Международный конгресс и Международная выставка профессионального оборудования и технологий для теле-, радио и интернет - вещания "NATEXPO", Международный рынок вещательного контента Moscov TeleShow, фестивали социально значимых программ "Герой нашего времени", детского телевидения "Включайся!", спутниковых, кабельных и всех неэфирных телеканалов "Золотой луч", - все это проекты, по которым известна НАТ - Национальная ассоциация телевещателей. Да и переход в нашей стране на цифровое вещание буквально невозможен без этой организации. В этом году НАТ исполняется 20 лет. Обозреватель "РГ" поговорила об юбилее с ее бессменным Президентом, известным телевизионным деятелем Эдуардом Сагалаевым.
Эдуард Михайлович, что означают эти цифры - 20 лет?
- Хочу сделать небольшой экскурс в историю. В 90-е годы, когда зарождалось коммерческое телевидение, появились первые независимые каналы. В Москве - "2Х2", "ТВ-6", "НТВ" и другие, и в регионах. Но в то время на рынке телевидения царил хаос. Часть компаний работали без лицензий, часть занимались пиратством, часть брали деньги за рекламу наличными. И все это было не столько от злого умысла, сколько по незнанию правил цивилизованного телерынка. И тогда возникла идея создать такую ассоциацию, которая бы помогала людям грамотно строить свой бизнес. В Москве собрались около 40 телекомпаний: как столичных, так и региональных: из Иркутска, Ростова, Казани, Томска и других городов страны. И решили создать свою Ассоциацию. Меня избрали ее президентом (я тогда работал на "ТВ-6"). И мы начали заниматься выстраиванием правил игры и защищать интересы телерадиовещателей. И вот за эти 20 лет НАТ стала крупнейшим объединением профессиональных телерадиовещателей. И на государственном уровне занимается проблемами этого непростого рынка. Я вхожу в состав Правительственной комиссии по телевидению и радиовещанию. И мы выстраиваем сегодня не отношения между компаниями, хотя это тоже бывает, но занимаемся развитием цифрового телевидения, лоббируем интересы вещателей в Государственной Думе, в Совете Федераций, в Правительстве, в Администрации Президента, в Федеральном антимонопольном агентстве. А также - работаем с Министерством связи и массовых коммуникаций, с его подразделениями - Госкомнадзором и Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям. То есть, НАТ сегодня - это солидная организация, которая завоевала доверие, авторитет и решает сложные задачи.
Какие события в истории НАТ были знаковыми? Например, вы основали Российскую академию радио - РАР.
- Да, мы учредили РАР, которая сегодня самостоятельно и успешно работает. Ее президент - Андрей Романченко. А в свое время мы работали с Александром Вариным, который ранее занимал этот пост, но, к сожалению, ушел из жизни. Мы ежегодно проводим главное событие в жизни телерадиоиндустрии - Международный конгресс НАТ и вместе с ним международную выставку профессионального телерадиооборудования "NATEXPO"…
… На которой вы учредили премию Владимира Зворыкина.
- И она вручается уже третий год. Первым лауреатом этой премии стал Марк Иосифович Кривошеев - наш легендарный ученый и практик, который внес большой вклад в развитие телевидения во всем мире. Он был председателем рабочей группы Международной комиссии по электросвязи, которая приняла единый стандарт мирового телевидения, и занимается развитием цифрового ТВ. Кроме того, мы проводим такие социально-значимые акции, как фестиваль детского телевидения "Включайся" - ему в этом году исполнилось 10 лет. Около 500 детей со всех концов страны и из-за рубежа, приезжают на него каждый год со своими работами. Таким образом, мы готовим смену, потому что кадровый вопрос очень остро стоит для телевидения и радио, а уровень наших журналистов, которых готовят на факультетах журналистики, не всегда устраивает работодателей. Особенно в регионах, где наблюдается кадровый голод. А люди, которые "варятся в этом котле" с юных лет, они уже готовая смена.
У вас есть и кинофестиваль.
- Мы ежегодно проводим в регионах фестиваль социально значимых программ и фильмов "Герой нашего времени". В прошлом году он был в Ижевске, до этого - в Пензе, Астрахани, Ростове, Казани и в других городах. Там мы не только вручаем награды, но и проводим мастер-классы. Самые авторитетные, популярные люди участвуют в работе жюри, постоянный председатель которого - Леонид Млечин. А сейчас у Ассоциации очень много работы, связанной с переходом на цифровые технологии.
НАТ принимает активное участие в работе, связанной с внедрением мультиплексов в России.
- Уже два мультиплекса заполнены, судьба третьего решается. Мы рассчитываем, что в третий мультиплекс войдут не только обязательные и общедоступные телеканалы, но в нем найдется место и для регионального телевидения. На это нацелены наше особое внимание и усилия. Буквально на днях принято постановление Правительства РФ, которое продлевает срок аналогового вещания в нашей стране до конца 2018 года. Это очень правильное решение, и мы тоже принимали в нем участие.
Интересно, как это будет, и вообще - каким вы видите будущее нашего телевидения?
- Я вижу его мультимедийным, потому что сейчас телевидение активно развивается во всех цифровых средах: в Интернете, в кабеле, на спутнике… В связи с цифровизацией, также активно развивается российская теле- радиопередающая сеть РТС. Уже построено несколько тысяч башен, на которых устанавливаются цифровые передатчики. Есть еще новейшие технологии, например, телевидение высокой четкости и 4 G.
Я вижу наше телевидение еще более разнообразным, чем сейчас, и оно будет подстраиваться под интересы аудитории. Возможность доступа во многом решает проблемы, связанные с монополизацией на информацию. Сегодня многие у нас, смотрят, в основном, "первые кнопки". А цифровизация позволяет, во-первых, принимать над всей территории страны не меньше двадцати каналов из Москвы, плюс еще региональные. У людей будет выбор. Они сами смогут решать, что им смотреть. Я сужу по нишевым каналам. Мы их называем "телевидение нового поколения". Нишевые каналы - "Дискавери", "Мать и дитя", "Охота и рыбалка", "Психология", "История", "Мульт", "Дом Кино"… Все разнообразие телеканалов будет доступно массовому зрителю. Он может выбирать платные каналы или бесплатные. У него появится возможность самому формировать свою программную сетку. Смотреть то, что ему больше по душе, и выйти из цифрового неравенства, которое сегодня существует в стране. У нас есть пока еще такие территории, где принимаются один, два, максимум три канала. Около миллиона человек у нас не смотрят телевидение вообще. А проблема доступа решается как раз в результате цифровизации.
Российская газета
Фото: Виталий Белоусов / РИА Новости
Во время летних каникул в сети появился новый ресурс — «Рождение российских СМИ. Эпоха Горбачева (1985—1991)» — масштабное и хорошо систематизированное собрание документов, интервью, свидетельств, фотографий, видео и текстовых материалов по важнейшему периоду нашей новой истории, по сути — мультимедийная энциклопедия перестроечных медиа. Анна Голубева поговорила с автором проекта — журналистом Наталией Ростовой.
— Ваша работа приурочена к 25-летию с момента отмены цензуры в наших СМИ. Сейчас цензура в них де-факто возвращается. Почему, как вам кажется, мы это так легко допустили? Или не легко?
— С одной стороны, трудно сказать, что легко. Все же для того, чтобы то НТВ превратилось в это НТВ, понадобилось целых три генеральных директора и столько лет работы... С другой — да, легче, чем хотелось бы. Но, поспорьте со мной, не оттого ли это, что мы не выходили массово на улицу с требованиями освободить советские СМИ, а пришел освободитель, который сказал: «Так, товарищи, нам нужна гласность, давайте-ка начнем процесс критики и самокритики»? «Что-что, простите, вы сказали?» — послышалось с задних рядов. Ведь стоит все же признать, что за спиной всех самых отважных главных редакторов стоял Александр Яковлев, правда? Со своими представлениями о прекрасном, со своими «можно» и «нельзя», но именно они, несколько членов Политбюро, служили прикрытием для СМИ, понимаете, — от других членов Политбюро. А массовые митинги в защиту СМИ начались только в 91-м, когда люди вышли на улицу защищать «Взгляд» от Леонида Кравченко (руководитель Гостелерадио, закрывший популярную передачу «Взгляд». — Ред.), когда появился Фонд защиты гласности, когда уже отменена была шестая статья конституции, когда уже был принят закон «О печати». И все это — только через шесть лет от начала заявлений сверху о необходимости гласности, свободы слова, демократии.
— Значит, медиа и те, кто их делает, по сути, не оценили этот подарок — свободу, спущенную сверху?
— Значит. Я думаю, что да, значит, и значит, что мы — очень неблагодарные. Мы как общество еще оценим его, но, к сожалению, будет слишком поздно. Горбачев не пришел к нам со свободой СМИ в понимании первой поправки к Конституции США (о невозможности издавать законы, ограничивающие свободу прессы). Откуда бы это представление у него взялось, если десятилетия пресса была средством пропаганды? Он не готов был, как я сейчас вижу, к тому, что СМИ, которым он дал свободу, станут в конце концов критиковать его лично. Правительственные СМИ отвратительно вели себя во время всех главных катастроф эпохи. Все же нужно помнить, что Горбачев — советский лидер, член партии с 1953 года, рожденный аж в 1931-м, по рукам и ногам связанный товарищами из Политбюро, это коллективный орган принятия решений. Тем удивительнее его личное участие в процессах раскрепощения СМИ, снятия кино с полок, разрешения запретных прежде публикаций, открытия запрещенных прежде имен, разрешения выезда за рубеж, организации свободных выборов, дозволения массовых протестных демонстраций, освобождения предпринимательства и так далее, и так далее, и так далее... Я счастлива, что мне это удалось понять еще при его жизни. Я поняла, что никаких нынешних либералов и сторонников свободных СМИ не было бы, не приди Горбачев к власти.
А молодежь не знает этого и, как вы видите, часто и знать ничего не хочет. Коллегам постарше тоже часто это неинтересно. «Горбачев — это слишком скучно», — написала мне одна прекрасная коллега, лучшие свои годы работавшая при Ельцине. А «старики» — из тех, кто выжил во всех идеологических баталиях и до сих пор остается еще работать в СМИ, — слишком заняты нынешней повесткой, чтобы вспоминать, что там было тридцать лет назад. Тут у них вновь к штыку приравняли перо, выжить бы в этих условиях.
— А почему вы, действующий журналист, решили в нынешних условиях заняться историей медиа?
— Потому что было интересно. Потому что нас нынешних не понять без прошлого. Потому что оттуда очень многое пошло. Потому что Горбачев дал свободу, о чем многие либо не хотят помнить, либо не знают. Потому что была такая возможность, очень счастливая.
— То есть вам перестало быть интересно писать о том, что с нашими СМИ происходит сейчас?
— В некотором смысле писать уже особо не о чем. Какое-то время назад я писала про телевизор, про то, о чем они там нам говорят, но потом утратила к этому интерес. Непонятно мне стало, для кого писать. Те, кто верит ему, во мне не нуждаются, кто не верит, давно его не смотрит. В тысячный раз говорить, что этот телевизор уже не тот, что раньше? Можно выискивать алмазы, но мне перестало это быть интересным. Писать о других аспектах СМИ, наверное, возможно, но все же надо предпринять усилие, чтобы понять, о чем именно. Есть героические коллеги, которые продолжают обозревать наши СМИ, но они по-другому, значит, это видят и чувствуют.
— Как и почему возникла идея сделать проект о СМИ эпохи Горбачева?
— В Slon.ru, где я работаю с 2009 года, мы придумали как-то рубрику «Клуб бывших главных редакторов» — чтобы поговорить о журналистике, которая была в нашей стране. Сейчас там около семидесяти интервью с теми, кто руководил СМИ с конца 80-х до нынешнего времени.
В 2011 году я подала заявку на стипендию имени Галины Старовойтовой в Институте Кеннана. Хотела как-то систематизировать опыт рассказанных мне историй. Долго не понимала как, пыталась писать сразу про все 30 лет, зарылась в материале, а потом поняла, что будет достаточно, если я сделаю одну эпоху, но так, чтобы я сама осталась довольна. Пришла идея жесткой хронологии. И, кажется, я в итоге довольна.
Я, например, не знаю, требовал ли Путин от Венедиктова хоть раз всерьез уволиться, действительно не знаю. А от Старкова Горбачев требовал. И, представляете, Старков не сложил руки, устроил бучу и остался на своем месте. А это ведь было требование целого генерального секретаря ЦК КПСС!
— Сколько времени вы над этим проектом работали?
— Формально начала в самом конце 2011 года, как раз в момент начала протестов. Неформально — весь предыдущий журналистский опыт к тому, думаю сейчас, и вел.
Весь 2012-й провела в Библиотеке Конгресса, где есть хорошие коллекции нашей прессы. Сидела в Вашингтоне на нулевом километре, смотрела советский телевизор, читала книжки, газеты и журналы, и наши, и американские. В некоторых случаях очень помогала именно американская печать — у нее не было цензурных ограничений, в отличие от нашей, и о происходившем у нас иногда можно понять лучше по The New York Times (ежедневная газета в США. — Ред.), чем по прессе российской. Продолжала писать и в 2013-м, и в 2014-м и никак не могла закончить. В какой-то момент меня поддержали факультет медиакоммуникаций Высшей школы экономики и фонд «Либеральная миссия», что позволило мне продолжать работать над проектом, а не над текущей повесткой дня (тут еще раз надо сказать спасибо за поддержку бывшему главному редактору «Слона» Андрею Горянову, так отчаянно в меня верившему). Все это время трудно было объяснять людям вокруг, чем я занимаюсь, тяжело было и вариться в собственном соку столько времени, но выхода не было — я продолжала читать и собирать факты о прошлом. А последние полгода были битьем головой о стену в судорожных попытках найти тех, кто может это выложить в сеть. Но в итоге нашлись невероятной души разработчик —github.com/katspaugh, дизайнер Алексей Бурсаков и компания СМИ2, они очень помогли в создании проекта. За что им громадное спасибо.
— На какую аудиторию этот ресурс рассчитан? Вы имели в виду широкого читателя — или все-таки специалистов в первую очередь?
— Прежде всего я думала о коллегах-журналистах, которые либо жили тогда, либо интересуются тем временем. О студентах, которые почему-то все еще собираются быть журналистами. О тех, кто не застанет ни нас с вами, ни эти СМИ. А также о «широком круге читателей», как это принято называть, включая политологов и академическую публику... На большую аудиторию я точно не рассчитывала и не рассчитываю. Как мне сказали в одном издании, «никого, кроме академической среды, не волнует уже, что было с медиа в перестройку» (сказано было более брутально, но мы же для СМИ разговариваем?). Я понимаю, что история для многих ныне действующих журналистов начинается с момента их появления на свет, поэтому рассчитывала на небольшое количество людей даже в этой узкой среде. Но есть, думаю, те, кому все же интересно, каким именно образом в абсолютно закрытом обществе рождается идея освободить СМИ. Их мне достаточно, и спасибо им.
— Это изначально задумано как сетевой ресурс или идея такой формы возникла уже в процессе?
— Я долгое время думала о книге. Бумажную версию я в своей голове вижу, но понимаю, что это совершенно некоммерческая и очень дорогая для издательств история, и вряд ли она возможна, особенно в период обвала рубля. Я даже разговаривала с одним издателем, на которого меня натравил один из мне сочувствующих, но этому издательству, как я поняла, не понравились ни идея, ни форма. Никаких претензий, им это продавать как-то надо. И все же я поняла, что структура, которая однажды мне пришла в голову, имеет в виду природу интернета с гиперссылками, тэгами, активным индексом, с возможностью бродить по сайту, искать события и по дате, и по теме, и по людям, смотреть видео и увидеть громадное количество документов, почитать интервью. Такого объема ни одна бумага не стерпит. Так что теперь я говорю, что проект под условным названием «книга» окончен.
— Вот вы начали близко знакомиться с документами и свидетельствами того времени. Что-нибудь было для вас новым, неожиданным? Что особенно впечатлило?
— Меня поразила все же степень былого контроля за СМИ, степень вмешательства Политбюро в процесс производства букв, совершенно удивительная на фоне происходящих за окном событий. Мы, конечно, знаем, что существовала цензура, все было под контролем, особый советский шик был — написать между строк так, чтобы дать понять, что имел в виду на самом деле. Но когда ты видишь, как Горбачев на Политбюро говорит о том, что пора бы оценить деятельность Хрущева, и только после этого появляются в прессе статьи о нем, через 20 лет замалчивания имени, то понимаешь, насколько страна зависит от ее руководства. Я сейчас могу понять мозгом, что статья Нины Андреевой — это схватка бульдогов под ковром, что она — лишь повод, но принять на уровне здравого смысла, что целое Политбюро заседает по поводу статьи в газете два дня, трудно. Они там что, с ума сошли? Это же просто статья! Но нет, это было, и именно так это было. Что, кстати, еще раз доказывает: мы живем в стране, где слово очень много значит. Больше ли того, что оно на самом деле стоит? Это вопрос.
Можно поклоняться любым идолам, но даже культ Ленина будет разоблачен. Можно сколько угодно скрывать потери от военных действий, ведущихся нами за границами нашей страны, но наступает момент, когда генерал армии Алексей Лизичев отправляется на пресс-конференцию и объявляет о жертвах войны в Афганистане. Можно клеймить оппонентов, но в конце концов они станут народными героями, а их предложения — государственной политикой.
К Михаилу Сергеевичу я стала относиться значительно лучше, чем до начала работы. Просто пришло окончательное понимание того, что он подарил нам свободы, которых мы не очень, как страна, ждали. Со мной многие, наверное, захотят поспорить, особенно из тех, кто застал то время журналистами, но посмотрите, сколько решений сверху было принято, чтобы раскрепостить прессу, сколько лет еще мы бы могли сражаться с цензурой, отмененной в итоге благодаря его приходу к власти. Он двинул этот заржавевший поезд, который дальше пошел сам, на ходу пытаясь поменять детали. И СМИ в итоге ощутили настоящую свободу. А когда это было в России в последний раз?
Поразило еще, что так много времени уходит у нас на то, чтобы мы могли признать правду, и это касается всего на свете. Десятилетия лжи — это горе нашей страны, это покалеченные судьбы и души, многие люди умерли, так и не добившись правды. Но, как это видно из истории, в конце концов правда торжествует. Можно поклоняться любым идолам, но даже культ Ленина будет разоблачен. Можно сколько угодно скрывать потери от военных действий, ведущихся нами за границами нашей страны, но наступает момент, когда генерал армии Алексей Лизичев отправляется на пресс-конференцию и объявляет о жертвах войны в Афганистане. Можно клеймить оппонентов, но в конце концов они станут народными героями, а их предложения — государственной политикой. Я Андрея Сахарова имею сейчас в виду. А тех, кто врет, презирают и те, и другие. Пафосно, да?
— Вы говорите, что, работая над проектом, личных оценок старались избегать. А теперь можно спросить — что для вас лично значит это время? Вы его помните?
— Я в первый класс пошла в 85-м году. Слово «перестройка» услышала тогда же, когда Витя Петров, единственный из класса, смог ответить на вопрос учительницы, что это за такая новая политика партии. Как все дети, читала «Пионерскую правду», «Костер» и «Пионер», позже выписывала кучу других изданий. Бывали у нас политинформации, еще застала. Но мое поколение — это люди, у кого «Архипелаг ГУЛАГ» и Варлам Шаламов уже были в школьной программе. Я помню, как на книжном развале в Чебоксарах мне попался изданный в Энн-Арборе Бродский, и ни за покупку, ни за продажу, конечно, уже не сажали. Нашим героем был Владислав Листьев. Так что свобода для меня была данностью, а несвобода — фактом истории. И я предположить не могла, что в середине десятых годов двадцать первого века еще застану Вадима Медведева, главу идеологической комиссии ЦК КПСС, который принимал решения по изданию Солженицына.
Но думаю, что мои оценки не важны. Мне было важно сказать правду обо всем, что я накопала, вне зависимости от того, люблю я лично больше Горбачева или Ельцина, того редактора или этого. И если есть ценность у этой работы, то она — в попытке дать всю разноголосицу мнений об очень непростом времени и о человеке, который стал невероятным исключением в наших палестинах.
— Как вам кажется, это время — перестройка — было интереснее нашего?
— Ох, нет, не скажу. Пусть сравнивают те, кто застал эти времена в сознательном возрасте. По моим ощущениям, тогда был воздух надежды и веры в будущее, а сейчас его нет совсем. Тогда в журналистику стремились, это было очень почетно и престижно, а сейчас бегут из нее, сверкая пятками. Нынешнее поколение журналистов жаль — они не могут ощутить того упоения свободой, которое было тогда. То, что я лично как журналист застала уже на излете, но все-таки помню.
«Свобода прессы» все же тогда была интенцией, а теперь вас сами работники СМИ начнут убеждать, что свободы не бывает нигде. А какой вывод из этого следует? К ней не надо стремиться, правда? Если ее нет? И объективности не бывает нигде, скажут вам большинство наших с вами коллег.
— А есть ли какие-то параллели между ситуациями в медиа тогда — и теперь?
— Указы президента, которыми регулируется сфера СМИ, начались тогда. Назначения главных теленачальников указами — тогда, назначения по согласованию с Кремлем — еще раньше, совещания главных редакторов на Старой площади в Москве — тогда. Только тогда это был ЦК, а сейчас — администрация президента. И тогда, и сейчас главное лицо страны может наорать на главного редактора в присутствии остальных, зачастую крайне злорадных, коллег. Тут можно строить параллели между Владиславом Старковым (в 1978—2001 гг. возглавлял газету «Аргументы и факты», одно из самых популярных СМИ времен перестройки. — Ред.) — и Алексеем Венедиктовым. И тогда, и сейчас телевидение было осознанно менее свободным, чем печать. И тогда, и сейчас СМИ апеллируют к государству больше, чем хотелось бы для сохранения их независимости. И тогда, и сейчас и власть, и оппозиция рассматривают СМИ как ресурс. Борьба Бориса Ельцина за создание системы российских, то есть республиканских, а значит — своих, СМИ не напоминает вам желания создать «добрую машину пропаганды»? (Я не говорю о параллелях между той борьбой с привилегиями и нынешней борьбой с коррупцией.) Это общие черты, грубо нарисованные, а дальше много нюансов. Я, например, не знаю, требовал ли Путин от Венедиктова хоть раз всерьез уволиться, действительно не знаю. А от Старкова Горбачев требовал. И, представляете, Старков не сложил руки, устроил бучу и остался на своем месте. А это ведь было требование целого генерального секретаря ЦК КПСС!
Цензура тогда была официальной, но страна двигалась в сторону раскрепощения СМИ. А сейчас их очевидно душат, планомерно, методично, давно, при том что официальной цензуры пока еще нет. Тогда это был авторитарный режим, заявивший о движении к демократии, а сейчас мы, не построив демократии, очень жаждем тоталитаризма. Тогда на самом верху говорили о жертвах сталинских репрессий, а теперь — об эффективности этого «менеджера».
— Когда, по-вашему, работа журналиста была сложнее — во время перестройки или теперь?
— Не знаю. Тогда было уникальное время — освобождение от ненавистных учредителей, иногда за счет самих учредителей. Некоторые исследователи период 1990—1991 годов называют золотым веком нашей прессы.
«Свобода прессы» все же тогда была интенцией, а теперь вас сами работники СМИ начнут убеждать, что свободы не бывает нигде. А какой вывод из этого следует? К ней не надо стремиться, правда? Если ее нет? И объективности не бывает нигде, скажут вам большинство наших с вами коллег. Я помню, как вычитала в книге Эллен Мицкевич, лучшей, на мой взгляд, исследовательницы наших СМИ (американский профессор, политолог. — Ред.), ее удивленную ремарку — в довольно длинном профессиональном этическом кодексе российского журналиста 1994 года не было слов о том, что журналист должен стараться быть объективным. Мы сколько угодно можем спорить о том, что это прописывать бессмысленно, но если в уже написанном кодексе этих слов нет, то это все же показатель, правда? Я, впечатленная, несколько раз разговаривала на эту тему с разными коллегами, доходя до криков, естественно. Бесполезно. Мы не верим, что есть стандарты, которым мы можем дать себе труд следовать, мы убеждены, что клятвы ничего не значат, — хотя у нас в языке существует такое слово, как «клятвопреступление», — мы считаем, что хартии и кодексы бесполезны. «Я — владелец своего слова: слово дал, слово взял». Но чему мы тогда удивляемся, говоря о нынешнем состоянии прессы?
— Вы пишете о перестроечных медиа: «СМИ были инструментом проведения реформ и изменения страны». А как бы вы охарактеризовали роль наших СМИ сегодня?
— Инструмент подавления, контроля, инструмент войны, инструмент устрашения. «Информационная заточка», о которой так долго твердили некоторые руководители СМИ (так и хочется сказать — «большевики»), наконец стала завершенным и совершенным орудием.
— Вы разделяете мнение, что за относительно короткий период этой самой заточки журналисты в России несколько разучились профессионально работать?
— Тех, кто умел, выдавили. Множество профессиональных людей маются без работы вообще или без достойной работы. Пришла новая смена. Послушайте, у нас президент у власти 15 лет уже. Есть люди в профессии уже сегодня, кто никого, кроме Путина, как главу государства не застал. (Мы сейчас не будем о местохранителе всерьез, правда?) Но и среди этой молодежи есть те, кто хочет работать иначе, чем мейнстрим.
— Получается, нам опять не помешала бы перестройка.
— Перестройки хотелось бы, да вряд ли наши желания сбудутся. Риторику, впрочем, поменять легко, это мы видим по главным телеведущим. Поменяется президент — мгновенно сменится главный герой, переключится тумблер. Посмотрите, как быстро Медведев стал великим президентом. Но разруха, как известно, в головах, и от смены вывески ничего не изменится.
— Опыт перестроечных медиа — он может оказаться полезным?
— Он может быть полезным, если появится возможность поменять систему управления, владения и контроля за СМИ. Начать можно, например, с разгосударствления СМИ, провести международную конференцию в Москве с приглашением экспертов, юристов, теоретиков, ветеранов и участников рынка. Так ее и назвать: «Индустрия СМИ. Разгосударствление». Три дня,Ritz-Carlton. Смешно пошутила?
— Есть ли что-то в сегодняшних российских медиа, что вас радует?
— Мало что, но все же существует некоторый круг главных редакторов, не готовых к навязанным правилам игры.
— Будете дальше заниматься практической журналистикой или подадитесь в исследователи?
— Я пока учусь, а там посмотрим. Никогда не говори «никогда».
Текст Анна Голубева
В июле три крупнейшие организации в сфере охраны авторских прав — Российское авторское общество (РАО), Российский союз правообладателей (РСП) и Всероссийская организация интеллектуальной собственности (ВОИС) — объединились. Новая структура получила название Профсоюз деятелей культуры «Российское авторское общество» (ПДК РАО). Три слившиеся организации были аффилированы: глава РАО Сергей Федотов одновременно возглавлял РСП, первый заместитель гендиректора РСП Андрей Кричевский — одновременно глава ВОИС. В интервью корреспонденту «Известий» Владимиру Зыкову Сергей Федотов рассказал о планах профсоюза, перспективах идеи глобальных лицензий, о своей зарплате и угрозах в свой адрес.
– Стало известно, что МВД ведет проверку в отношении четырех дочерних компаний РАО, три из которых уже ликвидированы. Все они занимались управлением недвижимостью. Зачем эти компании были созданы и почему само РАО не могло управлять своим имуществом?
– У РАО за много лет накопился ряд объектов недвижимости, которые мы уже не использовали, сдавали их в аренду. Это не основной вид деятельности для РАО. Как общественная организация, мы вправе ею заниматься, но в силу определенных экономических причин, в силу особенностей законодательства мы приняли решение: учредить дочернюю структуру для обеспечения хозяйственной деятельности РАО. Было создано ЗАО «Сервисно-эксплуатационная компания» (СЭК), ему переданы помещения для сдачи в аренду, а также автопарк – все служебные автомобили РАО. СЭК должна была сдавать эти помещения, а получаемую прибыль расходовать на хозяйственные нужды: на обновление того же автопарка, на ремонты и так далее.
Со временем стало понятно, что целесообразнее продать эти помещения, а вырученные средства использовать в тех направлениях, которые нам необходимо совершенствовать. Помещения были реализованы компанией СЭК за суммы, превышающие цены, по которым они были куплены Российским авторским обществом. Отчуждение помещений осуществлялось через продажу акций компаний, в уставный капитал которых они были внесены. Деньги за эти помещения были нами получены.
– На какие цели пошли вырученные средства?
– Время показало, что необходимо инвестировать средства в наукоемкие и современные технологии, связанные с IT.
Несколько лет «висит» незакрытое поручение правительства о создании национального реестра интеллектуальной собственности. В нем будут храниться сведения об объектах и субъектах авторских и смежных прав. Мы готовы взять на себя работу по формированию такого реестра. Но для этого необходима мощная база данных и современное программное обеспечение. Мы привлекли специалистов, которые нам помогут сделать государству предложение по созданию и ведению реестра.
Кроме традиционных видов использования произведений появляются новые, например, использование через Интернет. Мы хотели бы побороться за право собирать вознаграждение для правообладателей и в этой сфере. Для этого также нужна мощная база данных и IT-система. Также на вырученные деньги мы приобрели несколько медиаактивов.
– РАО в свое время передало в СЭК дорогие автомобили. По нашей информации, в гараже РАО были такие автомобили, как Bentley, Maybach 57 S (стоимостью около 8 млн руб.), Mercedes S600L, 2007 года и другие. Зачем РАО такие дорогие автомобили?
– Bentley у нас никогда не было. Maybach был приобретен давно, для приема делегаций. Это достаточно старая машина, ей 7 лет. Нам удалось удачно ее купить. Что касается Mercedes 2007 года, то на нем езжу я, и я не вижу в этом ничего вызывающего. Это обычный Mercedes S класса, старая модель.
У нас был парк из 13 автомобилей. Он передан в СЭК. Это машины разного класса: микроавтобусы, BMW пятой серии, Toyota Camry. В системе РАО работает свыше тысячи человек, и в штате, и вне штата. Для такой организации это небольшой автопарк. В других структурах – РСП, ВОИС – штат меньше. Мы не можем обойтись меньшим штатом. Большую часть отчислений, которые получаем от авторов, мы тратим на содержание аппарата РАО. Зарплаты у нас далеко не космические.
– Кстати, про «космические зарплаты» в РАО ходит много слухов. Можете озвучить, сколько вы получаете?
Ежемесячно я получаю оклад около 200 тыс. рублей и персональную надбавку к нему, которая не может превышать размер моего оклада. Я руковожу довольно большой структурой, мне кажется, что это разумная заработная плата. Хотелось бы получать больше, но вряд ли это одобрят авторы.
Кроме того, у меня много разных направлений деятельности, не связанных с РАО. Сотрудникам мы стараемся выплачивать зарплаты, соизмеримые с заработками на аналогичных должностях в коммерческих структурах, но у нас они все равно меньше. Это факт. Но люди не уходят. Они дорожат работой. Отток кадров у нас маленький.
– Можете уточнить сферы бизнеса, которым вы занимаетесь. Некоторые люди, и в частности, жена композитора Ильи Резника, обвиняют вас в покупках дорогой недвижимости за счет РАО.
– У меня бизнес и в России и за рубежом. Я об этом много раз рассказывал. Он приносит определенный доход. Я считаю, что конкретизировать было бы излишне, это и сфера строительства, и банковская, и сфера медиа. То, что в Интернете появились адреса моих домов, – это не очень красивая история: мало ли сумасшедших. У меня, в конце концов, семья, ребенок.
Что касается эмоций Ильи Резника и некоторых других авторов… Это не большинство, это отдельные люди. Илья Резник всегда получал адекватные суммы за использование своих произведений. Его произведения уже давно используются не так активно, как, может быть, кажется самому автору. Многие исполнители давно взяли в репертуар другие песни. А кому-то из исполнителей он сам запретил исполнять свои произведения.
Когда РАО управляло всеми его правами, Илья Резник получал в год гонорары, исчисляемые суммами с шестью нулями. Это объективно отражало объемы использования его произведений. Кроме того, Илья Резник получал значительные суммы от Первого музыкального издательства, которое управляло частью его прав. Затем Резник начал постепенно, год за годом, исключать свои произведения из управления РАО и ПМИ.
Совершенно понятно, что суммы, получаемые им, стали уменьшаться. Когда автор изымает из управления РАО свои произведения, мы перестаем собирать для него деньги и нам становится нечего ему выплачивать. По-моему, это очевидно. Дошло до того, что он исключил из управления все свои права и пытается управлять ими сам. Это его право. Возможно, он считает, что сделает это эффективнее. Но говорить о непрозрачности в данном случае странно. РАО готовит подробные отчеты для каждого автора. Каждый автор имеет понимание, из чего образовалась выплаченная ему сумма, до копейки.
– Недоброжелатели утверждают, что вы сами зарабатываете на правах большие средства. Правами на какое количество произведений вы владеете?
Я действительно владею правами на некоторое количество произведений, но они относятся в первую очередь к сфере литературы. Не совсем корректно мне лично владеть правами на произведения, которыми управляет РАО. Я в свое время занимался издательским бизнесом, в самом начале моей карьеры. Безусловно, я знаком со многими авторами, у кого-то из них я приобретал права на произведения, но впоследствии я передал все это в управление других лиц. Весь объем прав, который у меня был, я отдал в другие структуры, которые никак со мной не связаны.
– Очень много писали о ваших сделках с недвижимостью. Как вы думаете, это спланированные «наезды» на вас? Кому это выгодно?
Все это является частью большой кампании. Она началась в октябре прошлого года, когда в офис РАО доставили надгробие с моим изображением. Я с тревогой это воспринял. Это было предупреждение в стиле 90-х.
К нам в РАО был звонок по поводу заложенной бомбы, мы были вынуждены эвакуировать сотрудников. Чуть позже обстреляли квартиру Иосифа Пригожина. Угрожали людям, которые нас поддерживают, угрожали моей семье. Параллельно началась грязная информационная компания против нас: статьи, которые «пишутсяпод копирку». Журналисты даже не удосуживаются проверить факты.
Цель – отстранение меня от занимаемой должности, видимо, для того, чтобы поставить на это место другого человека. Но моя должность выборная. Меня выбирают авторы на собрании, на определенный срок.
В последнее время оппоненты поменяли тактику и бьют по всей системе охраны авторских прав в целом, чтобы уничтожить ее. Утверждается, что существующий в нашей стране институт коллективного управления и охраны авторских прав порочен, что все мы нечистые на руку люди и что вообще всю систему надо срочно менять. Не так давно появился законопроект Минкомсвязи, который предлагает лишить РАО всех полномочий, которыми его наделило государство.
Это попытка рейдерского захвата системы охраны авторских прав, попытка разрушить то, что построено за многие годы. Я в этой сфере работаю давно. Мне не в чем себя упрекнуть: когда я сюда пришел, организация находилась в руинах. Нужно было много работать, чтобы создать нынешнюю систему охраны прав. Сегодня есть три системообразующие организации, мы их объединили в одну. Разумеется, гораздо проще воспользоваться плодами чужого труда, чем создавать свое. Мне хочется сказать тем, кто нас атакует: господа, создайте свою организацию и докажите, что вы эффективны, что вы лучше нас.
– У вас есть подозрения: кто эти люди, которые устроили компанию против Вас и РАО?
У меня даже есть факты, свидетельствующие о том, какие именно люди ведут против нас работу. Это влиятельные люди. Я не могу назвать фамилии, так как в отношении кампании, развязанной против РАО, проводится большое расследование одной из весьма компетентных структур в нашей стране. Меня просили не называть фамилий.
– Не так давно было совершено нападение на вашего заместителя Андрея Кричевского. Как он сейчас себя чувствует?
Самочувствие нормальное. Он появляется на работе, может работать. Но ему еще необходимо длительное лечение, связанное с полученными травмами. Скорее всего, ему придется перенести в будущем еще и операцию.
– Какие-то выводы для себя сделали? Наняли охрану?
У меня охрана уже много лет. По этому поводу поступает много нареканий, но мало кто знает, что за это время мне довелось пережить. Мы конфликтовали с разными людьми. Когда-то мы боролись с «феодальной раздробленностью» в сфере охраны интеллектуальных прав. Многие не хотели, чтобы организация развивалась, хотели меня устранить как конкурента.
Мне это привычно. Андрею это менее привычно. Сейчас у него уже есть личная охрана, с ней, конечно, спокойнее, но гарантий она не дает, президентов США убивали, несмотря на охрану.
– За информационной кампанией и нападением на Кричевского стоят одни и те же люди?
– Люди, которые организовали кампанию, но не они били Андрея. Это очевидно. Для этого существуют определенные криминальные элементы. Их используют как инструмент.
– У следствия есть уже круг подозреваемых?
Я думаю, да. Мы дали всю имеющуюся у нас информацию компетентным органам, в том числе фамилии конкретных людей.
– Не повлиял ли этот инцидент на ваше решение создать объединенную структуру – ПДК РАО?
Только укрепил. Преступные действия, предпринимаемые нашими противниками, только убеждают меня в том, что мы движемся в правильном направлении. Мне даже кажется, проверка МВД была начата с целью получения доступа к внутренним документам РАО, чтобы в дальнейшем использовать их в информационной кампании.
- Чем новая структура, профсоюз (ПДК РАО), будет лучше предыдущих? И какой у нее будет штат?
Я нахожусь в отпуске и пока не формировал штатное расписание. Безусловно, у трех организаций есть некоторое дублирование функций, от которого мы бы хотели отказаться.
Кроме того, отчисления авторов на содержание деятельности РАО по сбору и распределению вознаграждения сегодня находятся в интервале от 1 до 35%. Указанный процент зависит от способа, которым использовалось произведение. Наиболее трудозатратны сборы за использование музыки в кафе, ресторанах, других небольших предприятиях. Я считаю, что размер этих отчислений необходимо снижать. Это основная цель объединения.
– Вы готовы раскрыть бюджет ПДК РАО?
Мы готовы все данные опубликовать в конце этого года, когда сверстаем бюджет. Мы детально обоснуем наши расходы и дадим все цифры. Дадим сравнительную таблицу положения дел до объединения и после. Я думаю, что благодаря этому будет понятна логика наших действий.
– Принятие решения об объединении не обошлось без скандала. На заседание в "Президент-отеле" не пустили члена совета ВОИС, ректора Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского Александра Соколова. Почему? Он называл объединение нелегитимным, что скажете на этот счет?
– У нас сложные отношения с Александром Сергеевичем. Полгода назад он провел альтернативное собрание в стенах консерватории. Я, к сожалению, на него не был приглашен. Целью собрания было переизбрание совета ВОИС. Я туда входил, и в новый состав меня тоже избрали. Но я могу сказать, что из списка членов совета пропали несколько фамилий, которые для меня казались значимыми: из совета вывели поэта Андрея Дементьева, некоторых других деятелей культуры. Их заменили либо на штатных работников консерватории, либо на лиц, как-то с ней связанных.
Я такое решение Александра Сергеевича не одобрил. Некрасиво проводить за спиной своих коллег подобные акции. Формировать совет из консерваторских сотрудников, к которым, кстати, я отношусь с уважением, неправильно. По сути, ВОИС хотели сделать дочерней структурой консерватории. Поскольку собрание было проведено с большими нарушениями законодательства, его решения не были зарегистрированы Минюстом.
Соколов не был избран делегатом конференции в "Президент-отеле". Когда встал вопрос, приглашать ли его в качестве гостя, мы опирались на опыт полугодовой давности. Я предложил его не приглашать. Нам надо было принимать судьбоносное решение. Приглашать Соколова, чтобы он тратил время участников конференции на сведение счетов, мы не стали. Я считаю, что это наше право.
– Можно было принять решение об объединении без него?
По закону – да. В таком собрании участвуют выборные делегаты, а не члены совета.
– Не так давно РАО разработало и предложило идею глобальной лицензии. Эта концепция не понравилась большому количеству интернет-пользователей, операторов связи и представителей онлайн-кинотеатров. От этой идеи вы не отказываетесь?
Мы сделали предложение обществу, руководству страны. Суть была простой. Пусть будет некий тариф, относительно небольшой (у нас было 25 руб. в месяц), оплатив который, граждане смогут пользоваться неограниченным объемом контента. Такой системы нигде в мире нет. Это было революционное предложение.
Многие встретили его в штыки: кто-то не разобрался и не прочел внимательно, но было и много ангажированных публикаций в прессе. Мы не считаем, что предложение мертвое. С ним надо работать дальше.
Были интересные слушания в Белом доме на "Открытом правительстве". Высказывалось много точек зрения. О том, что сегодня это идея сырая, но с ней надо продолжать работать, говорил на совещании Игорь Шувалов. Мы будем продолжать эту работу. Пусть не завтра и не послезавтра, но нам нужна качественная концепция, которая учитывает интересы всех участников рынка. Я имею в виду не только операторов связи, но и граждан.
– Будете писать другую концепцию по сбору денег с интернет-пользователей в пользу авторов?
– Будет ли принято предложение по глобальной лицензии в модернизированном виде или будет иной механизм, пока говорить рано. Но он будет выбран так или иначе. Одно совершенно понятно: для работы этого механизма нужна будет организация, которая объединяет разные категории правообладателей – кинематографистов, музыкантов, писателей и т. д. Такая организация сегодня создается – ПДК РАО.
– Вы сказали, что планируете сделать единый реестр интеллектуальной собственности. Расскажите, для чего он нужен?
Большой и открытый реестр был бы максимально полезен для всего общества. Например, если журналист хочет использовать в телепрограмме фрагмент музыки или фильма, он сможет посмотреть на специальном сайте, кому принадлежат права на эту песню или фильм. Такого рода информация должна быть в открытом доступе. Там ничего не будет про деньги – я против раскрытия гонораров. Вы сами понимаете: это безопасность людей.
О таком реестре говорилось и в поручении правительства, но никто не приступил к его формированию. Это дорогой и сложный проект.
– Вы говорите, что в стране нет подобного реестра. Но Минкомсвязи, выступающий против существующей концепции коллективного управлениями правами, заказывал такую разработку. Выиграл конкурс «Муз.ру».
Я не интересовался их разработкой. Авторы приходят защищать права к нам, и только мы имеем доступ к объективным данным. Мы не ставим вопроса о получении госзаказа, мы готовы создать этот реестр самостоятельно, представить его государству и, если государство это устроит, готовы его вести. Нам не нужно для этого бюджетных денег.
– Есть информация, что вы покинули Россию еще в июле и боитесь возвращаться в страну. Якобы вы просите некоторых "важных" людей помочь вам с урегулированием вопроса о вашем безопасном возвращении в Россию...
У меня длительный отпуск, это правда. Отпуск связан с определенными угрозами в адрес моей семьи. Я собираюсь вернуться в середине сентября. Много работы накопилось, надо ее продолжать.
В отношении того, что я боюсь возвращаться в Россию из-за госструктур... Если бы у правоохранительных органов были ко мне претензии, они бы давно мне их предъявили. У меня есть ответ на любой вопрос.
– А вы просили главу одного частного охранного предприятия урегулировать ряд вопросов с правоохранительными органами?
Я не нуждаюсь в посреднике для диалога с МВД. РАО давно взаимодействует с МВД в рамках соглашения, подписанного мной и министром Колокольцевым. Я лично знаю многих представителей этой уважаемой организации и общаюсь с ними сам.
Известия
Фото предоставлено РСП
Сегодня 8 сентября в Большом зале консерватории пройдет день памяти погибших журналистов, их 350 в России. Глава союза журналистов Всеволод Богданов рассказывает "Российской газете" об этой встрече, грядущем форуме в Дагомысе и главных проблемах союза.
— Всеволод Леонидович, сегодня все в стране считают каждую копейку. Союз журналистов наверняка тоже. Но вы не отказываетесь от встречи и в Дагомысе?
— Мы не можем не проводить эту встречу. Дагомыс для нас принципиален. В этом году мы пригласили в Дагомыс 50 человек из Севастополя и 50 — из Симферополя. Бесплатно — потому что у них нет денег. Старались, чтобы собрались и русские, и татары, и украинцы… Хотим провести серьезную редакционную летучку, попытаться вывести крымских журналистов из-под мучительной зависимости от местных чиновников. Решили, что каждая редакция Крыма должна получить шефа из "большой России". И это не обязательно московские издания. Например, есть роскошный телеканал "Тюмень — регион". Какой они сняли изумительный документальный телесериал "Сибирь — будущее России"!
В Дагомыс, как и на кинофорум в Ялту, к нам подпольно приедут украинские журналисты — из Киева, Донбасса. Кроме победы или поражения в информационной войне не прекращаются попытки установить профессиональное взаимопонимание. Я жду на форум одного журналиста, бывшего афганца, лауреата наших премий, у которого на почве идеологических разногласий распалась семья — жена осталась в Киеве, а он с детьми уехал в Симферополь к родителям. Он иногда приезжает в Москву, вызывает меня с какого-нибудь совещания и спрашивает: что мне делать, я ее люблю…
Еще украинский пример — девушка из Донбасса, автор давней великолепной московской выставки "Мой Донецк". Ей надо как-то помочь издать книжку о происходящем в Донбассе, поддержать не словами, делом.
Так что куда нам без Дагомыса и без главной его темы — формулы доверия!
— Доверие к самой журналистке сегодня не так велико…
— Знаете, когда мы перестали бороться с царями, строить коммунизм и БАМ — растерялись: что нам дальше делать — кого защищать, что писать? Нас гордо объявили "четвертой власти", но как-то мы быстро споткнулись на этом пути, и от "четвертой власти" ничего не осталось. А мы теперь "журналюги" — заплати им и напишут, что угодно. Самое печальное, что умные люди власти, командиры жизни не постеснялись заявить о новом устройстве нашей профессиональной жизни — хватит дискуссий, дядька-начальник даст команду — выполняй указания.
Все мы видим, как снижается статус журналиста: среди всех "медийщиков" — пиарщиков, рекламщиков — журналисты самые низкооплачиваемые. На первом курсе университетов все мечтают быть журналистами, через полгода остается половина, а к концу учебы — процентов 10.
— Однако журналисты продолжают гибнуть за правду. Социологи говорят: образ журналиста в общественном сознании расщеплен. Журналист — одновременно и "тот, кто умрет за правду", и "тварь продажная"…
— Как бы кто ни хотел замарать образ журналиста, все равно подспудно отношение к журналистам остается хорошим. Я сужу по тому, сколько людей приходит в консерваторию почтить память погибших наших коллег, как много собирается на форумах, посвященных журналистским расследованиям, на вручение премии Артема Боровика. Люди ищут точку опору — в нас. Пока мы есть, им есть к кому прийти и найти поддержку. Каждый год мы выпускаем сборник лучших журналистских расследований. Я, правда, посмотрел с разницей в 10 лет — темы не поменялись. Только увеличился риск журналиста быть убитым или покалеченным.
350 погибших журналистов у нас в Союзе. 8 сентября мы каждый год в консерватории собираем их семьи, детей. А 15 декабря собираемся еще раз уже с более прагматическими целями — каждой семье помогаем деньгами. Надо сказать, что у нас все дети заканчивают МГИМО или МГУ, многие работают собкорами в Англии, Италии, Испании, есть парламентские журналисты. Они все суперкакие люди — с достоинством, не побирушки.
— Что может сделать сегодня журналистов солидарными, кроме трагедий?
— Главные смыслы нашей работы. Они сегодня новые — это обустройство жизни общества и отдельного человека. Я всегда даю такое определение журналистике — это сфера общественного сознания, имеющая не меньшее, а может и большее значение, чем наука, искусство. Мы выстраиваем саму жизнь.
Если журналист и главный редактор сделают выбор в пользу нового смысла, можно изменить и устройство медийного рынка, и статус профессии. И вернуться к журналистике от "журналюг".
— Вы видите хоть какие-то примеры в пользу этого выбора?
— Вижу. У нас почти каждый месяц проходит какой-нибудь региональный фестиваль. В Пензе он только что прошел в "параллельном городе" — новом микрорайоне — ярком, красивом, обустроенном, с дешевым жильем — созданном не без инициативы журналистов. В Змеиногорске Алтайского края журналисты нового медиахолдинга, включающего в себя газету, телеканал, интернет портал, на равных говорят с властью. В Барнауле мощное издательство Алтай-пресс предложило проект развития города — новые кварталы Баранаула, причем сначала представило их на общественное обсуждение.
На днях еду в Нижний Новгород — Шанцев хочет понять, какова роль журналистов в экономическом развитии потенциала города и региона. Затем в любимый Воронеж — где губернаторство Гордеева началось с конфликта с журналистами, И он приезжал ко мне специально, чтобы я помог разрешить этот конфликт. Был готов уволить обидевших журналистов чиновников. Но журналисты их пожалели, мы все-таки добрый народ.
Я выступал там на встрече губернатора с журналистами, повторял еще раз, что чиновник не должен руководить журналистами. В лучшем случае он имеет право рассказать о своей стратегии и тактике. Руководство же журналистами — это навязывание мнения. Мы сегодня все помешались на своих мнениях. "Эхо Москвы" создало целый жанр — "особое мнение". Я им иногда говорю, а мы никогда не полагались ни на какое особое мнение. Мы исследовали жизнь, искали истину.
Елена Яковлева
Российская Газета
В петербургском эфире LifeNews 78 появится 20 сентября, пока новая команда учится и работает в основном на внутренний эфир. Глава «Балтийской медиа-группы» Арам Габрелянов рассказал Лениздат.Ру, как журналистов нового телеканала «опускают с небес на землю», чему учат на LifeNews, и почему газеты — бесперспективный бизнес.
Беседовала Катерина Яковлева
За 30 минут эфира программы «БибиСева» ее ведущий Сева Новгородцев обсудил последние события в Киеве, гибель известной пианистки Натальи Стрельченко, а также поговорил о любви к русскому языку и чтению в эмигрантской среде. «Наверное, когда-нибудь еще услышимся», — произнес Новгородцев и поставил «Saturday Night Fever» — старую вещь группы Bee Gees. Так завершилась работа Новгородцева на радиостанции «Би-Би-Си». В следующих выпусках «БибиСевы» до конца этой недели уже другие люди будут чествовать его. Новгородцев работал на «Би-Би-Си» с 1977-го, вел легендарную программу «Рок-посевы», затем еще две — «Севооборот» и новостную «БибиСева». До распада СССР он был одним из олицетворений «тлетворного влияния Запада», чуть ли не главным «вражеским голосом», хотя всего-то ставил песни и рассказывал о великих рок-группах. Но для советских людей, слушавших Новгородцева, это всегда значило что-то большее. Специальный корреспондент «Медузы» Андрей Козенко поговорил с Севой Новгородцевым вскоре после его последнего эфира.
— Почему вы решили уйти именно сейчас?
— Будем считать, что это — неумолимый поток времени. И еще круглые цифры, которые здесь, в британских бюрократических структурах, вызывают замыкание каких-то важных контактов. При словах «исполнилось 75 лет» закоротил ипотечный контракт в моем банке, они стали что-то такое от меня требовать. Пришлось продавать квартиру, а дальше все случилось как эффект домино. Оставаться жить дальше в Лондоне не получается экономически. Да и подошли уже годы, когда надо делать что-то новое или не делать уже ничего. Накопилось много личных проектов. Словом, получилось так, что один внешний фактор проявился в виде небольшого толчка и спровоцировал цепную реакцию. Все заканчивается так как заканчивается.
— Только, кажется, нельзя сказать, что вы уходите на покой.
— Я не знаю, что такое покой, это не в моем характере совсем. Я еще изведу всех вокруг себя.
— Поедете куда-нибудь на юг?
— Да, мы купили квартиру в Родопских горах, около границы с Грецией.
— В одном из последних выпусков «БибиСевы» вы подробно рассказывали о том, как уезжали из СССР. Десятидневное декларирование чемоданов, снятие копий с дипломов о высшем образовании, потому что оригиналы было вывозить нельзя. А почему вы решили уезжать?
— Скорее, семья приняла такое решение, чем я. Я был моряком загранплавания, за границей бывал, и не могу сказать, что мне вот прямо нравилось. Видел ранних наших эмигрантов — неустроенных, одиноких. Впечатление было резко отрицательным. Но к 1975 году сложилась такая ситуация, что всевидящее око КГБ настигало уже всех подряд, даже на низком бытовом уровне. Мы не были борцами и диссидентами, однако неприятности появились у всех.
Жене моей кагэбэшник устроил настоящую провокацию. Она работала в иностранном отделе в аэропорту, и у нее — не без его участия — выкрали книжку с бланками билетов, собирались жену в тюрьму сажать. Я не поступил на работу в инфлот — конечно, блатная работа, но я для нее подходил — два образования, в том числе мореходка, свободный английский. Но КГБ забраковал мою кандидатуру. Так мы остались без всего и были вынуждены уезжать.
Жена меня подбивала, я еще с полгода сопротивлялся. Но у нас была еще такая ситуация. Мы были в разводе, и я наделся, что эмиграцией мы сможем склеить семью. Думал, она нас сплотит. Так оно в итоге и было, но ненадолго.
— А как возник вариант с Англией и «Би-Би-Си»?
— Это была сплошная череда чудес, я вообще ничего сам не планировал. Сидел в Италии, а оттуда должен был уехать в Канаду, в какой-то город Эдмонтон. И работать, не знаю, на буксире лоцманом, все-таки у меня морской диплом. Но в эти дни приехал уже работавший на «Би-Би-Си» Алексей Леонидов, он там джазовую программу вел. Он возвращался из Италии с лыжного курорта [в Англию] и решил заглянуть в тот дом, где жила его мать по дороге из СССР в Америку. И в этом доме он увидел живущего в нем меня.
Он меня знал как джазмена, я играл в довольно известном оркестре. Начал меня уговаривать поехать с ним. Тут еще и жена подключилась, начала меня подбивать на это дело. Я поехал, сдал экзамены на чтение, перевод, что-то еще. Потом приехал дядька оттуда, провел интервью, что-то я говорил ему по-английски. В итоге из «Би-Би-Си» мне прислали разрешение на работу. Но уехать из Италии я тогда просто так не мог — не было документов, нас ведь выпускали из Союза с визой в один конец, а паспорта отбирали.
Мне начали выправлять временный паспорт, для путешественников. Занялась этим итальянская бюрократия, которая первым делом все мои бумаги потеряла и с год не могла их найти. Просиживая в очередях, познакомился с американским пастором, у которого были фильмы на русском языке. Такой, знаете, научпоп про религию. И мы с ним начали общественную деятельность. Спустя год я прозрел, крестился, и тут же моя папка нашлась, конечно.
— Вы с самого начала планировали про музыку рассказывать, а не про политику, ну или, я не знаю, про то, когда коммунизм рухнет?
— В Англии всех работников традиционно держат в черном теле, дисциплина там превыше всего. Мы были наняты на работу как программные ассистенты. Наша задача была: взять новости, перевести, отпечатать на машинке, идти в эфир и прочитать их ровным голосом, не спотыкаясь и не оговариваясь. Вот, собственно, и вся работа.
Но примерно через четыре месяца… Англичане ничего не говорят, но все замечают, и они разобрались, что я был джазменом, возглавлял известный ансамбль. И все-таки отдали мне половину поп-программы. Одну неделю ее делал мой коллега Сэм Джонс, вторую неделю — я. Но Джонс вскоре заерепенился. Мол, не хочу жить на нищенскую зарплату радиоведущего. И уехал в Америку зарабатывать, как говорится, свой первый миллион. Таким образом, программа целиком оказалась на моих плечах. Это было лето 1977 года. А дальше уже сама форма программы диктовала, что надо было искать неизведанный еще мной диджей-стиль — скупую форму, короткие слова, четкость. Я учился. Слушал массу знаменитых ведущих.
— Первые выпуски программы, которая еще даже не получила своего названия — это, по сути, хит-парады, которые у вас тогда еще назывались «списками». Как вы перешли к рассказу об истории рок-групп и к тому, чем «Рок-посевы» в итоге и прославились?
— Мы начинали с английского штампа — топ-10 песен или топ-20, как на «Би-Би-Си» это делают. Но потом аудитория потребовала своего: люди хотели не развлечения, а знаний и информации, которой не хватало. А я тут живу около всех первоисточников. Я выписывал все музыкальные издания, каждую неделю прочитывал 200 или 300 страниц. Потом, в середине 1980-х, пошли книжки. На их основе мы стали делать огромные тематические передачи. Рекорд мы на The Beatles поставили — там было 59 передач по полчаса, несколько томов я про них тогда перелопатил.
Кроме того, с 1979 года в редакцию начали приходить письма. Народ раззадоривался, люди передавали письма через третьи страны, вообще любыми способами к нам стучались. Это был своего рода спорт для них.
— Насколько я знаю, написать за границу, тем более на «Би-Би-Си» из СССР было почти невозможно. А слушаю ваши эфиры, и вы там с письмами работали очень непринужденно. Словно обычным делом было написать откуда-нибудь из Бугульмы: здравствуйте, Сева, а поставьте-ка мне песню «Ballroom Blitz» группы Sweet, потому что она меня заводит.
— В одном могу заверить: все письма были настоящими. У некоторых людей из-за них были неприятности, потому что перлюстрация была полнейшей. В Первоуральске живет Гоша Беляев, он сейчас босс на местном телевидении. А тогда он пережил очень неприятные моменты. Его за переписку со мной выгнали из универа, сослали служить куда-то на север. И таких примеров много. Издержки судьбы, куда деваться. Зато все приличными людьми выросли.
— В какой момент вы поняли, что не просто одну из передач ведете, а стали одним из главных и узнаваемых голосов из-за «железного занавеса»?
— Многие годы я был абсолютно одинок. Писал сценарии один, был только приятель из ночной смены, на котором я испытывал свои шутки. Если он не смеялся, я их переписывал. Но в остальном совсем одинок. И был такой эмигрантский журнал — «Посев». В самом начале 1980-х попалась там статья человека, который побывал в СССР и делился своими наблюдениями за умами молодежи. Там была всего одна фраза: «Молодежь, конечно, слушает Севу». Так я хотя бы понял, что хоть кто-то меня там слушает. А вот потом уже, где-то 15 лет спустя после отъезда, в 1990-м, когда в Союзе у меня уже возник фан-клуб, я встречался с его членами. Вот тогда было тяжело — меня чуть на части не порвали. Встречало меня тогда человек 700. Не все трезвые и выдержанные, зато свои.
— Получается, сидя в Лондоне, вы только интуитивно ощущали, что на ваши программы есть какой-то отклик?
— Знаете, лишнее общение с аудиторией тоже вредит, начинаешь распыляться, к чему все это. А так я делал из достававшейся мне народной энергии своего рода выжимку, которая самому народу и была очень интересна. Письма выводил в эфир. Я понимал, что идет становление некоего нового мышления — интуитивно, скорее, да.
Письма же я никогда не выбрасывал. Когда их собралось полтора центнера, мы сумели их переправить в Америку, в архив Института Гувера в Стэнфорде. Где они почетно занимают больше шести метров пространства. Я всем говорю, что лет через 300 на этих письмах кто-нибудь докторскую диссертацию напишет. А когда письма только ушли — это были коробки и коробки, которые я сам паковал, — то представитель института попросил бирку к ним придумать. Я им тогда сразу сказал, что это называется: «Становление молодежного сознания в 1970–80 годы ХХ века в России».
— Насколько сильно вторая половина 1980-х изменила вас и ваши передачи? Вы начали тогда говорить об Александре Башлачеве, «Аквариуме», других советских рок-группах.
— Тогда вышла пластинка в Америке — с четырьмя самыми важными советскими рок-группами: «Кино», «Аквариум»…
— «Странные игры» и «Алиса». «Red Wave» она называлась.
— Да, это Джоанна Стингрей (американская певица и продюсер, пропагандист советского рока середины 1980-х — прим. «Медузы») выпустила. И эта пластинка попала ко мне. Поскольку она была выпущена на Западе, то я имел полное моральное и редакционное право ставить ее в нашем эфире. Если бы это были подпольные ленты из СССР — нет, я бы не рискнул подставлять людей. А так мы сыграли, и начался мой контакт с советским роком.
Там тогда было очень много живого и настоящего, интересного. Много пафоса, много драмы. Вот группа «Телевизор» с песней «Твой папа фашист» — это же вообще было что-то революционное по тем временам. Поэтому я время от времени начал их поддерживать. А потом уже, когда начал выходить «Севооборот», ее героями стали самые разные люди. Вот там начинали «Би-2», «Мумий тролль» впервые у нас появился. Илья Лагутенко тогда еще был в Лондоне, работал обычным переводчиком. И очень много было интересных людей. Благодаря им сохранилось понимание, что и как в СССР начиналось.
— Вы легко воспринимаете новую музыку? Наряду с классикой рока вы всегда ставили что-то новое. Будь то UB-40 в середине 1980-х или Radiohead десятью годами позже.
— Это адский труд. Самое тяжелое, что может в нашей работе происходить — это слушать много новой музыки, которая при этом тебе не нравится. Из новой музыки 80% — это всегда хлам. Надо научиться его отсеивать. Я научился — ставил виниловую пластинку в середине дорожки по 10–15 секунд и сразу понимал по структуре и оригинальности смены аккордов, чего это стоит, есть там что-то или нет. Насобачился, одним словом.
Плюс великий подвиг перед музыкой совершил наш диджей Джон Пил (радиоведущий «Би-Би-Си», впервые поставивший в эфир самые разные рок-группы от Led Zeppelin до White Stripes на самом раннем этапе их карьер; скончался в 2004 году — прим. «Медузы»). Он вел по вечерам масштабные четырехчасовые программы. Для этого он по 16 часов в день слушал новую музыку. Полтора грузовика пластинок, присланные ему. Это был подвиг. Он умер, мне кажется, от перенапряжения.
Я как-то был продюсером и играл регги с негритянской группой «Икарус». Как продюсер послал ему альбом, он два или три раза в эфире честно его ставил. Не потому, что у меня были привилегии, а ему понравилось.
— В какой момент закончились «Рок-посевы»?
— Эта история и так продолжалась слишком долго. Эволюция происходила внутри самого «Би-Би-Си», постепенно менялся взгляд на радиовещание. Программа 26 лет просуществовала, некого винить в том, что она кончилась, это усталость металла. Кроме того, изменилось время, информация хлынула в Россию. После 1991 года я даже не знал, в каком стиле мне вещать. Потому что все эти наши антисоветские приколы в одночасье оказались совершенно бессмысленными. Перешел на более серьезный тон и общечеловеческие шутки.
— И тогда вашей основной программой стал «Севооборот».
— Можно и так сказать. В своем роде это было эпохальное событие. Потому что тогда, еще в 1980-х, живого эфира в России не было в таком формате. Руководство «Би-Би-Си», надо отдать ему должное, проявило терпение, понимание и даже храбрость. Во-первых, разрешили нам живой эфир, дали название. А во-вторых, 19 лет подряд выписывали нам две бутылки красного вина. Одну в студию, чтоб мы с гостями чокались и пили, а вторую -воспитанные англичане не могут же оставить в стороне технический персонал — в аппаратную. Техник в конце каждого эфира извиняющимся тоном говорил нам: уж извините, я опять не допил.
— А вот по итогам: вы все же просто про музыку рассказывали или антисоветской деятельностью занимались?
— Я интуитивно всегда двигался, ничего специального. Когда в советской печати меня начали разоблачать, там было такое интересное явление: они сами-то работали большими коллективами, и поэтому у них возникало странное для меня ощущение, что и за моей передачей стоят какие-то целые отделы английской контрразведки. Хотя я сидел в студии один и карандаш грыз. Но руководство как-то эти разоблачения отметило, поняло, что меня в СССР слушают.
— Ваша работа в последние годы — это «БибиСева», новости с человеческим лицом; новости, которые вы продолжаете разбавлять песнями и рассказываете истории из жизни. Можно я только про последние два года спрошу? В условиях украинского кризиса, в условиях заново растущего противостояния между Россией и Западом вам этот человеческий подход легко давался?
— Давайте только отметим, что собеседников мне ищет продюсерская команда. Я прихожу, в общем, на готовую структуру передачи, и моя задача — вдохнуть в происходящее человеческое отношение.
С моей точки зрения, все политические проблемы в России обсуждают в схоластическом ключе. Одни говорят одно, другие диаметрально противоположное. Но за войной и за Донбассом не только политика, это живые люди, их судьбы, трагедии, и мы именно в этой стороне заинтересованы. Подать человеческое лицо событий, с моей точки зрения, важнее, чем обсуждать все это в каком-то чисто теоретическом ключе. Политологи и социологи мира не меняют. Он меняется от отношения одних людей к другим. Я всю жизнь за этим наблюдаю и работаю.
— В пятницу [4 сентября] у вас уже даже не последний эфир, а что-то вроде торжественной церемонии.
— Да, в центре Лондона, в Пушкинском доме. Там большой зал, большие экраны, будем в течение часа как-то подытоживать деятельность. Будут из разных лет веселые и грустные кусочки эфиров, гости что-то скажут — человек 40 придет. Людей много интересных было за эти годы, вы сами понимаете. Даже и перечислять сейчас не стану.
— Пройдет три-четыре месяца после этой недели. А как вы сами себе представляете: что вы делать будете?
— У меня от издательства заказ на вторую книжку воспоминаний. Кроме того, у меня есть контракт на озвучивание всех книжек, которые уже издавались. Потом, я еще пока не знаю, мы что-нибудь с «Би-Би-Си» придумаем. Тут не любят, когда таланты в грязи валяются, и если есть человек, надо с ним что-нибудь сделать. Работа на «Би-Би-Си» из таких историй и состоит. Из меня политический журналист был ниже нуля, но ведь поднаторел за 13 лет. У меня есть опыт общения, стиль. И раз люди слушают, мы для них что-нибудь сделаем. Какие-нибудь новые формы. Только более экономно — что-то ежедневное я уже делать точно не стану. Но что-нибудь еженедельное придумаем.
Андрей Козенко
Медуза
Сооснователь издательского дома «Комитет» Андрей Загоруйко пообщался с Александром Винокуровым, инвестором телеканала «Дождь», порталов «Слон», «Большой город» и совладельцем сети клиник «Чайка». О возможной смерти медиарекламы, заработке на платном контенте и медиабизнесе в российской действительности.
Андрей Загоруйко: У вас тут в «Москва-Сити» потрясающий офис. Но я слышал, что вы отсюда уезжаете?
Александр Винокуров: Уезжаем. Дорого. Как только стал проявляться кризис в конце декабря прошлого года, мы сразу написали арендодателю, что не сможем снимать по прежней цене. Он сделал нам большую скидку — пока сидим. Но у нас была договоренность, что съедем через месяц после того, как он найдет другого арендатора — и вот, нашёл. Тратить деньги на офис в нынешних условиях нерационально. Тем более, что по городу много предложений.
У вас три или четыре больших проекта: сеть клиник «Чайка», издания «Большой город», «Дождь» и «Слон». Я изучил внимательно все показатели по доходам и расходам. Интересно, делите ли вы ресурсы между компаниями? Есть у вас какой-то общий фронт-офис, бэк-офис, юристы и так далее?
Я бы сказал, что не четыра, а два — медиа и здравоохранение. Между медийными компаниями, безусловно, делим ресурсы. Между медиа и здравоохранением — чуть-чуть, в силу того, что мы здесь рядом сидели, и некоторые переплетения между сотрудниками образовались. Не специально.
Потенциально между медийными компаниями, наверное, было бы логично еще плотнее взаимодействовать, чем сейчас. А между медицинской и медийной — не вижу смысла.
У нас в компании есть инвестор, и он практически не вмешивается в процессы, за исключением обсуждения общих показателей. Как это происходит у вас? Вы не владеете долей компании формально, всем владеет ваша супруга, если я правильно понимаю. Вмешиваетесь ли вы в работу медийных компаний? Оказываете ли влияние на редакцию или рекламный отдел?
Я не вмешиваюсь в работу редакции, у меня нет доступа к админке — статьи вижу уже на сайте. Но было бы глупо отрицать, что у меня, как у генерального директора, есть возможность при необходимости повлиять на работу — через экономические и организационные инструменты, например, через смену главного редактора. То, о чем спрашиваете вы — «давай напишем про это или отразим это так» — никогда не было.
А вас какие-нибудь, допустим, друзья или партнеры никогда не просили снять или поправить статью?
Конечно, просили. Друзьям я в силах объяснить, что не могу этого сделать, на примерах, связанных с их бизнесом. Были случаи, когда моим близким друзьям не нравилась статья какая-то. Я говорил «Извини» и объяснял, почему я не могу это изменить. Если какие-то говнюки звонят, то я обычно не объясняю.
Не планируете ли вы запускать что-то на Западе, учитывая ситуацию в России и подвижки наших коллег из Look At Media, которые запустили Hopes&Fears в Штатах?
Не планирую. Уже слишком старый. Я считаю, что все должно быть в меру и органично. Не получится сделать так: «Давайте все придумывать на Западе, потому что там рынок больше и на английском языке читают».
Но там ещё и доллары.
И доллары, и вообще. Миллиард человек знает английский язык, а русский всего несколько сотен миллионов. Движение на Запад должно происходить естественным и органичным способом. Не верю, что любой русский дяденька или паренек сможет сделать медиа в США или Великобритании. Я вот не умею. Здесь я хотя бы примерно понимаю, знаю вкусы людей. Здесь я живу.
Видел вашу запись на Facebook про сервисы, за которые вы платите. Интересно, есть ли какие-то западные медиа, на которые вы равняетесь, которые вам нравятся и которые вы хотели бы повторить в России?
История с тем, что можно что-то повторить точь-в-точь, никогда не работала и не сработает, потому что среды разные и люди разные. Хоть повторяй все до копеечки: дизайн, оформление, форматы и так далее — все равно будет другая история. Как эта стартаперская тема: «У меня есть офигенная идея, дайте мне, пожалуйста, миллион рублей. Будет потом миллиард долларов». Я говорю: «Отлично, давайте идею». «Нет, идею рассказать не могу». Я считаю, что идея в данном случае мало чего стоит. Исполнение гораздо важнее. И сочетание его с теми потребителями, для которых это делается.
Безусловно, при этом есть какие-то западные СМИ, которыми мы и редакция пытаемся вдохновляться. Но повторять их не рискуем. Чуть больше года назад, когда мы занялись продвижением подписки, безусловно, смотрели в первую очередь на успешные издания, которые тоже работают по этой схеме. Например, на The Economist, поскольку это тоже журнал. «Слон» мы с точки зрения формата определили как журнал. Если для газеты главным, но не единственным, форматом является новостная заметка, то для журнала — какая-то объяснялка. Посмотреть сейчас любой русский или западный журнал — на обложке все статьи будут начинаться с «Как», «Почему» и так далее.
У вас же есть и «Быстрый Слон» (лента новостей — прим. ред.), который используется, как я понимаю, для генерации трафика, который вы потом пытаетесь сконвертировать в подписки?
Когда вы открываете бумажный журнал или новостной, как их называют, еженедельник, там всегда есть какие-то короткие заметки, связанные с тематикой журнала. В том же The Economist присутствуют микроновости, покрывающие недельную повестку. Мы считаем, что набор новостей должен сочетаться с основными публикациями. И, конечно, наоборот, тексты, которые пишет наш журнал, в первую очередь привязаны к новостной повестке, к «актуалке».
The Economist, который вы любите, использует обезличенную модель подачи контента. У них даже авторы подписываются инициалами, а не именами. У вас совершенно наоборот. Персоналии — это главная сущность на сайте. То есть люди ходят на Кашина, на Гуриева и так далее. Вы сознательно выбрали такую модель, исходя из того, что в России люди любят ходить на кого-то, а не потреблять контент, потому что он профессиональный?
Сознательно к этому вопросу не подходили. Не было такого момента, чтобы сидели и решали: «В The Economist не подписываются, а мы будем». Просто у них для читателя неважно, кто написал. А вот в Time, по-моему, на авторов делается такой же акцент, как у нас. Там автор указывается едва ли не крупнее, чем заголовок. И какая модель лучше — чёрт знает. У нас так исторически сложилось.
Если автор становится знаменитостью, то это помогает продавать материалы читателю. С другой стороны, я думаю, что значительное количество наших читателей не всегда обращает внимание на то, кто автор. Не смогу определить в процентах, но уверен, что многие читают «Слон» как «Слон», «Коммерсант» как «Коммерсант», «Ведомости» как «Ведомости». И я лично был читателем и «Коммерсанта», и «Ведомостей» черт знает с какого года. Обращать внимание на авторов заметок стал только после того, как заинтересовался медиа. Когда что-то написано в «Коммерсанте», я говорил своим друзьям: «Почитай в "Коммерсанте", почитай в "Ведомостях"». А сейчас я уже понимаю, что если ты так сказал, то ты как лох выглядишь (смеется). Сейчас надо говорить: «Прочитай Светлану Рейтер» или «Прочитай Юрия Сапрыкина». Отраслевая особенность.
Вы говорите, что нельзя сделать в России точную копию западного проекта. Но вот есть сайт AdMe, который не то чтобы копия, но очень похож на Buzzfeed. Я вижу, что вы AdMe знаете и шарите их активно. Шарили, по-моему, запись Марата или Павла (основатели Adme — прим. ред). Как вы к ним относитесь с точки зрения бизнеса? Что вы думаете про их невероятный охват?
Я бы не сказал, что Buzzfeed и AdMe — это одно и то же, хотя и понимаю, почему вы так спрашиваете. Отношусь к ним с уважением. У них есть аудитория, есть сотрудники, которые умеют делать продукт, интересный людям. Сейчас эпизодически наблюдаю за их успехами в проектах на других языках. Разве это не круто?
Я встречаю иногда в соцсетях какую-то ругань по поводу снисходительного отношения к AdMe. Совершенно этого не разделяю. Если вы не хотите шарить, не шарьте. Но то, сколько людей их читают, и то, что это совсем не про расчлененку и не про порнографию, — поразительно.
С таким охватом, как у них — да. Нельзя всем угодить. 30 миллионов охват — это огромные цифры.
И потом, я вижу каких-то людей, которые меня окружают, которые иногда шарят AdMe. Моих родственников, детей моих друзей. Что плохого-то там? Вполне «воздушный», позитивный контент. Почему его не должно быть?
Снобы говорят, что он, условно, для дураков. Но шарят контент и мультимиллионеры. У меня в ленте кто угодно может шарить: управляющие партнеры фондов, топ-менеджеры, и так далее.
Тоже слышал, что расшаривать AdMe — моветон. Мне плевать.
Мне тоже. Вернусь к вопросу про платные сервисы. Среди большого списка сервисов, за которые вы платите, есть ли те, которыми вы довольны? Допустим, я плачу за Evernote и за кучу других сервисов. Но за Evernote деньги отдавать тяжело, потому что это кривой, ужасный продукт. А есть ли какие-то суперкрутые сервисы, за которые вы деньги с удовольствием отдаете каждый месяц?
Это не про медиа, это про сервисы сейчас? Я уже многолетний подписчик «Ведомостей». Думаю, что так будет всегда — обязательно буду подписываться на них и дальше. Если про сервисы в целом, то есть какой-то набор приложений, за которые я плачу регулярно уже несколько лет. Фитнес-трекеры, есть какие-то хорошие приложения, которые советуют рестораны в Европе, — сейчас не вспомню. Ничего такого специфического не расскажу. А, и iTunes, конечно же, во всех его проявлениях.
Ivi.ru?
Сейчас, наверное, все-таки больше Okko. Дети что-то там покупают, мне регулярно приходит SMS. Хотя в последнее время я заметил, что некоторые фильмы нахожу раньше на ivi. Но в Okko мы лояльные и давние пользователи — уже два-три года пользуемся.
Покупаете трафик на стороне для своих проектов, меняетесь ли с кем-то или есть какие-то другие каналы?
Покупали. «Слон», когда только появился, покупал прилично трафика у news.mail.ru. Сначала покупали много, затем сокращали, года полтора назад перестали покупать совсем, потому что уже было не нужно. Некоторое время решили попробовать снова. Например, на закрытые платные материалы. Эксперимент оказался неудачным.
Сейчас трафиком стараемся ни с кем не обмениваться. Всё это даёт временный эффект. У «Дождя» была до некоторых пор эффективная обменка с «Эхо Москвы». Менялись довольно хорошими объемами, а потом как-то это все стало иметь меньшее значение. Там же есть определенные вопросы, связанные с тем, как это отражать в бухгалтерском учете. Да и своего непроданного трафика довольно много.
Мы менялись пару раз с Harvard Business Review. Все эти нулевые взаимозачеты довольно сложно документально проводить, учитывая отсутствие прибыли. В итоге прекратили.
Да. Сейчас мы не обмениваемся, кроме как между своими проектами. И даже большее значение имеет обмен анонсами в соцсетях, чем непосредственно на сайтах.
Какая у вас схема мотивации журналистов? Есть ли какие-то KPI, к которым привязана заработная плата? Например, количество просмотров или еще что-то.
Нет, пока нет. Если человек свою работу знает, любит и умеет, он будет ее делать хорошо, независимо от KPI. А система оплаты, поощрений и премирования должна как-то соответствовать общему вкладу в дело. Долгое время в «Слоне» не было никакой системы премирования журналистов. После введения пэйвола несколько руководителей стали получить премию в зависимости от количества покупок подписки.
С сентября мы будем внимательнее считать эффективность каждого отдела внутри «Слона». Пока просто посмотрим на некие показатели эффективности работы. Боюсь обидеть наших журналистов, оценивая их творчество через «показатели эффективности», но тем не менее. Будем смотреть на инвентарь и делать некоторые выводы. Будет ли это как-то связано с премиями, я не знаю, но возможность посчитать точно будет. А использовать ее или нет — решим потом.
Мы вот хотим сделать KPI по среднемесячному трафику. Выше нормы — коллеги получают премии. То есть появится мотивация поддерживать среднесуточный трафик на каком-то уровне. И это, в принципе, работает. Не привязываться к просмотрам, которые легко накручиваются, не привязываться ни к комментариям, ни к чему такому. Но общий трафик — это хороший вариант.
Трафик в посетителях?
Да, в униках.
А почему не в просмотрах? Все-таки объясните, почему вы так решили. Инвентарь-то просмотровой.
У нас, как и в среднем по медиа, 2–3 максимум просмотра на уника. Просмотры — это показатель продуктового отдела, а не журналистов. Мы решили брать уников, потому что все-таки хотим охватывать большую аудиторию. Соответственно, нас интересует больше охват, чем какие-то продуктовые цифры, на которые редакторы повлиять не могут.
Хорошо. Во-первых, вряд ли кто-то знает правильный ответ на этот вопрос. Во-вторых, я думаю, что систему нужно постоянно менять. Американцы проводили многочисленные исследования в цехах на производстве, как те или иные факторы влияют на производительность труда. Они, например, раскрашивали стены в разные цвета, включали музыку, выключали музыку, добавляли перерывы, кофе, чай делали. Они пытались определить, быстрее люди работают с красными стенами или с синими стенами. Оказалось, что люди каждый раз работали все лучше и лучше от самих изменений. Им нравилось, что кому-то не плевать на то, как им работается.
Основной вывод про мотивацию — нет никакой идеальной схемы мотивации для производства. Она должна меняться, потому что все застывшее либо наскучивает, либо находятся какие-то лазейки для того, чтобы накручивать показатели.
Сейчас премии есть у нескольких сотрудников «Слона». И, может быть, мы, получив данные об эффективности работы в просмотрах страниц и подписках, каким-то образом попытаемся эти данные привязать к системе мотивации. А, может быть, не попытаемся. Может быть, просто расскажем коллективу, кто у нас молодец.
Я затронул тему комментариев, которых у вас, если я не ошибаюсь, нет. На «Медузе» их тоже нет, но «Медуза» их собирается внедрять. И, по слухам, они будут платными.
Я не в курсе.
Мы сделали на TJ платные комментарии в целях минимизации рисков, связанных с модерацией. И вроде пока работает. У вас на проектах можно будет комментировать?
Мы сделаем комментарии на «Слоне» через какое-то время, но они, естественно, будут только для подписчиков. Будут ли они открыты для читателей или нет, еще посмотрим.
Вы на своём рабочем компьютере пользуетесь Adblock?
Не пользуюсь. Не только по этическим соображением, мол, «мы же тоже продаем рекламу». Когда я перестал читать бумажные «Ведомости», я понял, что многое упустил. Бумажная газета — больше, чем просто буквы. Лично мне не хватало печатной рекламы, наблюдения за тем, кто и на какой полосе её купил. То есть сама покупка рекламы: разворота, еще чего-то, — она дополняет какую-то бизнес-картину. Кто рекламируется, как и что продвигают. Если я включу Adblock, то перестану понимать про медийный бизнес и про деловую жизнь вообще.
Хочется следить, через какие площадки ставят, кто ставит. Ты сразу понимаешь, где «бьется пульс этого города». Кто сейчас рекламируется? Henkel? Или он сейчас уже не рекламируется? Недвижка, машины и так далее. Видно, что хорошая и дорогая недвижка, например, пошла рекламироваться через RTB. Если это все заблокировать, как я об этом узнаю? Когда сам заходишь, ты это все чувствуешь. Возникают вопросы, возникают и какие-то идеи в этой связи.
Для профессионалов это важно, конечно.
Для немедийщиков тоже. Если ты занимаешься недвижимостью, целиком-то сложно всё понять. Заходишь на «Слон» и видишь, что твой конкурент здесь стоит. Если ты еще поймешь, что он стоит через RTB, то ты можешь позвать своего менеджера и сказать: «А давай-ка мы сравним цены и разберемся, как что работает. И почему мы стоим не в этом прекрасном месте, где стоит наш конкурент, а в другом. И давай мы сравним, почему я все время эту компанию вижу, а нас нет. Может быть, они знают, что здесь хорошо идут покупки». Без этого не обойтись.
Раз уж заговорили про RTB: как вы считаете, будет ли в будущем медийная реклама, баннеры, продающиеся по рекламным прайсам? Или вы вовремя поняли то, что такого рынка уже не будет, и начали внедрять Paywall и так далее? Потому что понятно, что на RTB сайты вроде ваших и наших не заработают особых денег никогда.
Я, в целом, довольно давно являюсь апологетом платы за контент. Назовем это просто подпиской. Долго размышляя и наблюдая за тем, как устроен рынок, я пришел к мнению, что он устроен абсолютно по-дурацки. Читатели хотят читать, зрители хотят смотреть, а решение о том, производить контента больше или нет, мы принимаем, исходя из того, есть ли реклама. Дурдом же. Кривой рынок.
Когда прекрасные авторы готовы писать прекрасные статьи, а у читателей есть на это спрос, но мы вдруг сокращаем и закрываем издание из-за того, что компания Procter&Gamble, например, решила сократить количество своих брендов с 40 до 20. Неправильная история. Поэтому рынок, избалованный и извращенный рекламой, постепенно будет двигаться в эту сторону. Но реклама никуда не пропадет. Она будет существовать всегда.
В ближайшие годы даже в богатых государствах, таких как страны Европы или США, значение подписок для медиа будет расти. 100% будет расти. На Западе это будет происходить медленнее, потому что у них рекламный рынок намного более развитый.
Я года полтора назад проверял соотношение между доходами на душу населения у нас и в США и рекламными расходами в расчете на одного человека. Разница между доходами оказалась существенно меньше, чем разница между рекламными тратами на каждого россиянина и американца. Понимаете, какое хитрое соотношение?
Примерно. И какое было соотношение? Большое?
Точно числа не помню. На тот момент разница в доходах была четырёхкратная, а рекламных денег на каждого американца тратилось в 8 или 12 раз больше на россиянина. Это значит, что американские СМИ могут дольше продолжать наслаждаться рекламной моделью, и не усердствовать в подписке. А у наших медиа из-за «рекламной бедности» есть шанс измениться быстрее.
В Штатах привыкли покупать контент. Они нормально относятся к тому, что надо платить. А у нас, кроме Москвы и Петербурга, больше-то и негде, в принципе.
Это миф, что Штаты привыкли покупать, а мы не привыкли. То, что у нас люди не хотят покупать, — ерунда. Когда у тебя есть бесплатное приложение, почти легальное, либо за которое никто не наказывает, тяжело даже нормальным путем объяснить, почему надо купить сериал на «Амедиатеке», когда даже в выдаче «Яндекса» ссылка на его пиратскую копию стоит в поисковой выдаче выше.
Ситуация постепенно меняется.
Меняется. И это вопрос правоприменения. Но даже на собственном опыте мы заметили, что люди готовы покупать контент. Много ведь было сомнений по поводу внедрения подписки на «Слоне». Первое, что говорят медиаменеджеры: «Подписку можно давать только на деловые издания типа "Ведомости" и FT». Это якобы трейдеры покупают, потому им нужно для работы. Тогда только они и будут платить. А за всякую ерунду типа колонок люди платить не будут. Вот это заблуждение. Люди по-другому потребляют медиа, и они готовы платить за то, что они хотят. А хотят они не всегда профессиональную информацию и не только профессиональную информацию.
Давайте ещё раз вернемся к «программатику» и медиарекламе.
Я уже сказал, что реклама, конечно, останется. Она будет иметь меньшее значение для медиа, будет жить своей жизнью. Не рулить медиа, а выполнять свою функцию — создание спроса и так далее. То есть медиа и реклама никогда между собой не разойдутся. И, конечно же, я верю и надеюсь, что новые технологии помогут посреднические издержки на контакт между рекламодателем и аудиторией сократить и сделать этот контакт более эффективным.
У вас сейчас подписка — примерно треть выручки, если я правильно понимаю.
Это в терминах P&L, по первому полугодию. Я думаю, что по итогам второго полугодия доля подписки в P&L приблизится к 50%.
И вы думаете, что это как раз уже эквилибриум — половина подписки, половина рекламы? Или есть какие-то дальнейшие тренды?
Это было бы чистым искусством, конечно, если бы у нас было 100% подписки и 0% рекламы. Но кажется, гармония достигается где-то в соотношении 50 на 50. Дальше будет видно.
То есть очевидно, что подписка будет все более и более популярным методом заработка у медиа. И все больше и больше медиа будут входить в Paywall. Но останутся такие пропагандистские рупоры, которым не важна выручка и деньги.
Мы говорим про медиабизнес. В медиа мы можем сравнивать, например, LAM и Slon, рассуждая о разнице в бизнес-моделях. То, о чем вы хотите спросить, — это просто выполнение некоторых пропагандистских функций, которое не имеет отношения к бизнесу.
Согласен.
Пропаганда — хорошее слово. Вы решили, например, стать пропагандистом здорового образа жизни либо чего-то еще. И создаете для этого медийную информационную структуру. Вы берете свои деньги и тратите их на пропаганду своего представления о прекрасном. Но это не имеет отношения к медиабизнесу. Пропаганда политических взглядов будет всегда. Пропаганда религиозных взглядов тоже будет. Но мы к этому не имеем отношения. У меня нет цели пропагандировать либо здоровый образ жизни, либо какие-то религиозные ценности.
У вас есть два формата подписки — месяц и год. Но многие читатели ходят на конкретных авторов и, наверное, были бы готовы платить за конкретные статьи. Допустим, какой-то микроплатеж за материал Кашина. Вы не думали об этом?
Мы даже пробовали. Это было года два назад, когда я был фанатом транзакшн-модели.
В каком смысле?
Мы хотели быть похожими на iTunes. И на «Дожде» транзакшн-модель не заработала. Я потерпел фиаско с выдвинутыми гипотезами — ничего страшного.
То есть в медиа такие разовые покупки не работают, как в играх?
У нас не сработало.
А платили?
Платили. Вероятно, это зависит от того, кто мы есть. Если бы мы были какой-нибудь видеопродакшн, выпускающий мультики, ролики, кино, то сработало бы. Но мы создаем медиа. Отличаемся от киностудии регулярностью и непрерывностью. Даже если это бумажное СМИ, то по понедельникам будь мил — выходи.
Мы делаем телеканал, мы делаем журнал, и их продаем. И поэтому подписка на отдельного автора, возможно, и прекрасна, но мы продаем подписку на журнал. И если даже вы подписались на нас из-за одного автора, мы постараемся заинтересовать вас другими. Как-то странно совсем больше никого не любить, кроме Олега Владимировича Кашина.
Вы ведете учет, кого больше всего читают и кто вам приносит больше всего денег? И есть ли какой-то у вас ревенью-шеринг? Я так понял, что он был, потом отказались.
Мы делали попытки. В конце концов, многие авторы сами от этого отказались, потому что нет рецепта единицы контента, которая вдруг окажется звездной. В кино такая же история у великих режиссеров: случаются фильмы, которые не собирают кассы. Многие авторы сами отказались, решив, что для них предпочтительнее и надежнее получать стабильный гонорар.
Автор сам не может отгадать, какая статья «полетит», а какая нет. Мы обсуждали с некоторыми из них, они говорят: «Никогда бы не подумал, что вот эта окажется такой популярной. Она на коленке была сделана. А вот в эту я вложил всего себя, а ее не стали читать».
Понимаю, такое в медиа сплошь и рядом.
Сплошь и рядом. Поэтому авторам невыгодно играть в эти игры. А потом, есть еще алгоритм Facebook, который очень влияет на читаемость, продаваемость и многое другое. Как он там работает — знает только Цукерберг, а ведь его соцсеть является сильным двигателем продаж. Если Facebook «схватил» статью, она стала шариться, распространяться — подписка будет. А почему он её «схватил», никто не знает в городе Москве.
Мы тоже экспериментировали, но толком ни к чему не пришли. Есть куча примеров, где работает одно, где работает другое. Никто не знает наверняка. А какие у вас примерно гонорары авторам? Или это коммерческий секрет?
Коммерческий секрет, конечно же. Но мы стараемся платить хорошо. Я думаю, что мы платим в среднем больше, чем другие издания. Именно из-за того, что у нас есть инструмент подписки.
Суммы в 390 и 2390 рублей (за месячную и годовую подписку соответственно) — это следствие каких-то сложных тестов, аналитики и прогнозов? Или это так просто?
Видно же, что они неровные. Значит, был применен какой-то алгоритм расчета (смеется).
Мы и другие российские проекты тоже планируем в будущем экспериментировать, и нам был бы очень интересен опыт, в том числе и ваш.
Любая цена на любой продукт, особенно на услуги — это попытка отгадать соотношение спроса и предложения. Мы годовую цену уже меняли. И, возможно, будем менять в будущем. Это попытка угадать, как цена влияет на количество подписчиков, на средний чек и так далее. Точных данных здесь никто вам не даст. Можно применить какие-то социологические опросы, и они будут тоже иметь свои какие-то недостатки. Поэтому мы на эту ерунду не тратим время и деньги.
Но ваши тесты не показывали прямой зависимости между спросом и предложением? То есть понижаете цену — увеличивается количество подписок. И наоборот.
Прямое следствие было только тогда, когда мы говорили: «Вот у нас скидка, и до конца этой скидки остается три дня». Это работает. Но, с другой стороны, я страшно не люблю скидки с точки зрения некой этики по отношению к читателям. То есть, если человек пришел и купил за 1900, а завтра другой будет покупать уже за 2900, то где справедливость? Мне хочется, чтобы мы никаких скидок не делали, чтобы выработали честное предложение и его держали.
Вот «Ведомости» регулярно пушат. Я там один раз купил подписку и забыл оплатить. Они регулярно мне звонят и предлагают купить дешевле, потом еще дешевле, потом на год вперед со скидкой. Но, опять же, если это работает, почему бы и нет.
Хороший пример. Я сам противник скидок. Мне кажется, что они меня мучают, рождают во мне самые низменные чувства — купи быстрее. Но когда я увидел, что «Ведомости» до такого-то числа делают скидку, сразу продлил. Теперь у меня «Ведомости» на год с небольшим. Видите, и вы заметили усилия, но вы не получаете от этого особого удовольствия. Вы думаете: «Обманывают или нет. Может быть, еще ниже будет». Мне это тоже не нравится.
По работе нужно. Что делать, покупаем за любые деньги.
Если бы «Ведомости» сказали, что подписка будет стоить 10 тысяч и не будет никогда меняться, мне было бы спокойнее. А если бы я купил за десять, а через неделю объявили скидки, то был бы расстроен. От этого бы подписываться не перестал, но осадочек бы остался.
А как взаимодействует ваш рекламный отдел и редакция? Есть ли какие-то между ними общение, конфликты и так далее? Этот вопрос меня очень волнует, так как у нас регулярно бывают споры между редакцией и рекламным отделом. Потому что приходит большой клиент и покупает кучу рекламы, и у него свои желания, которые нужно учитывать, но никто учитывать не хочет.
Рекламодатель у нас никогда не может получить необозначенное влияние на контент. Какие еще бывают конфликты? Например, одна презервативная компания хотела разместить рекламу секс-игрушек, но главный редактор ее заблокировал. У него есть право вето, он имеет право блокировать. Вот такие бывают конфликты. Ещё у нас есть такие форматы, как рекламные статьи и рекламные новости. Здесь контент создается отдельно, специально под клиента, под рекламодателя.
Редакцией?
Нет, как правило, внешними специалистами либо специалистами службы отдела спецпроектов. И без согласования с главным редактором такой контент не будет поставлен. Условно говоря, если некий рекламодатель хочет разместить статью, сейчас мы стараемся, чтобы идеи статьи обсуждались до того, чтобы не возникало этих конфликтов. Но если статья плохая, и Максим говорит, что такой статьи на «Слоне» не будет, то ее на «Слоне» не будет.
То есть у вас примерно такая же позиция, как у моего партнера, который координирует в том числе редакцию, а у вашего коммерческого отдела позиция как у меня, то есть продать все, что можно, поставить все, что угодно, завесить весь сайт баннерами.
Все правильно. Я думаю, что это абсолютно нормальный конфликт интересов. Коммерческие службы — я бы хотел, чтобы они хотели поставить больше баннеров. Это их правильное стремление — поставить баннеры везде, а как продукт выглядит для читателей — это уже ответственность главного редактора. И он у нас имеет право сказать: «Нет, здесь не надо ничего ставить, такой баннер не встанет».
Интересный вопрос, потому что, допустим, эта компания могла принести вам, условно, 3 миллиона рублей. Как это все в балансе отразится и на премиях? Кто за это отвечает?
Естественно, коммерческий директор говорит: «Максим, вот эта конкретно презервативная компания — это 1 миллион рублей». Он пытается надавить на мозг редактора в том числе и цифрами. Но Максим имеет право сказать: «Нет, это повлияет на имидж, на формат и так далее. Это не в нашем формате. Пожалуйста, не надо это ставить». Имеется в виду, что читатели будут нам за это благодарны, потому что они не хотели бы, чтобы такая реклама была.
У вас уже есть подписка, а у нас еще нет, поэтому мы на 100% зависимы от рекламных проектов.
Вы никогда это не почувствуете, не измерите напрямую. Но если вы поставите какую-то рекламу, которая вызывает отторжение, то, может быть, читатели заходить перестанут. Это не померяете — не поймете, но оно может повлиять.
А вы сейчас как инвестор где-то выступаете? Может быть, вкладываете в какие-то дополнительные проекты, медийные, немедийные, стартапы и так далее?
Нет. Есть только два вида бизнеса, которыми я занимаюсь — медиа и медицина. Стараюсь, чтобы ничего другого не появлялось. И обстановка не располагает пока.
И, соответственно, новые какие-то издания вы запускать пока не планируете?
Нет.
Вы в последнее время довольно активно занимаетесь спортом. Я вас регулярно вижу на набережной, где бегаю сам. Как вы пришли в спорт и какие успехи? Может быть, триатлон, «айронмен» и так далее? Или это мода?
Это действительно, наверное, больше связано с модой. Не то чтобы я так слежу за трендами, просто все друзья бегают. Я тоже бегаю, даже как-то триатлон вместе с женой проходили: она плыла, я — ехал и бежал.
Совсем забыл задать один вопрос про медиа, про изменение модели киоска Apple, введение подписки и отсутствие у вас приложений. Это совпадение? Будете ли вы что-то в этом направлении делать и внедрять?
Это хороший вопрос. Ещё не решили. Есть многие крупные интернет-издания, у которых нет приложений.
Например, проекты LAM.
У них тоже нет? Вот видите. Люди, которые в этом что-то понимают. Мы пока сомневаемся, что это нужно. Нам кажется, что большую часть нужных читателю функций мы реализовали через мобильную версию, хотя есть, конечно, определенные плюсы, которые дает приложение — например, пуш-уведомления.
Да, пуши потрясающе работают. И покупки, опять же. Мы продаем аккаунты TJ в приложении в два клика.
Модель подписки через приложения хороша еще тем, что у тебя привязана карта. Но не настолько сложно карту ввести даже в мобильной версии.
Кроме того, одно дело внести изменения в мобильной версии, другое — в приложении. Дорого и сложно. Я сам практически не пользуюсь приложениями в медиа. Пуш-нотификации можно каким-то другим способом доставить — есть же уже какие-то попытки. Тем более, что нам они нужны только для breaking news, которые не стоят в центре нашего бизнеса.
То есть у вас пока нет и не планируете?
Я не могу сказать, что этого не будет никогда. В ближайших планах — нет, потому что нам кажется, что от этого больше геморроя. Запирание контента вот в такие зоны, на мой взгляд, — неочевидная история. Если человек привязался, то он оттуда не вылезает и юзает один какой-то апп. У меня товарищ говорил, что очень любит пользоваться приложением Bloomberg.
У них важна скорость доставки информации и пуши очень важны.
У них ещё есть дополнительные функции, ты можешь следить за своим портфелем. Заставлять моих друзей перетыркиваться приложениями — нет, гораздо проще по ссылке с Facebook.
У нас есть приложения и есть нерешенные задачи. При пяти миллионах уников всего десятки тысяч установок. И не понимаем пока, как их растить. Есть пример Sports.ru. У ребят сотни приложений, миллионы трафика. Они активно продают рекламу и хорошо зарабатывают на этом.
Я не являюсь пользователем ни одного их приложения. Я регулярный читатель Sports.ru, но не через приложения. Правильно, неправильно — не знаю. Пытаюсь через свой опыт это все понять. Я захожу на их сайт регулярно, все время смотрю информацию или еще что-то, но никогда не пользуюсь приложениями.
Ясно. Надеюсь, обсудим эти же вопросы через год. Спасибо за интервью.
Обсудим. Успехов.
Текст и фото VC
Интервью Владимира Киселева программе "Бла-бландинки" на радиостанции "Говорит Москва"
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Это программа «Бла-бландинки». Мы начинаем. Обычно говорим: «У нас в гостях…», — но сегодня мы, получается, в гостях.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, и это довольно странно. Владимир Владимирович Киселёв у нас в гостях — музыкальный продюсер, руководитель фонда «Федерация», бизнесмен. Расскажите нам…
В. КИСЕЛЁВ: Не руководитель «Федерации».
О. ДАНИЛЕВИЧ: Неправильно, да?
В. КИСЕЛЁВ: И никогда им не был.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Создатель фонда «Федерация» — это правильнее?
В. КИСЕЛЁВ: Да, ближе.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: О фонде мы ещё немножко поговорим. У вас так много папок, много бумаг, много дел.
В. КИСЕЛЁВ: Я с вами буду говорить, вы не отвлекайтесь. У меня везде дела.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Самое главное, что сказала Катя: «Обычно мы говорим: „У нас в гостях…“». А сегодня, правда, мы скорее в гостях.
В. КИСЕЛЁВ: Это не означает, что моя гостиница. Мы вместе в гостях…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: У гостиницы.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А почему именно это место?
В. КИСЕЛЁВ: Я здесь был на переговорах, поэтому географически мне легче было сюда. А дальше я двигаюсь (выдам тайну) в «Новинский пассаж».
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: И там очередные переговоры?
В. КИСЕЛЁВ: Там очередные переговоры. Если я не буду переговаривать, кому же я нужен буду? А у нас самое большое, как мы знаем, достояние природы, данное нам из всех животных — это общение и чувство прекрасного.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Чувство нужности.
В. КИСЕЛЁВ: Нет, общение и чувство прекрасности.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: О чём же вы переговариваетесь?
В. КИСЕЛЁВ: Я переговариваюсь о том, чтобы донести до людей правду, потому что вся эта ложь, которая вокруг возникла, вызывает оторопь.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вот мы и хотим узнать…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, о лжи, о которой вы говорите. Ваше имя тесно связано со сделкой «Госконцерта» по покупке РМГ. Не очень понятна ваша роль, честно говоря, в этой сделке. Какое отношение вы конкретно имеете и играете в этой сделке?
В. КИСЕЛЁВ: Создаётся сразу вопрос: а что это меняет?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Потому что ваше имя всплывает наравне с фамилией Кожевникова, с фамилией Бунина. Почему вы фигурируете здесь?
В. КИСЕЛЁВ: Нормально. И ещё какие-то фамилии. А что в этом плохого? Ещё какие-то возникнут фамилии. Самое главное — почему придана этой сделке какая-то особенная…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вот. Почему?
В. КИСЕЛЁВ: Это я у вас должен спросить. Я откуда знаю? Вы же представители средств массовой информации.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Потому что очень много противоречивой информации на этот счёт есть.
В. КИСЕЛЁВ: О! Для этого мы здесь и встретились.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это правда. И первый вопрос, на который вы не хотите пока отвечать: какое отношение к этой сделке имеете вы?
В. КИСЕЛЁВ: Нет, я готов. Смотрите, противоречивая информация. Давайте сразу говорить. Во-первых, как бы это было ни смешно, мы будем возвращаться к очень известной присказке: «А был ли мальчик?». Вы спросили, почему у меня столько бумаг. Дело в том, что все мои оппоненты говорят по взаимоотношению ко мне формулировками эмпирическими: «угрожал», «угрозил», «загружает», «угрожает» и так далее. Русский язык богат. Все говорят о рейдерском захвате, все говорят о том, что я бойкотирую. И самое главное, что все говорят в роли как минимум Нострадамуса о том, что я буду делать. Я не знаю, что я буду делать, а они все знают.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Давайте не будем строить никаких предположений и сейчас всё-таки выясним, кто вы в этой сделке.
В. КИСЕЛЁВ: Есть письмо, которое было написано нашему уважаемому руководителю о том, цитирую (поэтому и я сказал, что все бумаги здесь), что «мы предлагаем, исходя из того…» В письме этого нет, но подразумевают, что есть Макаревич, есть Гребенщиков, есть Арбенина. Их точка зрения: они решили сегодня быть против нашей страны, против нашего государства, они решили встать на сторону украинского народа. Их право. Правда, как вы знаете, очень занятно у нас с Макаревичем вся наша жизнь строится при том, что мы, в общем, были товарищами, не скрою.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Сейчас вы уже не товарищи?
В. КИСЕЛЁВ: Я не общался, я его видел последний раз лет семь тому. Кстати, первый топор против меня бросил он. Как раз тот самый приснопамятный фонд «Федерация». Когда к нему обратились по горячим следам: «А вот фонд „Федерация“…», — он сказал, что у Киселёва всегда были наклонности авантюристические и так далее. То есть первым против меня сказал Андрей. Я ничего против него не говорил. Хотя всю жизнь мы конкурируем, то есть имеется в виду, что «Машина времени» и «Земляне» — мы всегда были по разную сторону баррикад. Поэтому был ли мальчик…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Возвращаемся к письму.
В. КИСЕЛЁВ: Письмо дословно говорит о том, что мы предлагаем на базе концертного зала, который строится на стадионе «Открытие» после разрушенного концертного зала «Россия» (потому что на том месте будет построен классический зал), создать концертное агентство при поддержке «Русского радио», DFM, «Хит FM», Maximum и так далее.
О. ДАНИЛЕВИЧ: То есть РМГ.
В. КИСЕЛЁВ: Нет. Зачем же?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Подождите. DFM и радио Maximum, вы сказали — это и есть РМГ.
В. КИСЕЛЁВ: Да, понятно. Только дальше идёт список: Bridge TV, «Муз-ТВ» и «Русское радио». То есть мы предлагаем на базе этого создать концертный патриотический в некотором роде «инкубатор» («в некотором роде» — русский язык, вы знаете, очень богатый) для создания молодых артистов, для привлечения молодых артистов.
Следующий вопрос в этом письме: мы просим содействия. И что самое главное — мы нигде не указываем слова «покупка РМГ». Письмо я вам сейчас предоставлю. Мы нигде не указываем слова «покупка РМГ». И самое главное — мы нигде не указываем, что нам нужен какой-то административный ресурс для того, чтобы мы это сделали, нет слова «бюджет», который мы собираемся уже пилить, со слов наших оппонентов. И самое главное — если бюджет пилить, то какой страны?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Я так понимаю, что всё, что вы говорите — это значит по большому счёту, что сделка о покупке РМГ не имеет никакого отношения к тому, что предлагали вы? То есть этот концертный, как вы выразились, «инкубатор» и сделка…
В. КИСЕЛЁВ: Нет, «в некотором роде».
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А что означает «в некотором роде»?
В. КИСЕЛЁВ: Что это не «инкубатор», что в некотором роде некая форма примера.
О. ДАНИЛЕВИЧ: В общем, это две разные вещи?
В. КИСЕЛЁВ: Абсолютно. Но при этом, смотрите, очень интересный момент. Весь пыл наших оппонентов был сосредоточен на том, что мы написали «покупка»…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Простите. Можно я вас перебью?
В. КИСЕЛЁВ: Да, пожалуйста.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Потому что вы говорите «мы», и не очень понятно, кто такие «мы».
В. КИСЕЛЁВ: В частности, я и Плаксина, руководитель…
О. ДАНИЛЕВИЧ: «ИФД Капиталъ».
В. КИСЕЛЁВ: Да, председатель «ИФД Капиталъ».
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: И говорили, что вы даже встречались с президентом. Была ли встреча на самом деле?
В. КИСЕЛЁВ: Это надо у президента спрашивать. Я не имею права говорить, с кем я встречался, если мне не давали на это права.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Но письмо вы на имя Владимира Владимировича писали?
В. КИСЕЛЁВ: Я послал письмо, да.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Он завизировал и сказал: «Рассмотреть».
В. КИСЕЛЁВ: Нет, не «рассмотреть», по-моему. Сейчас посмотрим. Там резолюция Володину. После чего мы вышли в рабочий нормальный формат взаимоотношений. Поэтому мы говорим с вами… Сегодня какое число у нас? Большое. У нас сегодня выходит газета «Аргументы и факты», вчерашним днём, среда. Слушайте внимательно: «Киселёв написал президенту письмо о покупке РМГ для того, чтобы…». Скажите, это что, на идиотов рассчитано, а? В письме чёрным по белому написано то, что я вам продиктовал.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Речь о покупке не идёт, это мы поняли.
В. КИСЕЛЁВ: Среда, 26-е число. После этого мы можем нормально общаться с вашими коллегами?
О. ДАНИЛЕВИЧ: У нас сейчас есть прекрасная возможность…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Для того чтобы выяснить все нюансы до конца.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Все моменты. 22% акций, которые принадлежат господину Кожевникову и которые он продавать пока не хочет «Госконцерту»… Почему мы говорим вообще о «Госконцерте»? Потому что господин Бунин — это ваш давний партнёр.
В. КИСЕЛЁВ: Да.
О. ДАНИЛЕВИЧ: И в этой всей ситуации с покупкой, не покупкой (не понятно пока, на какой стадии сама сделка) вы принимаете всё-таки участие, потому что господин Бунин на вас ссылается.
В. КИСЕЛЁВ: А я разве против? Я говорю: какое это имеет отношение к тому, о чём мы говорим?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вот и мы вас спрашиваем: к самой сделке вы имеете какое-то отношение?
В. КИСЕЛЁВ: Имею отношение. Я консультирую господина Бунина. Я нахожусь с ним в абсолютном, выверенным мною полном здравии и союзе.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: В тех переговорах, в которых вы участвуете, вы как раз участвуете вместе.
В. КИСЕЛЁВ: Конечно. А мы и не против.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Прекрасно. В таком случае вы, конечно же, прекрасно понимаете, на какой стадии сейчас вообще переговоры. Вот они на какой стадии?
В. КИСЕЛЁВ: Минуточку! Ещё раз отвечаю. Давайте опять выходить назад. Мы говорим о том, что все наши уважаемые артисты… Хотя, правда, в этом смысле есть очень интересный аспект. Артисты что-то не очень бухтят. Бухтит кто? Дробыш, Пригожин…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Продюсеры.
В. КИСЕЛЁВ: Продюсеры. Почему? Я же говорю это, отвечая за свои слова. Потому что они обложили «Русскую медиагруппу», и ни один артист, не имеющий к ним отношения, не может на «Русскую медиагруппу» попасть. Второй момент немаловажный: все артисты, которые так рьяно подписали письмо президенту (странное стечение обстоятельств), имеют отношение к «Русской медиагруппе». Второй, третий и четвёртый пункты будут всё время выходить, что всё попадает к продюсерским центрам, которые имеют прямую заинтересованность.
Слушайте фразу, цитирую господина Пригожина и Рудковскую: «Если мы заберём свои песни, на „Русском радио“ будет дырка, потому что один Билан — это 70% ротации». Извините меня, что это за хамство по отношению к Пугачёвой, Антонову, Розенбауму и — по нисходящей — огромному количеству российских артистов?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Может, она имеет в виду, что Билан-то сейчас пишет, а у Пугачёвой вроде бы песни в последнее время не выходят?
В. КИСЕЛЁВ: Хорошо. А Алсу, а Орбакайте, а Агутин?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ну, Алсу тоже давно…
В. КИСЕЛЁВ: А, ну да, всех давно нет. А Киркоров и Басков когда последнюю песню написали? Три года тому.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вот. Все давно уже написали.
В. КИСЕЛЁВ: Все давно написали. А что это за формулировка по отношению к другим артистам: «Если мы заберём, будет дырка»? Что это за хамство такое?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Подождите, если вы подходите к делу как бизнесмен, то это успешный актив, который работал?
В. КИСЕЛЁВ: Ну?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Успешный актив. И если этот успешный актив…
В. КИСЕЛЁВ: «Шансон» — успешный актив?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да.
В. КИСЕЛЁВ: Почему его купил нефтяник? Я музыкант, а его купил нефтяник. Вас не интересует это?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Мы сейчас говорим о другой сделке.
В. КИСЕЛЁВ: Стоп!
О. ДАНИЛЕВИЧ: Хорошо.
В. КИСЕЛЁВ: Вы акцентируете словосочетание «это успешный актив». Вы же туда что-то вкладываете, да?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Конечно.
В. КИСЕЛЁВ: Вкладываете. Я вам отвечаю. «Шансон» — успешный актив?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Успешный.
В. КИСЕЛЁВ: «Европа Плюс» — успешный актив?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, успешный.
В. КИСЕЛЁВ: Bridge Media — успешный актив?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Мы не знаем.
В. КИСЕЛЁВ: Не знаете. Два успешных. Их купили люди, не имеющие никакого отношения к индустрии. У вас не вызвало интерес это? «Русская медиагруппа» — успешный актив, я его покупаю.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Так я про это и говорю, что вы как бизнесмен покупаете успешный актив.
В. КИСЕЛЁВ: А что в этом плохого?
О. ДАНИЛЕВИЧ: И говорите о том, что он сейчас неправильно работает, потому что…
В. КИСЕЛЁВ: Стоп! Я не сказал «неправильно». Я не сказал!
О. ДАНИЛЕВИЧ: Потому что там есть Билан, у которого 70%...
В. КИСЕЛЁВ: Стоп, стоп! Я не сказал слово (вы проверите плёнку) «неправильно работает». Я не говорил. Не надо…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вас это возмущает.
В. КИСЕЛЁВ: Стоп! Меня ничего не возмущает.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Нет, не возмущает?
В. КИСЕЛЁВ: Да вы что? Я 40 лет в бизнесе.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А в чём проблема тогда? Вы говорите, что нет определённых звёзд, имена которых вы назвали…
В. КИСЕЛЁВ: Я не об этом сказал. Внимательно, по-русски! Отмотаете потом назад. Я музыкант, поэтому у меня память исключительная, к сожалению, для вас. Отвечаю. Я сказал дословно: «Что за хамство по отношению к другим артистам?» — мотивируя, что «мы заберём песни, и на „Русском радио“ на 70% отобранного Билана будет дырка».
О. ДАНИЛЕВИЧ: Ну, потому что они считают, что если до этого…
В. КИСЕЛЁВ: Они считают.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, они считают. Они же имеют право на своё мнение?
В. КИСЕЛЁВ: Вот. И хорошо. А какое отношение ко мне это имеет?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А у вас есть чем эту дырку… Ну, представим теоретически…
В. КИСЕЛЁВ: В базе «Русской медиагруппы» было более 150 артистов.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Есть чем закрыть?
В. КИСЕЛЁВ: Более 150 артистов.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Давайте более предметный разговор. Вчера появился…
В. КИСЕЛЁВ: Вот смотрите, я вам возвращаю. Смотрите. Что написано?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: «Муз-ТВ» Bridge TV.
В. КИСЕЛЁВ: «Муз-ТВ», Bridge TV, RuSong…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Russian Travel Guide.
В. КИСЕЛЁВ: Видите, что написано?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Видим.
В. КИСЕЛЁВ: Где здесь покупка «Русской медиагруппы»?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Нет. Всё, вы об этом сказали и показали нам свидетельство. Более предметный разговор. Вчера в Twitter Ксения Собчак написала, что вы согласились на переговоры…
В. КИСЕЛЁВ: Не переговоры.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: На дебаты.
О. ДАНИЛЕВИЧ: На дебаты с Сергеем Кожевниковым в эфире телеканала «Дождь».
В. КИСЕЛЁВ: Да.
О. ДАНИЛЕВИЧ: И вы предполагаете, что Кожевников на это не согласится, потому что…
В. КИСЕЛЁВ: Откуда? Я такого не говорил.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это говорит Собчак, я её цитирую.
В. КИСЕЛЁВ: Вот ей и задавайте вопрос.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Что он испугается…
В. КИСЕЛЁВ: Ей задавайте вопрос. Я не комментирую Собчак.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Чего вы ждёте от этих дебатов?
В. КИСЕЛЁВ: Вообще ничего.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ничего. А зачем вы на них согласились?
В. КИСЕЛЁВ: Что значит «зачем я согласился»? А если бы я не согласился, то было бы: «А почему вы не согласились?» Ещё раз. Два ответа. Я вам отвечаю: «Я не согласился», — вы задаёте вопрос, почему я не согласился. «Я согласился», — почему я согласился?
О. ДАНИЛЕВИЧ: И всё-таки, почему вы согласились, а не — не согласились?
В. КИСЕЛЁВ: А какая мне разница, с кем говорить?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вам всё равно?
В. КИСЕЛЁВ: Вот я с вами говорю?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Нет никаких ожиданий от этих дебатов у вас?
В. КИСЕЛЁВ: А какие могут быть ожидания?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Ну, не знаю. Вы хотите прояснить какие-то ситуации, вы хотите что-то сказать.
В. КИСЕЛЁВ: Я иду к Ксении Анатольевне Собчак. Мне всё равно, кто там будет. Я к ней иду.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Никаких прямых вопросов вы не боитесь? И то, что она пишет, что…
В. КИСЕЛЁВ: Что значит «боюсь»?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Опять же это её цитата. Она пишет, что (с ваших слов якобы) вы говорите: «Кожевников, скорее всего, не согласится, потому что он боится прямых вопросов».
В. КИСЕЛЁВ: Стоп, стоп, стоп. Дать вам телефон Ксении Анатольевны?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Нет, не надо.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Нет, мы её Twitter читали.
В. КИСЕЛЁВ: Вот смотрите. Вы говорите о «боится», вы говорите о форме диалога. Вот журнал «Деньги». Журнал «Деньги» пишет: «Киселёв сказал, что его коллективы патриотично настроены, и поэтому они выступали под пулями в Крыму. Но какие же там пули?» — говорит журналист журнала. Во-первых, я хотел бы, конечно, этому журналисту посоветовать там побывать.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Смотрите, вы предлагаете нам задавать некоторые вопросы Ксении Собчак, а сейчас пытаетесь… Мы — не журнал «Деньги».
В. КИСЕЛЁВ: А я говорю о СМИ. Я говорю о том, как освещается это событие. Мы же начали с того, что мальчик-то был. Мы о чём говорим? Ещё раз повторяю.
Все наши подписанты написали о том, что идёт рейдерский захват, идёт неправомочная сделка и не хотят создавать патриотический холдинг. Проясняю. Патриотического холдинга нет. Не имеет никакого отношения рейдерский захват. Через три недели они уже написали… Вы знаете, что они уже хотят купить за ту же самую цену, кстати. И третий момент — идёт рейдерский захват. То есть получается, что мальчики по имени Алекперов и Федун — такие мальчики, что их можно рейдерским захватом… Служба безопасности уже сбилась с ног, ищет рейдеров, что забрали. Вы говорите об акционере — господине Кожевникове. А мы и не покупаем его долю. Мы разве ему делали предложение?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Потому что он не продаёт? Или вообще не хотите?
В. КИСЕЛЁВ: Я вообще с ним не общался. Я его видел полторы минуты за пять лет один раз.
О. ДАНИЛЕВИЧ: «Мы его не покупаем», — вы сейчас сами сказали.
В. КИСЕЛЁВ: Мы ему предложения никакого не делали.
О. ДАНИЛЕВИЧ: «Вы» — это вы и господин Бунин?
В. КИСЕЛЁВ: Ещё раз повторяю. Вы всё придаёте значение…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Я хочу понять, кто такие «мы».
В. КИСЕЛЁВ: Я, Киселёв Владимир Владимирович.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы не делали предложения Федуну?
В. КИСЕЛЁВ: При чём тут он? Мы о Кожевникове говорим.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да. Вы не делали предложения Кожевникову, но делали предложение Федуну и Алекперову. Правильно? Вы.
В. КИСЕЛЁВ: Да.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы от лица собственно бизнесмена Киселёва…
В. КИСЕЛЁВ: Как от помощника Бунина.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вот. Как помощник Бунина.
В. КИСЕЛЁВ: Я вам это сказал пять минут назад. Я консультирую господина Бунина.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Хорошо. Можно в этом смысле узнать у вас, каким образом удалось уговорить продавать успешный какой-то актив Алекперова и Федуна?
В. КИСЕЛЁВ: Начинается тогда вопрос: а может, не такой он и успешный теперь?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Может быть.
В. КИСЕЛЁВ: На секундочку, вы знаете, сколько стоил СТС год тому?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Нет.
В. КИСЕЛЁВ: 1 миллиард 200 миллионов. Знаете, за сколько сегодня продают?
О. ДАНИЛЕВИЧ: За сколько?
В. КИСЕЛЁВ: За 200. Вы знаете, сколько стоили другие активы ещё три года тому, ещё два года тому, ещё год тому? В окно выглядываете, сколько нефть стоит, сколько рубль стоит?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да.
В. КИСЕЛЁВ: Так вы им задайте. Я вам могу дать телефон, в приёмную позвоните и спросите.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: В общем, они сами вышли на вас. Или как это дело было?
В. КИСЕЛЁВ: Какая разница? Это уже, знаете, тогда надо классику повторять: вам дать ключи от квартиры, где деньги лежат?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Тем не менее, формат «Русского радио» планируется? Вот конкретно «Русского радио», если мы говорим, в РМГ?
В. КИСЕЛЁВ: Мы что, идиоты, что ли?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Будет ли он немножечко…
В. КИСЕЛЁВ: А зачем? Мы что, идиоты?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Ну, если есть мысль о том, что сейчас не допущены к эфиру…
В. КИСЕЛЁВ: Стоп, стоп, стоп! Вы только что сказали, что это успешный формат.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да.
В. КИСЕЛЁВ: Если мы его покупаем, зачем же…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Ну, это я сказала, а вы поставили это утверждение под сомнение.
В. КИСЕЛЁВ: Нет, неправда, неправда!
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы сказали: «Может, он не такой уж и успешный?»
В. КИСЕЛЁВ: Неправда.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это ваши слова были.
В. КИСЕЛЁВ: Неправда. Повторяю. Я вопрос поставил, а вы говорите, что я поставил под сомнение. Поэтому ещё раз повторяю: «Русская медиагруппа» и письмо о патриотическом холдинге. Разделили?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Это всё разделили, это всё понятно.
В. КИСЕЛЁВ: Мы закончили? Закончили. Теперь мы говорим о «Русской медиагруппе». Мы не идиоты. Если мы купим «Русскую медиагруппу», «Госконцерт» и группа товарищей, зачем что-либо менять? Единственное, что точно там не будет этих «рыб-прилипал» в лице тех, кто сегодня это творит.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А «рыбы-прилипалы»…
В. КИСЕЛЁВ: Я надеюсь, что вы не хотите, чтобы я вам прилюдно под запись сказал о том, как двигается формат «Русского радио»?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Почему же? Можете всё сказать.
В. КИСЕЛЁВ: А потому что я очень… Я понимаю. Я даже пукнуть могу, и я у вас разрешения не спрошу. Поэтому я говорю только лишь о том, что мы отлично знаем, как это всё функционирует. Более того, у нас на это всё есть документы. Когда потребуется это сказать там, где это надо будет сказать, мы это покажем. Но все люди, которые слушают, особенно имеющие непосредственное отношение к «Русской медиагруппе», они все знают, как это происходит. У нас есть заявления артистов, у нас есть переговоры, которые вели продюсеры. И сейчас продюсер, который меня слышит, отлично это знает. У нас есть, как это происходило. Поэтому, когда надо, мы это обнародуем.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Хорошо. Вы говорите «особенно меняться ничего не будет». Сергей Бунин, когда был у нас на нашей радиостанции, говорил о том, что сейчас, ещё до завершения сделки (опять же не понятно, на каком она этапе), ещё до всего этого, уже сейчас идёт работа по созданию некоего коллегиального органа, который будет заниматься, скажем так, отбором подходящих и неподходящих песен. И говоря об этом коллегиальном органе, он говорил, что прежде всё происходило через одного-единственного человека. В этом смысле не превратится ли этот коллегиальный орган в некую цензуру, что ли?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ну, в комитет цензуры. Нет?
В. КИСЕЛЁВ: То есть один человек — цензуры нет, а коллегиально — цензура?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Нет, подождите. Если это будет…
В. КИСЕЛЁВ: А вы откуда знаете, во что он превратится?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это вопрос.
В. КИСЕЛЁВ: А откуда же я знаю? Я что, Нострадамус, что ли?
О. ДАНИЛЕВИЧ: И кто эти люди, которые войдут?
В. КИСЕЛЁВ: Как только сделка будет произведена, будут подключены эти люди, будут согласования с ними. Как мы можем сегодня…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Но с ними уже идут переговоры?
В. КИСЕЛЁВ: Конечно, идут. Более того, мы же не собираемся, если сделка будет закончена — в этот момент перерезана пуповина или ленточка, как хотите, и мы в этот момент вступили в работу. Конечно, мы сейчас работаем и ежедневно находимся в переговорах с редактурой, с артистами, с людьми, которые сегодня могут контент готовить. Мы же ещё кроме этого зарегистрировали четыре телеканала. Если всё нормально будет, то у каждого радио в «Русской медиагруппе» в последующем будет свой телеканал.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: В смысле? У «Русского радио» будет свой телеканал, у «Хит FM» будет свой?
В. КИСЕЛЁВ: У каждого радио будет свой телеканал. Мы их зарегистрировали, утверждены названия, утверждены концепции. То есть у нас визуально у каждого радио будет своё. Теперь по поводу того…
О. ДАНИЛЕВИЧ: А как утверждены, если сделка ещё не закрыта?
В. КИСЕЛЁВ: Слушайте, у вас с русским языком что? Что утверждено?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы говорите «названия утверждены».
В. КИСЕЛЁВ: Телеканалов. А какое они отношение к «Русской медиагруппе» имеют? Я зарегистрировал.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Они не будут входить в холдинг?
В. КИСЕЛЁВ: Я их передам в холдинг.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А, передадите, когда уже будет сделка. А есть ли сроки какие-то по сделке?
В. КИСЕЛЁВ: Как можно говорить о сроках? У погоды есть сроки? Как утвердится сделка — так она и будет.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Скажите, на данный момент на какой стадии она?
В. КИСЕЛЁВ: Стадия переговоров.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Стадия переговоров — это на 70% сделка утверждена, 50 на 50? Какой процент?
В. КИСЕЛЁВ: Я не математик, я музыкант, поэтому мне трудно цифрами оперировать.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ещё всех наших слушателей интересует такой вопрос: что будет с «Золотым Граммофоном»? Будет эта премия?
В. КИСЕЛЁВ: Конечно, будет. Более того, я думаю, что…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: В этом году 20 лет, юбилей.
В. КИСЕЛЁВ: Повторяю: ничего не меняется и меняться не будет по той простой причине, что никто золотую курочку с яйцами не рубит.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Встреча совета директоров РМГ планируется в начале сентябре. Не можете предположить хотя бы…
В. КИСЕЛЁВ: Я же сказал вам, что я административными вопросами вообще не занимаюсь. Если будет всё нормально в этой истории, за мной контент и за мной творческое наполнение. Я очень точно и очень бережно отношусь к тому, что я умею. Тем более вы видите, как происходит?
Вот смотрите, мы говорим с вами о предположениях, которые вы хотите от меня услышать. Вот смотрите, предположение противоборствующей стороны — Кожевников и так далее: если Киселёв будет, то будет отрезание артистов, будет выбрасывание артистов, он придёт, и сразу начнётся «ночь длинных ножей». Смотрите, 29 июля Кожевниковым были выброшены все коллективы, имеющие ко мне отношение — де-юре и де-факто. Предполагается, что Киселёв это сделает. Давайте смотреть. Сегодня 27-е число — ни один артист из эфира не выброшен.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Потому что сделка же ещё не завершена.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Сделки ещё нет.
В. КИСЕЛЁВ: А, сделки ещё нет! Так подождите…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Было бы довольно странно, если бы сделка ещё была не закрыта, а вы уже принимали бы какие-то решения. Вам не кажется, что… Не согласны?
В. КИСЕЛЁВ: Во-первых, мне ничего не кажется, я не верующий. По поводу того, что сделка не завершена. А почему же тогда будируется на всех углах, что Бунин приказал снять артистов Архипову?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Не знаю, мы не видели таких сообщений. «Приказали снять» — нет, не видели.
В. КИСЕЛЁВ: Как? Я вам сейчас дам…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Мы видели формулировку «прикажет», «приказал».
В. КИСЕЛЁВ: Нет, нет, нет! «Дал распоряжение».
О. ДАНИЛЕВИЧ: Скажите-ка, если сделка будет закрыта и вы займёте…
В. КИСЕЛЁВ: Нет, нет, нет! Я возвращаюсь.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Мы тоже возвращаемся.
В. КИСЕЛЁВ: Бунин дал распоряжение.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это вы видели. Мы не видели. Я не могу говорить об этом.
В. КИСЕЛЁВ: Сейчас я вам покажу.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Ваш сын Владимир (творческий псевдоним вашего сына) будет, в частности, на «Русском радио», если сделка закроется успешно для вас?
В. КИСЕЛЁВ: Отвечаю. Упрёки меня в том, что я буду крутить своего сына, свою жену…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Давайте вы напрямую ответите. Ваш сын там будет в эфире?
В. КИСЕЛЁВ: Во-первых, давайте сразу тон изменим. Вы же не следователь, правда? Я вам подписку о неразглашении не давал, поэтому я буду отвечать так, как я считаю нужным, а не так, как…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Хотелось, чтобы всё-таки на мои вопросы…
В. КИСЕЛЁВ: Вы хотите с собой поговорить? Дать вам зеркало? Хотите с собой поговорить?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Нет. Я задаю вам вопрос и просто хочу…
В. КИСЕЛЁВ: Я вам отвечаю так, как я считаю нужным.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Давайте.
В. КИСЕЛЁВ: Повторяю. Владимир, Юркис, моя жена, группа «Земляне» в эфире будут или не будут — им обязательно придаётся значение при их наличии, что Киселёв собирается крутить семейственность. Господин Дробыш, господин Пригожин, Кристина Орбакайте — их семьи крутятся в эфирах?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Конечно, да.
В. КИСЕЛЁВ: Это нормально? Тут вы не придаёте никакого второго…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это был только вопрос. Мы вынуждены, к сожалению, Владимир Владимирович, прерваться на новости, и после новостей уже мы продолжим.
НОВОСТИ
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Мы сегодня в гостях у музыкального продюсера, организатора благотворительного фонда «Федерация»…
О. ДАНИЛЕВИЧ: …И бизнесмена Владимира Киселёва. Владимир Владимирович…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: …Ещё раз здравствуйте. До новостей мы начали говорить о семейственности на радио, скажем так. И был вопрос…
О. ДАНИЛЕВИЧ: …Про то, будут ли ваши дети, ваша жена в эфире. Вы говорите, что если и будут, то это будет нисколько не странно, поскольку сейчас такая же тенденция существует, но с другими продюсерами, с другими медийными личностями. Можно я задам вам вопрос? Меня заинтересовала песня вашего сына. Наверное, знаете, какая. «Письмо президенту».
В. КИСЕЛЁВ: Будет, конечно. Она и есть.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Она и сейчас есть.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А авторство?
В. КИСЕЛЁВ: Я написал лично.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы лично написали?
В. КИСЕЛЁВ: Да. Вы знаете, я и музыку пишу, и тексты пишу. 40 лет этим занимаюсь.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Ваш сын сам пишет?
В. КИСЕЛЁВ: Он пописывает.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы знаете, мы смотрели, год назад в интервью телеканалу одному вы сказали: «К той музыке, которую любят мои дети, я не хочу прикасаться, а ту, которую я хочу, они профессионально не могут осязать».
В. КИСЕЛЁВ: За год изменилось…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вот. Они сейчас научились профессионально осязать? Или что произошло за год?
В. КИСЕЛЁВ: Они за год стали любить фанк, они за год стали любить рэп, они за год стали любить настоящую музыку.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Настоящая музыка для вас — это что?
В. КИСЕЛЁВ: Музыка.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Просто музыка?
В. КИСЕЛЁВ: Просто музыка. Качественная музыка.
О. ДАНИЛЕВИЧ: У вас есть любимый какой-нибудь исполнитель? Неважно откуда, неважно каких времён.
В. КИСЕЛЁВ: Вы что, шутите? У меня времени не хватит всех назвать.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ну, есть ли один такой душевный, которого вы всегда…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вот вам грустно, вы едете в машине…
В. КИСЕЛЁВ: Whitesnake, Beatles, Rolling Stones. Вся история музыки.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Катя тут упомянула ваше прошлогоднее интервью. Другое ваше, тоже прошлогоднее интервью. Вы там сказали, что вы добились в своей жизни в общем уже всего, чего хотели, и сейчас особо добиваться нечего, хочется больше времени проводить с семьёй. Зачем вам вообще была вся эта история…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ну, которую мы обсуждали.
О. ДАНИЛЕВИЧ: «В некоторой степени „инкубатором“», чтобы сейчас ничего не перепутать…
В. КИСЕЛЁВ: Да, правильно, правильно. Я же вам письмо дал. Там же чёрным по белому написано.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да. Зачем вам всё это было организовывать, если можно было…
В. КИСЕЛЁВ: Прошёл год, всё изменилось, новые обстоятельства в жизни, захотелось ещё и этим заняться. Тем более «Белые ночи» в Санкт-Петербурге я же делаю независимо от того, с семьёй я или без семьи. Тем более, видите, мы сейчас с вами говорим о семейственности. Семья заодно будет петь, рядом находиться. Ещё раз повторю: вы придаёте слову «семья», желая найти какой-то второй фон в этом. А какой там второй фон? Второго фона там никогда не было. Почитайте, кстати.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Что это?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Сообщение руководителя Роскомнадзора Жарова: «„Русская медиагруппа“ в течение трёх лет не получала права на новые частоты в связи с тем, что генеральный директор „Русской медиагруппы“ Кожевников коммерциализировал эфир. Экономика „Русской медиагруппы“ также страдала оттого, что Кожевников не смог договориться с „НТВ-Плюс“ и был вынужден оплачивать услуги по полной коммерческой цене».
Ну, вы какую-то распечатку дали, извините, я не вижу никаких виз. Вы дали мне прочитать что-то просто на листе. Правда, ни одной печати. И вы хотите, чтобы я воспринимала этот текст, как что?
В. КИСЕЛЁВ: Как просто информацию.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Как информацию, которая не завизирована опять же? Если мы меряемся какими-то заявлениями и какими-то печатями, то надо, чтобы и здесь что-то было.
В. КИСЕЛЁВ: А кто меряется с вами?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы только что нам предоставляли…
В. КИСЕЛЁВ: Я же вас ознакомил, я не мерялся. У меня всё время впечатление, что у вас русский язык какой-то двойной: вы одно хотите сказать, а другое произносите. Я вас проинформировал, а вы говорите, что я меряюсь.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А для чего нам нужна была эта информация? Чтобы что?
В. КИСЕЛЁВ: Возвращаемся к началу разговора. Мы многое что можем показать официально. И те наши оппоненты, которые с нами находятся…
О. ДАНИЛЕВИЧ: А почему вы сами не зачитали эту информацию?
В. КИСЕЛЁВ: Потому что я очень дорожу своей речью.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Поэтому вы дали, чтобы я зачитала?
В. КИСЕЛЁВ: Вы это уже сделали.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да.
В. КИСЕЛЁВ: А вот когда это надо будет документально, мы дадим документы. Мы же с вами…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А вы думаете, до этого дойдёт, что будут какие-то… До судов может дойти, где нужно будет?
В. КИСЕЛЁВ: Вы же понимаете, что мы ничего просто так не оставляем. По фонду «Федерация» помните всю историю?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, кстати говоря, было действительно много судов. Все вы выиграли, насколько я помню.
В. КИСЕЛЁВ: Поверьте, и здесь мы всё выиграем. Знаете, как мы готовимся?
О. ДАНИЛЕВИЧ: И ведь фонд «Федерация» стал действительно особенно популярен, что ли — даже не популярен, а приобрёл какую-то массовую известность, — после концерта в декабре 2010 года, когда…
В. КИСЕЛЁВ: Что значит «после концерта»? Это первый концерт был. До этого фонд «Федерация» не существовал.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А вот это тоже вопрос, потому что концерт был, кажется, 10 декабря, а зарегистрировали фонд, говорят, в конце декабря.
В. КИСЕЛЁВ: Неправда.
О. ДАНИЛЕВИЧ: И сейчас у меня тоже…
В. КИСЕЛЁВ: Стоп, стоп, стоп!
О. ДАНИЛЕВИЧ: Можно не «стоп»? Я на секунду продолжу. Мы залезли на сайт фонда «Федерация» и попытались найти свидетельство о регистрации, которого там нет. То есть там есть отдельная вкладка, скажем так, о регистрации, но свидетельства о регистрации там нет. При этом там написано, что миссия фонда… Первым пунктом стоит «прозрачность и открытость для СМИ». Можете как-то это прокомментировать?
В. КИСЕЛЁВ: Отвечаю. Ваши коллеги, которые точно так же попытались поставить под сомнение регистрацию фонда, в суде, путаясь в своей моче с просьбами понизить штрафные санкции (и опять-таки те, кто был в суде, они это отлично знают, кто это был), именно на этом прокололись, потому что они очень плохо смотрели сайт. Фонд «Федерация» зарегистрирован 28 ноября.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Мы посмотрели сайт.
В. КИСЕЛЁВ: Минуточку. Вы хотите со мной в суд пойти? Давайте скажите, что мы не зарегистрированы. Скажите в микрофон, что мы не зарегистрированы.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Нет, мы искали…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Мы не хотим судиться! Мы же с миром пришли.
В. КИСЕЛЁВ: Стоп, стоп, стоп! Вы не нашли?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да, мы не нашли.
В. КИСЕЛЁВ: Поэтому на русском языке давайте говорить так: вы не констатируете, что мы не зарегистрированы; вы не смогли найти на сайте.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А мы так и говорим: мы не нашли. Я вам это и говорила.
В. КИСЕЛЁВ: А я говорю, что мы зарегистрированы.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А тогда вопрос: почему на сайте нет?
В. КИСЕЛЁВ: К сайту. У меня, видите, телефон даже без единого электронного подключения, я даже не умею эсэмэски писать. На сайт, на сайт. Вопросы — на сайт.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Наверняка у вас есть много людей…
В. КИСЕЛЁВ: Вот им задайте вопрос. Вы задали вопрос — я вам ответил.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это же ваша структура. Вам не интересно?
В. КИСЕЛЁВ: Отвечаю: 28 ноября зарегистрирован.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы не хотите разместить эту информацию на сайте для того, чтобы не было вопросов?
В. КИСЕЛЁВ: Это второй вопрос.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это и есть второй вопрос: вы не хотите разместить информацию?
В. КИСЕЛЁВ: Я не сотрудник сайта. Моя задача — творческая. Более того, к фонду «Федерация» и его деятельности я имею опосредованное отношение. К нему имеют отношение директор фонда «Федерация» и патронесса Елена Север.
Теперь по поводу непрозрачности и прозрачности. Фонд «Федерация» за свою историю (теперь уже пятилетнюю) ни копейки не привлёк по той простой причине, что вся работа фонда «Федерация» — это собственные средства. Кстати, та же Ксения Собчак пыталась доказывать, что какая-то была непрозрачность. Никто не сумел доказать непрозрачность, ибо если не берутся деньги, то их и украсть нельзя.
Мы нашим оппонентам задавали один и тот же вопрос в суде: «Покажите заявление любого человека или юридической структуры, которая прислала фонду „Федерация“ 100 рублей. Или укажите любое юридическое или физическое лицо, которое недополучило отчётность о присланных своих деньгах». При этом фонд «Федерация» почти на 20 миллионов долларов оборудования, мероприятий, медикаментов передал детским, церковным учреждениям, хосписам — личных, собственных средств.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы же раньше говорили, что фонд «Федерация» не создан для того, чтобы собирать деньги, а он создан для того, чтобы привлекать внимание к благотворительности.
В. КИСЕЛЁВ: Да, да, да.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы приглашали знаменитых звёзд и так далее. Сейчас, на данный момент как тяжело приглашать звёзд? Или они все едут…
В. КИСЕЛЁВ: Всё так же, как и было. Последнее событие в декабре — 18 мировых звёзд было. А после декабря, по-моему, три или четыре события: и группа «Фабрика», и Гурцкая, и Панайотов, и ещё масса людей ездили по больницам.
Более того, мы не можем украсть ничего, потому что мы не привлекаем, в отличие от других фондов, деньги. А вы знаете, как существуют все фонды российские? Я считаю, что за это стрелять надо. Все фонды, которые существуют, существуют при одном очень маленьком аспекте: Сидор Сидорович из Челябинска прислал им 100 рублей — они 28 рублей забирают себе на обеспечение. Я считаю, что это в высшей степени цинично.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Как удаётся уговаривать, в частности, голливудских звёзд?
В. КИСЕЛЁВ: Отвечаю. Я в бизнесе 40 лет.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: С некоторыми вы знакомы, с друзьями друзей…
В. КИСЕЛЁВ: Со всеми знаком, кто ко мне приезжает.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Ладно. А как конкретно с Путиным договориться было? Тяжело?
В. КИСЕЛЁВ: А я при чём к Путину? Я что, управляю распорядком Путина?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Нет, просто вообще предложение…
В. КИСЕЛЁВ: Проезжал мимо Дворца спорта, захотел — вышел и спел.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А вы знаете, были ли какие-то репетиции?
В. КИСЕЛЁВ: Я понятия не имею.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Сел за рояль — и начал петь.
В. КИСЕЛЁВ: У Путина есть протокол и пресс-служба. Напишите туда вопрос.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Когда будет у нас в гостях, мы спросим.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы не хотели бы организовать какое-нибудь новое мероприятие и уже пригласить, а не просто чтобы он мимо проезжал?
В. КИСЕЛЁВ: Всё, что хочу, я организую. Это уже будет моё личное дело.
О. ДАНИЛЕВИЧ: В ваших планах нет подобного мероприятия?
В. КИСЕЛЁВ: Я же вам сказал: ключи от квартиры, где деньги лежат, тоже вам дать?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Ну, наверное, можно было бы, но мне не нужны деньги, особенно чужие.
В. КИСЕЛЁВ: А зачем же вам чужие тайны?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А разве это тайна?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это тайна?
В. КИСЕЛЁВ: Вы мне задаёте вопрос про планы.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Это не тайна, это планы творческие.
В. КИСЕЛЁВ: Ещё раз повторяю. Планы же должны с сюрпризом выходить, они должны радовать людей. Знаете древнюю присказку? «Хочешь насмешить Бога — скажи ему о своих планах».
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы же неверующий человек, вы сказали.
В. КИСЕЛЁВ: Я присказку сказал, а не мой постулат. Присказка существует независимо от того… Даже если я Толстого не люблю, то «Все семьи счастливы по-своему…» я цитирую. Так же, как и присказку «Хочешь насмешить Бога — скажи о своих планах». Правда ведь? При чём тут то, что я верующий или неверующий?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Другие люди иногда рассказывают о своих планах. И мы подумали…
В. КИСЕЛЁВ: Ещё раз. Какое отношение — верующий я или нет — имеет к этому? Я процитировал присказку.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Никакого отношения. Совершенно никакого.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ещё я хочу вернуться к «Русскому радио». Вы сказали, что вы будете заниматься контентом. На данный момент какой контент вы видите?
В. КИСЕЛЁВ: Мы сейчас находимся в стадии переговоров с людьми, которые этот контент будут готовить. Когда мы сформируем группу людей, которые это подготовят, мы начнём это делать. Мы сейчас, на сегодняшний момент не имеем никакого отношения к руководству «Русского радио».
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Это на данный момент. А может быть, в сентябре всё поменяется?
В. КИСЕЛЁВ: Мы же только что решили, что планами мы не будем смешить Бога.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Да, мы не будем смешить. Но, тем не менее, всё-таки какие-то есть намётки? Вы ведь ведёте переговоры с одними, с другими. А чего не хватает, как вы считаете? На ваш музыкальный вкус, чего сейчас не хватает российскому шоу-бизнесу?
В. КИСЕЛЁВ: Как я, винтик, могу говорить о российском шоу-бизнесе? Я — маленький винтик.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ну как? Тем не менее, этот винтик 40 лет в этом бизнесе.
В. КИСЕЛЁВ: Поэтому всё, что я создал… Вот вы пересчитайте всё, что я создал, и всё, что я сделал — этого мне достаточно.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Недостаточно.
В. КИСЕЛЁВ: Почему?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы же сами сказали, что недостаточно. Год назад было одно, а сейчас — другое.
В. КИСЕЛЁВ: Минуту, минуту! А вот когда я это сделаю, я буду говорить по факту. Пока я говорю по факту только о том, что я делаю. Сейчас единственное, что точно — я пишу, на мой взгляд, очень правильные песни, я пишу сейчас, на мой взгляд, очень правильную музыку, я снимаю, на мой взгляд, очень правильные клипы.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы сами себе цензор, или вам кто-то говорит: «О, это действительно круто!»?
В. КИСЕЛЁВ: Вы знаете, девушка, какое количество хитов я в этой стране запустил на рынок?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Я не помню последних хитов. То, что 40 лет назад, мы все помним, любим группу «Земляне», а вот сейчас… Вы говорите, что вы сами написали эту песню, «Письмо президенту». И там такие строки: «Дорогой вы президент, прожив с тобой 15 лет, пою тебе я этот реп». Как-то, не знаю…
В. КИСЕЛЁВ: Вы знаете, чем искусство отличается от слесарного дела? Слесарное дело имеет очень конкретную точку оценки, критерии, а искусство очень многолико, и каждый человек оценивает его по-своему. Поэтому что тут плохого? Мы сейчас запустим такой клип сборной по футболу…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Мы видим стадион, а наши слушатели не видят, к сожалению.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Там российский триколор, радостные болельщики. Сейчас будет песня.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А когда вы увлеклись музыкой вообще, в принципе?
В. КИСЕЛЁВ: В 14 лет. И вы знаете, такого рода песни…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Это, собственно, и есть как раз те патриотические песни.
В. КИСЕЛЁВ: А чего мне стесняться? Это моя страна. Страна называется Россией. И я хочу прославлять свою страну. Чего мне стесняться?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Что для вас патриотизм?
В. КИСЕЛЁВ: Патриотизм — вера в то, что моя Родина права, что бы она ни делала.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Даже если не права?
В. КИСЕЛЁВ: А вы откуда можете знать, что она не права?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Ну, это уже узнаётся через века.
О. ДАНИЛЕВИЧ: В 14 лет, вы говорите, вы увлеклись музыкой. Опять же не знаю, насколько это правда, тоже старое ваше интервью, где вы говорили, что вас, воспитывавшегося какое-то время в детдоме, выгнали в 14 лет оттуда. Что такого можно было сделать в детдоме, чтобы оттуда выгнали?
В. КИСЕЛЁВ: Слушайте, какое счастье, что я в микрофон не могу вам отвечать так, как я хотел бы отвечать, а мне приходится толерантно это делать. Девушка дорогая, в 14 лет мальчик в детдоме заканчивает седьмой класс. Детдомы до седьмого класса. По отношению возрастному седьмой класс — это 14 лет. В 14 лет я закончил школу в детдоме и пошёл в ПТУ.
О. ДАНИЛЕВИЧ: То есть это враньё в СМИ опять же о том, что вас оттуда выгнали?
В. КИСЕЛЁВ: Вы мне задаёте вопрос? Вы СМИ задайте вопрос. Я вам ответил сейчас на вопрос. Вы говорите: «Что такое надо было сделать, чтобы вас выгнали?» Я вам отвечаю: для этого надо было дожить…
О. ДАНИЛЕВИЧ: А что было за ПТУ?
В. КИСЕЛЁВ: Вы что? Профессиональное техническое училище.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А какая специальность у вас там была?
В. КИСЕЛЁВ: Музыкант.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Серьёзно?
В. КИСЕЛЁВ: Музыкант. Я в ПТУ тут же в самодеятельности стал играть, в оркестре.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы играли на барабанах. Вы сейчас садитесь за барабанную установку?
В. КИСЕЛЁВ: Нет, конечно.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Почему?
В. КИСЕЛЁВ: Я с вами время трачу. Для того чтобы на барабанах, надо 17 часов, 16 часов в день репетировать.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Приходите домой ночью — и начинаете…
В. КИСЕЛЁВ: У меня есть чем заниматься. Это и даёт мне право, мягко говоря, относится ко многим моим коллегам, которые «с пеплом уже в одном месте на сцену рвутся», как любят цитировать меня оппоненты, предлагая… Правда, в этом найдя тут же угрозу, когда я сказал, что они хотят в катафалке со сцены выезжать. Я ушёл со сцены, очень доволен был. Ушёл со сцены — создал новые группы. Ушёл со сцены — создал фестиваль «Белые ночи». Я себе нашёл работу. Каждый год себе нахожу интересное дело. Благо, самое удивительное — мне точно уж не надо задумываться о том, на что жить.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А вашим детям нужно об этом задумываться?
В. КИСЕЛЁВ: Пускай сами заработают.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы им не помогаете? Они сами должны всего добиться?
В. КИСЕЛЁВ: Вот старший поступил в институт, будет учиться. Закончит институт — пойдёт на работу. Я ему как минимум, если не перерастёт меня ростом, отдам костюмы свои носить.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А профессия, которую он выбрал, связана с музыкой?
В. КИСЕЛЁВ: Как может быть институт… МГИМО.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вдруг это академия.
В. КИСЕЛЁВ: «Академия» и «институт». Слово «академия» и слово «институт»?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Правда.
В. КИСЕЛЁВ: А чего же вы говорите? Колледж, ещё что-то. Я же по-русски сказал: институт.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Хорошо. У нас рубрика традиционная.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А что, уже подошли?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Это одинаковые вопросы для всех наших гостей, они не меняются никогда.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Первый вопрос: что вы скрыли когда-то от мамы?
В. КИСЕЛЁВ: Что скрыл?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Что вы скрыли когда-то от мамы? И помните ли вы вообще?
В. КИСЕЛЁВ: Откуда же я могу маму помнить, если я в детдоме рос?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вам было шесть?
В. КИСЕЛЁВ: Девять.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Второй вопрос: с какой блондинкой вы бы смогли изменить своей жене?
В. КИСЕЛЁВ: Ну, точно ни с одной. Это абсолютно физиологическое противоречие.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы по брюнеткам?
В. КИСЕЛЁВ: Да.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Самая большая ошибка в жизни?
В. КИСЕЛЁВ: Пока нет точно.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: У кого бы вы попросили прощения?
В. КИСЕЛЁВ: Вы знаете, мне кажется… Понятно, что вы хотите быстрый ответ.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Необязательно.
В. КИСЕЛЁВ: Можно расшифровать?
О. ДАНИЛЕВИЧ: Да.
В. КИСЕЛЁВ: Мне кажется, что одно из самых больших моих удовольствий и удовлетворений от своего пути жизненного, что я уж точно имею достаточное количество рычагов, возможностей для того, чтобы, может, даже творить неправедные дела. Ни у кого ничего не забрал, ни у кого ничего не отнял.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Просить прощения не у кого?
В. КИСЕЛЁВ: Не-а.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы никогда никого не обидели?
В. КИСЕЛЁВ: Может, только первая жена. Наверное, это можно принять, потому что я ушёл, а не она. Поэтому, наверное, в этом смысле… Да, пожалуй, если говорить точно, то жена первая. Хотя при этом…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Общаетесь?
В. КИСЕЛЁВ: Конечно. У нас дети общие.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А у вас часто просят прощения люди за что-нибудь?
В. КИСЕЛЁВ: У меня? Дети только, наверное. Да, пожалуй, дети только.
О. ДАНИЛЕВИЧ: А просто знакомые?
В. КИСЕЛЁВ: Если люди делают какие-то действия, они для меня закрыты. Хочет это услышать или нет… Ну, может быть, Боря Зосимов пытался прощения просить прилюдно. Мне не надо самоутверждаться за счёт… Я ещё раз повторяю: если я не очень высокомерен буду в этом смысле, то… Понимаете, у меня нет явных неудач в жизни, поэтому чего мне самоутверждаться за счёт того, что я какого-то человека перегнул или какого-то человека поставил в роль просителя? У меня каждый новый этап… Вот вы задавали вначале, почему я говорил то. Я же не останавливался. Вот фонд «Федерация» — согласитесь, такая бомба. В мире при слове «федерация» ни «Башня Федерация», ни строительная компания — «Земляне». Удивительно, правда?
О. ДАНИЛЕВИЧ: «Кремль» ещё у вас был в названии.
В. КИСЕЛЁВ: Ещё раз. Чего мне стесняться моих действий? «Земляне». Назовите любому русскому и советскому человеку — прежде всего у людей… Даже ассоциативности «люди, ходячие по земле» не возникнет, а сразу возникнет слово «земляне». Вот вы говорите, например, по поводу того, что я песни 30 лет тому назад писал.
О. ДАНИЛЕВИЧ: 40.
В. КИСЕЛЁВ: 40. Когда вы дадите мне вашу электронную почту, вам службы мои пришлют песни, будем говорить, в течение этих восьми лет. Есть песни, которыми я не просто горжусь, а которые я считаю для русских музыкантов пиком недостижимым пока, кроме меня. У меня три песни записали музыканты. Когда мы им прислали эти песни для записи, они сказали: «Это откуда?» Им говорят: «Это русский написал». Они говорят: «Не может быть». Им говорят: «Более того, он звезда рок-н-ролла, он не имеет к фанку никакого отношения».
Маленькое алаверды назад. Когда я познакомился Джеймсом Брауном (я его привозил в Кремль), он меня таскал вот так за рукав, показывал всем своим музыкантам и говорил: «Смотри, он белый, а знает всю чёрную музыку». Я знаю, девушки, весь фанк, весь соул, весь госпел. Я знаю музыку, которую 90% музыкантов не знают вообще.
О. ДАНИЛЕВИЧ: В России есть соул и фанк?
В. КИСЕЛЁВ: Соул и фанк — это как раз и будет то, что, я почти уверен, будет бомбой.
О. ДАНИЛЕВИЧ: В детстве вы ещё спортом увлекались. Лёгкая атлетика?
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Шахматы.
В. КИСЕЛЁВ: И шахматы.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы никогда профессионально спортом не хотели заниматься?
В. КИСЕЛЁВ: Я занимался лёгкой атлетикой, потому что это была единственная возможность в детдоме получить спортивный костюм. А шахматами я занимался, потому что это была единственная возможность во Дворце пионеров Жданова быть переведённым из средней в старшую группу в библиотеке.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Вы хотели читать?
О. ДАНИЛЕВИЧ: То есть вам это неинтересно было?
В. КИСЕЛЁВ: Я один из единственных мальчиков, который в 14 лет был переведён во взрослую группу в библиотеке, потому что я прочёл всё, что по юношеской карточке можно было читать.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Спорт вам никогда не был интересен?
В. КИСЕЛЁВ: В тот момент это было самоутверждение, потому что это было до 14 лет. А в 14, когда появилась музыка, это стало интереснее. А когда я пошёл в армию, то они обнаружили мою учётную карточку, что у меня кандидатский по лёгкой атлетике, и я занимался одновременно и в спортроте, и в музроте.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Если вдруг кто-нибудь из ваших сыновей в какой-то момент скажет: «Папа, я больше музыкой не хочу заниматься. Я теперь, — не знаю, — рисую».
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: «Биологом хочу быть».
О. ДАНИЛЕВИЧ: Вы скорее порадуетесь или разочаруетесь?
В. КИСЕЛЁВ: Почти уверен, что этого не будет, потому что, во-первых, выросли на музыке. Во-вторых, находятся каждодневно, круглосуточно в музыке, потому что в доме всё время музыка. В-третьих, я считаю, что для мальчика это одна из немногих возможностей самоутвердиться среди равных. Есть очень немаловажный момент — их круг окружения. Понятно, что окружение специфическое, мерило денежное уже не столь важно, то есть это уже не фактор для них. А фактор самоутверждения в этом возрасте — или через спорт, или через музыку. В спорте они не преуспели — ни на теннис, ни на…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Но отдавали, да?
В. КИСЕЛЁВ: Да, и карате, и теннис — всё проходили. Несмотря на мои и мамины гены (потому что мама тоже занималась профессионально художественной гимнастикой), они, к сожалению, не прошли. И я их снял, потому что я видел, что это посмешище будет. А музыка, я повторяю, три-четыре года — пашут, пашут, пашут.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: И у нас ещё последний вопрос остался в рубрике: кто ваш лучший друг?
В. КИСЕЛЁВ: Мой лучший друг? В силу моей профессии вокруг меня гораздо больше людей, чем, может быть, даже мне надо, поэтому я никого не отвергаю. Вот господин Кожевников точно моим другом не является. Более того, я был бы жутко оскорблён, если бы у меня такой друг был.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: А господин Федун — ваш друг?
В. КИСЕЛЁВ: Федун? Нет. Хотя должен сказать, что как человеческий материал (если мы все — прежде всего природный материал) очень высокого уровня интеллекта, очень набожный, очень исторически образован, что немаловажно, хорошая речь русская. То есть очень приятный человек. Хотя далеко не все олигархи могут такими словосочетаниями для меня…
О. ДАНИЛЕВИЧ: На этом у нас всё заканчивается. К сожалению, подошло уже время.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Спасибо, что нашли время.
О. ДАНИЛЕВИЧ: Не у нас в гостях…
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: …А мы у него в гостях. Или точнее…
О. ДАНИЛЕВИЧ: …Мы вместе в гостях с бизнесменом, музыкальным продюсером и основателем фонда «Федерация» Владимиром Киселёвым.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Владимир Владимирович, приходите к нам ещё, когда сделка будет завершена. Ольга Данилевич…
О. ДАНИЛЕВИЧ: Екатерина Звягинцева.
Е. ЗВЯГИНЦЕВА: Через неделю услышимся. Пока!
О. ДАНИЛЕВИЧ: Пока!
- Теги
- Комментарии
Дни рождения
- Сегодня
- Завтра
- На неделю
Константин Ремчуков
российский журналист, политик, бизнесмен
Александр Акопов
российский продюсер кино и телевидения, телеведущий, генеральный директор телеканала СТС, Президент фонда «Академия российского телевидения», соучредитель продюсерской компании COSMOS studio, сопредседатель Правления Ассоциации продюсеров кино и телевидения, член Совета директоров Гильдии продюсеров России
Григорий Любомиров
продюсер, режиссер, сценарист
Константин Ремчуков
российский журналист, политик, бизнесмен
Александр Акопов
российский продюсер кино и телевидения, телеведущий, генеральный директор телеканала СТС, Президент фонда «Академия российского телевидения», соучредитель продюсерской компании COSMOS studio, сопредседатель Правления Ассоциации продюсеров кино и телевидения, член Совета директоров Гильдии продюсеров России
Григорий Любомиров
продюсер, режиссер, сценарист
Петр Фадеев
радио и телеведущий
Назарий Зеленый
директор ГТРК «Нижний Новгород»
Иван Усачев
телеведущий, продюсер, руководитель ООО «Студия Ивана Усачева»
Игорь Ростов
член Академии российского телевидения
Сергей Майоров
российский журналист, теле- и радиоведущий, актёр. Член Академии Российского телевидения, ведущий программы «Однажды…» на телеканале НТВ
Елена Ищеева
российская теле- и радиоведущая, журналистка и предприниматель
Юрий Осинцев
учредитель и генеральный директор радиостанций "Голос Ангары" и "Старое доброе радио", Братск
Эрнест Мацкявичюс
российский журналист и телеведущий, член Академии российского телевидения, ведущий программы «Вести в 20:00» на телеканале «Россия-1», директор института «Первая Академия медиа» РЭУ им. Г. В. Плеханова, директор Института медиа НИУ «Высшая школа экономики», член Экспертного совета Президентского фонда культурных инициатив
Виталий Добрусин
писатель, кинодраматург, издатель
Антон Вольский
журналист
Петр Орлов
журналист
Артур Гаспарян
российский журналист и музыкальный критик, публицист, телеведущий. Обозреватель газеты «Московский комсомолец».
Шатилова Анна
диктор Центрального телевидения СССР и телеканала «Останкино» в 1962-1995 гг., народная артистка России
Андрей Дроздов
продюсер, "Новое Радио" программный директор
Алексей Прописцов
член Академии Российского телевидения
Наталья Никонова
заместитель генерального директора АО "Первый канал", директор Дирекции спецпроектов, член Академии российского телевидения
Екатерина Андреева
ведущая программы «Время» на «Первом канале», член Академии российского телевидения
Наргиз Асадова
российская журналистка
Анастасия Бялобжеская
медиаменеджер, член Академии Российского телевидения
Андрей Букашкин
директор дирекции, главный режиссер Russia Today
