже когда происходят чрезвычайные ситуации. Существует ряд ограничений, о которых договорились все СМИ в нашей стране после многочисленных трагедий, в том числе — терактов на Дубровке. И мы стараемся соблюдать этические нормы. В интернете нет таких ограничений и нет обязательств перепроверять информацию, этим интернет-ресурсы и отличаются от телевизионных. Конечно, они оперативнее, мы отдаем должное коллегам, цитируем интернет-ресурсы. Но всё равно интернет, как и телевидение, - это всего лишь средство доставки оперативной информации, а главное — это контент.

В силу скорости распространения информации фейкньюс – это новая норма?

Нет. Наверное, какие-то непроверенные вещи могут попадать в эфир, но это случается крайне редко. Во время военных действий иногда случается так, что журналисты получают сообщения об очередном обстреле Донецка и видят достаточно трагическую картинку с жертвами этого обстрела. Но у них, конечно, нет никаких средств и возможностей увидеть, что произошло в ответ — с той стороны. Так что во время любых военных действий у нас есть доступ к информации только от одной из сторон конфликта, и тогда картина создается неуравновешенная. Ее уравновешивает интернет.

Это информационная война?

Информационная война, конечно, ведется. Кому-то позиция России близка, кому-то – нет. Как сказал мне один французский коллега, позицию Донбасса они не освещают, это их редакционная позиция. Так что противостояние, конечно, есть, и оно никуда не денется в ближайшие годы в силу отсутствия доверия между странами.

Телевидение должно замалчивать факты в рамках самоцензуры? Как принималось решение по освещению преступления няни против ребенка в Москве?

Да, и я, кстати, был участником принятия этого решения, я был категорически против того, чтобы такое показывать. Это не самоцензура, это редакционный выбор. Но я считаю, что такие кадры показывать нельзя.

И не сказать о том, что произошло?

На телевидении «сказать» — это означает «показать». Я же не могу поставить какой-то абстрактный видеоряд с деревьями и машинами и сказать, что вышла женщина с головой ребенка? Это невозможно, поэтому, конечно, этические ограничения есть, и это право журналиста, любой редакции, любого телеканала. В тот день у меня был эфир, и когда мне редактор принес эту информацию, я сказал “нет, мы это не показываем”. Сейчас я не работаю на телевидении, но долгое время работал, знаю всех руководителей каналов, людей, которые принимают решения. Мы все не первый год работаем, у нас есть солидарные позиции, которых мы придерживаемся. Мы не за ужесточение нравов, но и не за то, чтобы нарушать этические нормы. И если они какими-то отдельными коллегами нарушаются, это не значит, что руководство канала не исправляет эти ошибки.

Глава совета ЦСР Алексей Кудрин говорил об избытке государственных медиа в России. Как вы оцениваете возможность расширения приватизационной программы за счет СМИ?

А есть желающие купить? Если есть, то конечно! Как только они появятся, надо ловить этих людей и заставлять их покупать. Но я не считаю, что государственных медиа много. Я работал в частных медиакомпаниях половину жизни, и разница между частным и государственным медиа всё-таки в том, что шараханье в зависимости от воли акционера в частных компаниях значительно сильнее. Вы просто не застали то время, когда у нас соревновались олигархи в удали с помощью телевидения. Это было очень ярко. И те, кто захочет это повторить, безусловно, отчаянные и смелые люди, но я их пока не вижу.

Приход государственного ВЦИОМ в сферу телеизмерений скажется на качестве?

От того, кто владеет этим бизнесом, качество работы не изменится, может только улучшиться. Влияние государства часто преувеличивают — думают, государство хитрое, изощренное, нажимает на кнопки… А этого нет. У нас государство не особо стремится влиять на ряд вещей. Отчасти поэтому, возможно, у нас до сих пор кавардак во многих отраслях.

 Источник: RNS.online