— Тем более интересно, что Константин Львович согласился на ваше предложение, учитывая его майское интервью, в котором он говорил, что считал вас «первым из новых», а вы оказались «последним из старых»...
— О, не читал это интервью, обязательно прочту! Прекрасно, замечательно сказано. Вообще, приятно, когда про тебя что-то говорят и решают. Хуже, когда ты настолько старый, что тебя все забыли. Мне кажется, быть последним из старых не так уж плохо. Наверное, в 1996 году про певицу Шер тоже многие думали, что она последняя из старых, но через два года вышел альбом «Believe», и она вновь оказалась на вершине. Подытоживать, вообще, по-моему, лучше, когда артист уже вышел на пенсию. Если говорить обо мне, то я точно единственный гастролирующий артист разговорного жанра, который в силу счастливого стечения обстоятельств стал популярным телеведущим. Иными словами, я имею несколько лиц — телевидение лишь одно из них.
Другое — юморист, который может, выйдя на сцену, держать аудиторию от двух человек до 10 тыс. на протяжении трех часов. Я 15 лет гастролирую с сольными концертами. Покажите мне хотя бы одного «нового», который может делать то же самое. Мне лично нравятся «Уральские пельмени», но они начали ездить по стране совсем недавно. Из «старых» — да, есть несколько людей, которым с переменным успехом это удается. В общем, для телевидения — да, возможно, я последний из старых, но у меня всегда, простите, были и яйца в другой корзине. И в нее, кроме меня, никто свои яйца положить не может. (Общий смех). Мне такое положение давало некоторую независимость и настоящую, ненаигранную, уверенность в себе. Ну и потом, если после такого интервью в мае в сентябре Константин согласился на мое предложение, значит, и у «последнего из старых» в его представлении еще есть шанс сделать что-то новое. Достучаться сквозь экран выключенного телевизора
— У вас никогда не было желания бросить концерты и сосредоточиться только на телекарьере?
— Нет. Я убежден, что только концерт развивает артиста. Все остальное — будь то телевидение или частные мероприятия для богатых клиентов — эксплуатирует его. Без встречи со зрителем, который, кстати, отдает свои кровные деньги, никакого развития нет. Ты никогда не станешь хорошим юмористом, сидя в студии. Телеведущим и импровизатором — да, но навык общения с аудиторией один на один иначе не наработать. Впрочем, разумеется, мне хочется преуспеть и там, и здесь. Особенно учитывая ту часть аудитории, которая, что называется, создает мнения.
Это как раз те люди, которые говорят, что не смотрят телевизор или смотрят только «Культуру». Я очень давно ничего не делал для таких зрителей, хотя именно для них я когда-то начинал выступать на «Нике» и в Доме актера. К тому же у нас общий бэкграунд: я тоже люблю тонкий интеллектуальный юмор. Возможно, мне с новым проектом и до них удастся достучаться — сквозь экран выключенного телевизора (улыбается).
— Расскажите теперь о новой программе.
— Это точно будет юмористическое развлекательное шоу, хотя о подробностях пока говорить рано. Мне бы очень хотелось, чтобы это была программа, в которой я мог бы в полной мере быть собой. Те проекты, в которых я работал ведущим, в известном смысле использовали определенные мои способности. Теперь мне хочется использовать весь спектр. А значит, там должно быть и общение со зрителем, и гости, и постановочные номера, и какие-то видеосюжеты — много всего. Это будет шоу выходного дня — оно не может быть ежедневным, но очень хотелось бы выйти в итоге на еженедельный режим. В общем, это должны быть такие брызги шампанского. Между «Вечерним Ургантом» и «Большой разницей»
— Выходит, что в будни зрители будут проводить конец дня с Ургантом, а в выходные их ожидает «Вечерний Галкин»?
— Это вы сейчас грубо сказали, но да, я понимаю, что это первая возникающая параллель. При этом у меня нет стремления что-то скопировать. Разработка любого проекта похожа на артистический путь — вроде того, который прошел я. Начинается все с пародий и подражаний, а потом находится собственный голос. Мне Жанна Бичевская году в 1998-м рассказала, что тоже начинала с пародий, а сейчас ее никто не упрекнет в подражательстве. В то же время я большой поклонник «Вечернего Урганта» и Вани как ведущего.
Недавно был в гостях на программе — получил колоссальное удовольствие. Он суперпрофессионал, идеальный партнер по сцене, который может подавать реплики, оставлять пространство рядом с собой для тебя. У него к тому же колоссальная работоспособность, я бы так не смог. Но программы у нас будут разные — настолько же, насколько мы разные с Ургантом. Если «Вечерний Ургант» — это такая приемная Ивана с условным секретарем Дмитрием Хрусталевым и остроумным разговором на злободневные темы, то у меня будет, скорее, театр. Где-то между «Вечерним Ургантом» и «Большой разницей». Впрочем, это тоже очень условное сравнение. Мы сейчас с Эрнстом активно работаем, и вполне возможно, что на выходе моя программа будет вообще не похожа на то, что делает Ургант.
— Я правильно понял, что шутить о политике и на злобу дня вы не будете?
— Мне это очень интересно, но, учитывая реалии нашей страны, это не всегда возможно. Причем, как правило, цензура осуществляется по инициативе редактора — без каких-то там директив сверху. Например, перед Болотной из моего концерта вырезали 18-минутный кусок, в котором ничего страшного не было. Но потом его никто и не думал возвращать. А в последних двух концертах на «России» политический блок вообще был убран полностью. Так это работает. Сначала вырезается отдельная острая шутка, а потом уже ты думаешь, что слово «президент» вообще не должно звучать от кого-то, кроме ведущего новостей или Дмитрия Киселева. Но ведь кроме политики есть и много других интересных тем.
Просто если ты не имеешь возможности рассказать про политику, то должен иметь возможность хотя бы рассказать про «задницу». Главное в шутках на грани — не бояться быть пошлым, а бояться быть несмешным. Потому что, если ты не можешь шутить ни про политику, ни про задницу, ты становишься стерильным.
— В общем, цензура вас не смущает?
— Меня вообще ничего не смущает. Я люблю говорить, что думаю, но при этом у меня довольно умеренные политические и общественные взгляды. Моя задача сейчас, вообще, сделать юмористическую, а не сатирическую программу. Есть интуитивное ощущение, что зритель несколько устал от такой телевизионной жесткости. А если не устал, то скоро устанет. Мне кажется, что зрителю хочется, чтобы с ним разговаривали. Поэтому хочется сделать что-то доброе — не могу замахнуться на слово «вечное», — но это не значит «беззубое».
— Уже есть какие-то сроки выхода?
— Точных нет. Это, безусловно, следующий год, надеюсь, что удастся выйти весной.
«Нравится ломать схемы»
— А как вы оказались еще и в шоу «Точь-в-точь»?
— Мне это предложил Константин Львович. Я посомневался минут пять, а потом согласился.
— Вы с Константином Львовичем не боитесь, что участие профессионального пародиста несколько сломает драматургию программы и не оставит вашим конкурентам шансов на победу?
— Я вообще люблю нестандартные решения и мне нравится ломать схемы. Это касается даже юмористического жанра. Я как-то еще в 1994 году выступал на закрытии сезона в ЦДЛ с номером, в котором были четыре реальных политика и один вымышленный — так делать нельзя, но мне это было интересно, и реакция была любопытной. Сергей Владимирович Михалков, например, подошел ко мне и предположил, что под вымышленной героиней я подразумевал Валерию Ильиничну Новодворскую. Впрочем, на «Точь-в-точь» я, конечно, пришел не из соображений оригинальности, а потому что я очень люблю этот жанр, мне страшно нравится удивлять зрителя перевоплощениями.
И мне кажется, что я, будучи профессионалом, смогу что-то привнести в этот жанр. При этом меня, кстати, совершенно не смущает, что пародия с использованием грима и реквизита считается более низким жанром, чем то, чем я занимаюсь уже много лет. Что же касается моего опыта в профессии, то меня участие сильного соперника всегда только подстегивает. Это делает шоу интересным, в том числе и для меня. А ведь когда интересно мне, то интересно и зрителю, правда? И потом среди участников есть несколько очень хороших вокалистов — чуткий человек поймет, о ком я говорю. Мне это правда страшно интересно, участие здесь важнее победы, и это не фигура речи. Я ведь свою порцию зрительской любви уже имею, а к регалиям всегда относился спокойно — до сих пор не являюсь ни заслуженным, ни народным артистом.
— Почему, кстати?
— Потому что у нас инициатива о присуждении звания должна исходить от артиста. Заявка на звание подается от коллектива — у меня таких было несколько. Но как только речь заходила о том, чтобы сделать меня «народным», я говорил: «Боже, избавь!» Мне кажется, что как только ты становишься «заслуженно народным», то теряешь способность расти. А так есть ощущение, как будто ты или в самом начале пути, или, во всяком случае, идешь по нему, а не остановился. В юности немного обидно было, что меня много раз выдвигали на ТЭФИ, но ни разу не давали.
Я, правда, перестал расстраиваться по этому поводу году в 2006-м. В конце концов мне дали статуэтку за программу «Вечер с Максимом Галкиным», но ее забрал продюсер Сергей Кальварский — дай Бог ему здоровья, мне ничего от него не нужно. Но сдавал эту программу Эрнсту я лично, поскольку Сережа отравился и улетел на острова, а я три дня сидел в монтажной. В общем, если бы нужна была награда, то мог бы попросить Кальварского отпилить мне какую-нибудь часть Орфея — может, руку (смеется). Куда дороже наград для меня хорошие слова от людей уровня тех, кто сейчас сидит в жюри «Точь-в-точь». Или когда Белла Ахмадулина подошла ко мне еще году в 1996-м после пародии на нее и сказала, что ей очень понравилось, это было очень ценно.
— Хорошо, что вы сами вспомнили про то, с чего начинали, потому что многим до сих пор непонятно, как интеллигентный юноша из РГГУ в одночасье превратился в полноценную звезду шоу-бизнеса...
— Как я уже говорил, я обычно не запоминаю логику своих поступков. Очевидно, что я изменился, что стало естественным следствием, я надеюсь, творческого роста, но вообще всегда ведь лучше меняться, чем оставаться таким же, каким был. Я сейчас говорю не про человеческие качества, а про то, что касается публичности, ярлыков, которые на тебя вешают. Если бы я остановился тогда на том жанре, в котором работал, то навсегда остался бы интеллигентным юмористом из университета, который смешно и непошло изображает политиков. А если во мне остается какая-то тайна, что-то про меня непонятно — это же прекрасно. Это вообще самое прекрасное, что может быть.
Хотя я понимаю в то же время, что если бы моей женой была не Алла Пугачева, а какая-нибудь неизвестная девушка, то интереса ко мне и моей личной жизни было бы в разы меньше. Возможно, я бы в этом случае до сих пор выступал только в Театре эстрады как «интеллигентный юморист». Но в то же время я как артист всегда помню, на что я подцепил в свое время своего зрителя. Я регулярно вспоминаю, каким я был и что делал в те годы, и считаю этот процесс вообще очень важным. За те 20 лет, что я на сцене, меня, конечно, иногда уводило в сторону, заносило, но привычка вспоминать себя прежнего, сравнивать с нынешним помогает оставаться верным себе, а это, конечно, самое главное.
Константин Ремчуков
