Маргарита Симоньян — РБК: «Либеральное СМИ как раз мое»
Главный редактор телеканала RT и МИА «Россия сегодня» Маргарита Симоньян рассказала о проблемах подконтрольных ей СМИ на Западе, а также о том, чем RT похож на канал «Дождь» и почему он не может стать бизнесом
В 35 лет Маргарита Симоньян занимает должность главного редактора двух крупнейших государственных СМИ, призванных продвигать российскую точку зрения за рубежом. Если RT она возглавляет с момента основания, то в МИА «Россия сегодня» (бывшие РИА Новости) она пришла в конце 2013 года, после реформы агентства и увольнения его бывшего руководителя, Светланы Миронюк. «Россией сегодня» Симоньян руководит вместе с ведущим программы «Вести недели» Дмитрием Киселевым (занимает в агентстве должность гендиректора).
В интервью РБК Маргарита Симоньян рассказала, как «Россия сегодня» справляется с этими проблемами в Европе, а также почему каналу RT грозит отзыв лицензии в Великобритании, зачем он отказывается от мейнстримных историй и насколько он в своей редакционной политике ориентируется на позицию российских властей.
— В июне 2015 года агентство «Россия сегодня» оказалось вовлечено в разбирательства между бывшими акционерами ЮКОСа и российскими властями. Гаагский суд обязал Россию выплатить бывшим владельцам ЮКОСа $50 млрд, и после отказа российских властей судебные приставы во Франции и Бельгии начали арест российского имущества. В частности, в этих странах были арестованы счета МИА. Кроме того, арест был наложен на здание в Париже, в котором находится редакция агентства. Что происходит сейчас с арестованными счетами и зданием?
— Сейчас счета во Франции и Бельгии работают. Счета разморозили, когда мы дали ответ приставам, что мы не отвечаем по обязательствам РФ. Во Франции здание, в котором находится офис МИА, принадлежит ФГУП «Госзагрансобственность». Что означает его арест физически, пока не понятно. Приставы приходили, но мы продолжаем там работать. Мы исходим из того, что у них долгий бюрократический процесс и раз уж они его арестовали, они все-таки нас оттуда выкинут. Мы готовимся к этому — тогда будем арендовать помещение у французов.
— В июле из-за санкций против Дмитрия Киселева был заморожен счет «России сегодня» в Великобритании. Как обстоят дела там?
— Это другая история. Банк Barclays посчитал, что санкции против Киселева касаются и МИА. Но это не так. Агентства не было в списке компаний, попавших под санкции. Правда, это не первая такая история в Европе. Бывали ситуации, когда мы переводили деньги, чтобы купить три стула в Ikea, а нам замораживали счет, ссылаясь на то, что Киселев — под санкциями. Но заканчивалось все благополучно.
Сейчас в Великобритании работают наши адвокаты. Надеюсь, им удастся убедить британское правосудие, что санкции против Киселева означают только, что ему самому нельзя ездить в Европу или держать там счета. Счет МИА не является счетом Дмитрия Киселева. Киселев не является собственником «России сегодня»: он, как и я, нанятый менеджер и теоретически в любой момент может быть разнанят, так что он никак не выгодоприобретатель деятельности агентства.
— У RT на Западе свои проблемы. Британский медиарегулятор Ofcom уже четыре раза выносил вам предупреждения за нарушение правил вещания. С чем это связано?
— Проблемы с Ofcom у нас начались примерно в тот момент, как мы стали заметными в Великобритании. Первое обращение Ofcom к нам было в августе 2008 года, то есть три года они нас вообще не замечали. В 2011 году было четыре обращения, в 2012-м — 6, в 2014-м — 21. Пока мы не имели никакого веса, они нас не трогали, хотя как раз тогда причин нас потрогать было гораздо больше. Это был совершенно новый телеканал, такой канал «Дождь» первых двух лет существования. Много было косяков. Сейчас же есть строгая система контроля эфира.
Но соблюдать все правила, как того требует Ofcom, и быть при этом телеканалом, озвучивающим позиции, отличные от условного Би-би-си, физически невозможно. Если бы там были правила, хотя бы как у Роскомнадзора — нельзя материться в эфире, нельзя экстремистские организации, нельзя наркотики, — было бы проще. Но у Ofcom есть очень размытые требования, и именно из-за них у нас проблемы. Нам говорят: при освещении Ливии вы были недостаточно объективны. Что это значит? Я вот смотрю Би-би-си, и мне кажется, что они недостаточно объективны. Понятно, что, чтобы считаться объективным, мы должны более или менее следовать канве британского представления о добром и прекрасном. Все претензии к нашей объективности всегда связаны с историями, когда мы занимаем позицию, отличную от условного Би-би-си.
Сейчас мы одновременно ведем 27 дел. Самое смешное, что, рассказывая вам про все эти дела с Ofcom, мы уже нарушаем их правила. Нам запрещено об этом говорить, и я не могу вам сказать, что конкретно в этих делах.
В худшем случае эти дела могут привести к отзыву лицензии. При этом у Ofcom нет четкого регламента, после какого количества предупреждений можно отозвать лицензию.
— Есть ли где-то еще у RT схожие проблемы?
— Нет. В Штатах, например, никогда ничего подобного не было. Более того, мне рассказал один сотрудник Госдепа, что какое-то время назад ходили разговоры о том, чтобы включить RT или меня лично в санкционные списки. И они решили этого не делать именно потому, что часть аудитории сочла бы это нарушением свободы слова.
— Как ситуация с санкциями и Украиной влияет на общее развитие RT и «России сегодня»?
— На общее развитие влияет ситуация, которая творится в СМИ. Я вам не назову, наверное, ни одного значимого западного СМИ, которое не отписалось бы по RT, какие мы мерзавцы. Кто-нибудь один что-нибудь про нас напишет — и как по кальке его все перепечатывают. Самая большая проблема, что в 99% случаев эти СМИ врут. Например, журналистка Энн Эпплбаум написала про RT: «Это пропагандистское СМИ, которое показало сюжет про «распятого мальчика». Но у нас не было никакого распятого мальчика!
Эта истерика началась еще до Украины, и она все нарастает. Конечно, она приводит к негативным для нас последствиям. Европейские чиновники уже приняли решение, что будут активно бороться с тем, что они называют российской пропагандой. Помимо увеличения финансирования для собственных СМИ они решили выработать совместные юридические правила, которые при помощи более сложного регулирования затруднили бы работу российских СМИ. Из всех СМИ упомянуты только RT и Sputnik. Теперь мы ждем, с чем они в итоге к нам придут.
Кроме того, эти публикации создают проблемы для наших гостей. Наши гости часто жалуются, что когда они к нам приходят, им пеняют, что они общаются с пропагандистским каналом. Особенно это важно для политиков. В июне мы взяли интервью у Джереми Корбина (12 сентября был выбран лидером Лейбористской партии - РБК). И тут, спустя два месяца, одновременно Times, Independent и Telegraph, а вслед за ними все остальные начинают писать о том, что Корбин дал нам интервью, а значит, он чуть ли не на службе у Путина. Вот объясните мне, они что, все одновременно просыпаются: «Ух ты, я прочитал, что случилось два месяца назад»?
Бюджеты и субсидии
Большинство трат RT — валютные: только в 2014 году RT потратил на распространение своего сигнала за рубежом около $260 млн. В 2015 году годовой бюджет RT в валютном эквиваленте сократился на 22%: у канала возникли задолженности перед партнерами.
«Мы объяснили Минфину, что Россия все равно потеряет эти деньги в суде, — говорит Симоньян. — У нас же контракты с серьезными западными компаниями, от них нельзя так просто отказаться. Взамен мы пообещали, что, если Минфин поможет нам с проблемами RT, мы не будем просить увеличения субсидий для «России сегодня». В итоге, согласно поправкам в бюджет, субсидии RT на бумаге были увеличены на 5,5 млрд руб., до 20,8 млрд. Однако из этой суммы Минфин принял решение выделить только 18,2 млрд руб, говорит Симоньян. «О причинах лучше спросить у Минфина», — говорит она.
Субсидирование «России сегодня» в 2015 году было уменьшено на 648 млн руб., до 5,8 млрд руб. «Мы только начали формирование зарубежных хабов, и действующих контрактов еще не было, — говорит Симоньян. — Когда рубль стал падать, мы притормозили многие наши планы в МИА».
— Вы говорите, что западные СМИ постоянно обвиняют вас во лжи и пропаганде. Бывает ли трудно в связи с этим найти сотрудников среди западных журналистов?
— Нет. В массе своей у нас работают идейные люди, которые хотят работать именно у нас, потому что они верят в то, что мы делаем. Например, бывшие активисты. У нас сейчас гораздо меньше проблем с кадрами, чем было 5 или 10 лет назад.
— Были же случаи, когда ваши собственные журналисты обвиняли вас в необъективности.
— Было два таких случая. По поводу одного из них, случая с Лиз Уол, американский сайт Truthdig провел расследование и выяснил, что весь скандал был заранее срежиссирован организацией, в основателях которой — муж Виктории Нуланд (официальный представитель Государственного департамента США в 2011-2013 годах — РБК). Другая девушка, Сара Ферт, хотела одних условий работы, мы ей не могли их дать. Ее увольнение было связано с нашим освещением крушения Boeing MH17 под Донецком, но интересно, кстати, что Ofcom потом запросил у нас 30 часов того эфира, все отсмотрел и не нашел никаких поводов для претензий. А знаете, где она сейчас работает? На англоязычном телевидении Нигерии. Вот там-то свобода слова!
Это же очень круто — выйти и сказать, что на RT тиграм мяса не дают. У нас увольняется одна девочка, и об этом рассказывают все. У «Аль-Джазиры» во время «арабской весны» десятками увольнялись люди, объясняя, что им не дают говорить правду (в июле 2013 года 22 сотрудника Al Jazeera одновременно ушли с канала, обвинив его в необъективном освещении военного переворота в Египте — РБК). Где-то это чуть-чуть промелькнуло, но такого барабума, как с нами, точно не было.
— Насколько ваша редакционная политика соответствует официальной позиции Москвы, а насколько ориентируется на запросы аудитории?
— Я думаю, что официальная Москва про 90% наших топовых тем вообще не знает.
Когда RT запускался, была идея, что мы сделаем канал, который будет рассказывать о России на иностранном языке. Быстро стало ясно, что это очень непрофессиональная идея, потому что у такого канала будет очень небольшая аудитория. Проще им всем раздать мобильные телефоны, каждый день звонить и рассказывать новости. Есть другой вариант (так делает, например, France 24) — брать картинку AP или Reuters, нарезать истории, про которые уже рассказывают основные СМИ, и вкраплять туда что-то про Францию. Но и это путь в никуда. Кому нужен еще один CNN, только дешевле и хуже?
Мы поняли, что единственный способ завоевать аудиторию — рассказывать истории, которых у мейнстримовых медиа нет. Это не из-за того, что мы с кем-то поссорились. Эта концепция у нас возникла еще в 2006 году, когда еще ничто не предвещало катастрофы. Поэтому мы ищем истории, которые не освещаются западными СМИ, другие углы, других экспертов. При этом даем российскую точку зрения по ключевым вопросам.
— Точку зрения российского руководства или общества?
— А вы считаете, они отличаются? Вопросы, касающиеся России, мы отражаем примерно в той пропорции, в которой они отражены в российском обществе.
— То есть вы — антимейнстрим во всем, кроме вопросов, касающихся России. На Запад-то вы транслируете позицию российского большинства, то есть местный мейнстрим.
— Мы вообще не ориентируемся на местный мейнстрим, мы даже не анализируем, что здесь мейнстрим, а что нет. У нас есть западный мейнстрим. Мы по отношению к нему антимейнстрим во всем, в первую очередь в том, что касается России. Мейнстримная точка на Западе заключается в том, что Россию надо раздавить, удавить, удержать и так далее.
— Но и относительно других стран ваша линия совпадает с позицией руководства нашей страны?
— Я вам честно скажу: в большинстве случаев мы даже не знаем, какое существует отношение у нас наверху к ситуации в той или иной стране. На нас жалуются все кому не лень. Самое смешное было, когда Путин года три назад ездил в Израиль и в Палестину. В Израиле ему на нас нажаловался Либерман [Авигдор Либерман — бывший министр иностранных дел Израиля], сказал, что мы антисемиты. Мне рассказали, что потом в Палестине на нас нажаловался Аббас [Махмуд Аббас — президент Палестины].
Аудитория
Сейчас у RT шесть каналов: три новостных на английском языке (RT International, RT America, RT UK), новостные каналы на испанском и арабском языках и познавательный канал RTД. По данным Nielsen, ежедневная аудитория RT в США — 1,3 млн человек только в семи крупнейших городах; в странах Ближнего Востока и севера Африки — более 6,5 млн человек. Еженедельная аудитория RT в Великобритании — более 0,5 млн человек (данные Ipsos EMS). Исследование аудитории канала RT на испанском запланировано на конец 2015 года.
У сайта RT.com в июле 2015 года было 52,8 млн посещений, по данным SimilarWeb. Для сравнения, у сайтов Al Jazeera — 12 млн посещений, Deutsche Welle — 15,4 млн, Voice of America — 9,1 млн.
У основного международного проекта МИА «Россия сегодня», Sputnik, уже есть радиовещание и сайты и более чем на 30 языках. В планах — вещание на 39 языках в радиоэфире и интернете. Совокупная месячная аудитория онлайн-ресурсов «России сегодня», по данным агентства, за последний год достигла 46,5 млн человек. Данным по аудитории радиоресурсов в МИА не предоставили, объяснив, что радиовещание только запускается в разных странах и полноценных исследований еще не проводилось.
— Получается, что в каждой стране, где вы вещаете, вы выбираете темы, которые не освещают местные СМИ, то есть претендуете на то, чтобы формировать на Западе некоторый плюрализм мнений. А что это дает нам как российским налогоплательщикам, на деньги которых вы существуете, или российскому государству?
— Легко объясню. Наш телеканал в первую очередь отражает российскую позицию на вещи, потому что информационная война — это тоже война. Отражать российскую позицию можно эффективно, а можно неэффективно, то есть так, как мы делали первые полгода. А именно показывать позитивные документальные фильмы про Россию и рассказывать, куда поехал президент. Это очень легко, но это никто не смотрит.
А можно придумать систему, позволяющую заработать существенную аудиторию, которую нельзя игнорировать. И уже этой аудитории рассказывать те вещи, которые мы считаем важными, в том числе российскую позицию. Поверьте, огромное количество историй вообще никуда бы никогда не вышло, если бы мы этим не занимались.
— То есть, если подытожить, вы набираете аудиторию на темах, которые не освещают другие СМИ, чтобы в нужные и важные моменты рассказать своей аудитории российскую точку зрения на происходящее?
— Если совсем грубо, то да. Кстати, наше агентство Ruptly, которое поставляет видео другим каналам, — это же тоже политическая история, а не бизнес.
— А для чего оно нужно RT?
— В 2008 году, во время войны с Грузией, даже самые мои либерально настроенные друзья были возмущены тем, как западные СМИ однобоко все это освещали. Я на одном форуме руководителей крупных западных СМИ разговаривала со СМИ нейтральных стран. Я говорила: «Понятно, почему условный Fox News все это шарашил. Но вы-то почему отражали только грузинскую и западную точку зрения? Вы не показывали даже беженцев в Осетии, которые за Россию. Из вашего эфира складывалось ощущение, что и в Грузии, и в Осетии люди все ненавидят Россию, и Россия напала на всех». Они говорят: «Слушайте, ну, а где мы должны были взять другое видео? У нас нет возможности посылать туда своих корреспондентов. Все агентства показывали только это». Так происходит все время.
Я считаю, что мир находится в огромной опасности, если все дудят в одну дудочку. Предваряя ваш вопрос, я считаю, что и Россия — в огромной опасности, если внутри России это происходит. Я очень хорошо отношусь к оппозиционным СМИ, к вам например. Я, кстати, не думаю, что это синоним либеральных СМИ. Либеральное СМИ как раз мое, и с западной точки зрения так и есть.
— Обсуждалась ли когда-нибудь ситуация, при которой RT может стать бизнесом, а не только политическим инструментом? «Аль-Джазира», например, продает рекламу в США.
— Доходы «Аль-Джазиры» от рекламы все равно не сравнятся с ее бюджетом. Ни один международный канал, подобный нашему, не бизнес. Эфирные федеральные каналы получают ежеминутные рейтинги, а мы получаем, как и все остальные международные каналы, рейтинги раз в год. Поэтому рекламодатели на такие каналы, как наш, не продают рекламу, рассчитанную на продажи. Они продают рекламу имиджевую. Обычно это страны или большие корпорации типа РЖД. Вот СNN International показывает ролики Malaysia Truly Asia.
Мы некоммерческая организация, нашей первичной целью не стоит зарабатывание денег. Если у нас получается немного заработать, это хорошо. Поэтому мы тоже продаем рекламу там, где это возможно, — и в США, и не только в США. Но для нас всегда в приоритете увеличение аудитории. В какой-то момент мы запустили рекламу в Великобритании, и наше исследование показало, что у нас тут же упала аудитория. Британцы же привыкли смотреть нас, как и Би-би-си, без рекламы.
— Сколько RT в среднем зарабатывает за год?
— Это совсем незначительная цифра, она несравнима с нашими бюджетами.
— Помимо рекламы в эфире есть ли у RT еще какие-то формы заработка?
— У нас есть разные формы монетизации контента на сайтах. Также мы зарабатываем деньги на YouTube, где у нас действительно большая аудитория. У нас есть контракт с Google — мы получаем процент от рекламных доходов, размещаемых в наших роликах на YouTube. К сожалению, по контракту с Google цифру заработка мы разглашать не можем, но это точно больше, чем какой-либо другой новостной канал на YouTube. RT — новостная сеть номер один в мире на YouTube: общее число просмотров на всех аккаунтах превышает 2,5 млрд.
Опять же Google нам предлагает самые разные механизмы монетизации, которые могут увеличить наши доходы. Но, если у нас возникают опасения, что из-за этого ролик посмотрит меньше людей, я выберу людей. Чрезмерная погоня за коммерческим успехом может навредить политической журналистике.
— Кстати, о политической журналистике. В связи с возможным уходом Владимира Кулистикова с поста гендиректора НТВ снова возникли слухи о том, что вы можете стать его преемницей. Предлагал ли вам кто-нибудь в последние месяцы занять эту должность?
— Природа человеческая такова, что мы любим собирать и распространять слухи. Слуху про мое грядущее гендиректорство НТВ уже лет пять. Меня он раздражает только потому, что ставит меня в неловкое положение перед Владимиром Михайловичем Кулистиковым, которому я многим обязана в жизни и всегда буду благодарна. Алексей Венедиктов (главный редактор «Эха Москвы» — РБК), с которым у нас нежные, кстати, отношения, написал вот опять у себя в Twitter, что я иду на НТВ, а МИА сливают с ТАСС. Ну кто-то, видно, за бокалом виски ему такое сказал. А лет пять назад он писал, что видел бумагу, что после предыдущих выборов я стану пресс-секретарем президента. У этих слухов примерно одна степень достоверности.
Елизавета Сурганова, Максим Гликин
Фото: Екатерина Кузьмина/РБК
РБК
Международный конгресс и Международная выставка профессионального оборудования и технологий для теле-, радио и интернет - вещания "NATEXPO", Международный рынок вещательного контента Moscov TeleShow, фестивали социально значимых программ "Герой нашего времени", детского телевидения "Включайся!", спутниковых, кабельных и всех неэфирных телеканалов "Золотой луч", - все это проекты, по которым известна НАТ - Национальная ассоциация телевещателей. Да и переход в нашей стране на цифровое вещание буквально невозможен без этой организации. В этом году НАТ исполняется 20 лет. Обозреватель "РГ" поговорила об юбилее с ее бессменным Президентом, известным телевизионным деятелем Эдуардом Сагалаевым.
Эдуард Михайлович, что означают эти цифры - 20 лет?
- Хочу сделать небольшой экскурс в историю. В 90-е годы, когда зарождалось коммерческое телевидение, появились первые независимые каналы. В Москве - "2Х2", "ТВ-6", "НТВ" и другие, и в регионах. Но в то время на рынке телевидения царил хаос. Часть компаний работали без лицензий, часть занимались пиратством, часть брали деньги за рекламу наличными. И все это было не столько от злого умысла, сколько по незнанию правил цивилизованного телерынка. И тогда возникла идея создать такую ассоциацию, которая бы помогала людям грамотно строить свой бизнес. В Москве собрались около 40 телекомпаний: как столичных, так и региональных: из Иркутска, Ростова, Казани, Томска и других городов страны. И решили создать свою Ассоциацию. Меня избрали ее президентом (я тогда работал на "ТВ-6"). И мы начали заниматься выстраиванием правил игры и защищать интересы телерадиовещателей. И вот за эти 20 лет НАТ стала крупнейшим объединением профессиональных телерадиовещателей. И на государственном уровне занимается проблемами этого непростого рынка. Я вхожу в состав Правительственной комиссии по телевидению и радиовещанию. И мы выстраиваем сегодня не отношения между компаниями, хотя это тоже бывает, но занимаемся развитием цифрового телевидения, лоббируем интересы вещателей в Государственной Думе, в Совете Федераций, в Правительстве, в Администрации Президента, в Федеральном антимонопольном агентстве. А также - работаем с Министерством связи и массовых коммуникаций, с его подразделениями - Госкомнадзором и Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям. То есть, НАТ сегодня - это солидная организация, которая завоевала доверие, авторитет и решает сложные задачи.
Какие события в истории НАТ были знаковыми? Например, вы основали Российскую академию радио - РАР.
- Да, мы учредили РАР, которая сегодня самостоятельно и успешно работает. Ее президент - Андрей Романченко. А в свое время мы работали с Александром Вариным, который ранее занимал этот пост, но, к сожалению, ушел из жизни. Мы ежегодно проводим главное событие в жизни телерадиоиндустрии - Международный конгресс НАТ и вместе с ним международную выставку профессионального телерадиооборудования "NATEXPO"…
… На которой вы учредили премию Владимира Зворыкина.
- И она вручается уже третий год. Первым лауреатом этой премии стал Марк Иосифович Кривошеев - наш легендарный ученый и практик, который внес большой вклад в развитие телевидения во всем мире. Он был председателем рабочей группы Международной комиссии по электросвязи, которая приняла единый стандарт мирового телевидения, и занимается развитием цифрового ТВ. Кроме того, мы проводим такие социально-значимые акции, как фестиваль детского телевидения "Включайся" - ему в этом году исполнилось 10 лет. Около 500 детей со всех концов страны и из-за рубежа, приезжают на него каждый год со своими работами. Таким образом, мы готовим смену, потому что кадровый вопрос очень остро стоит для телевидения и радио, а уровень наших журналистов, которых готовят на факультетах журналистики, не всегда устраивает работодателей. Особенно в регионах, где наблюдается кадровый голод. А люди, которые "варятся в этом котле" с юных лет, они уже готовая смена.
У вас есть и кинофестиваль.
- Мы ежегодно проводим в регионах фестиваль социально значимых программ и фильмов "Герой нашего времени". В прошлом году он был в Ижевске, до этого - в Пензе, Астрахани, Ростове, Казани и в других городах. Там мы не только вручаем награды, но и проводим мастер-классы. Самые авторитетные, популярные люди участвуют в работе жюри, постоянный председатель которого - Леонид Млечин. А сейчас у Ассоциации очень много работы, связанной с переходом на цифровые технологии.
НАТ принимает активное участие в работе, связанной с внедрением мультиплексов в России.
- Уже два мультиплекса заполнены, судьба третьего решается. Мы рассчитываем, что в третий мультиплекс войдут не только обязательные и общедоступные телеканалы, но в нем найдется место и для регионального телевидения. На это нацелены наше особое внимание и усилия. Буквально на днях принято постановление Правительства РФ, которое продлевает срок аналогового вещания в нашей стране до конца 2018 года. Это очень правильное решение, и мы тоже принимали в нем участие.
Интересно, как это будет, и вообще - каким вы видите будущее нашего телевидения?
- Я вижу его мультимедийным, потому что сейчас телевидение активно развивается во всех цифровых средах: в Интернете, в кабеле, на спутнике… В связи с цифровизацией, также активно развивается российская теле- радиопередающая сеть РТС. Уже построено несколько тысяч башен, на которых устанавливаются цифровые передатчики. Есть еще новейшие технологии, например, телевидение высокой четкости и 4 G.
Я вижу наше телевидение еще более разнообразным, чем сейчас, и оно будет подстраиваться под интересы аудитории. Возможность доступа во многом решает проблемы, связанные с монополизацией на информацию. Сегодня многие у нас, смотрят, в основном, "первые кнопки". А цифровизация позволяет, во-первых, принимать над всей территории страны не меньше двадцати каналов из Москвы, плюс еще региональные. У людей будет выбор. Они сами смогут решать, что им смотреть. Я сужу по нишевым каналам. Мы их называем "телевидение нового поколения". Нишевые каналы - "Дискавери", "Мать и дитя", "Охота и рыбалка", "Психология", "История", "Мульт", "Дом Кино"… Все разнообразие телеканалов будет доступно массовому зрителю. Он может выбирать платные каналы или бесплатные. У него появится возможность самому формировать свою программную сетку. Смотреть то, что ему больше по душе, и выйти из цифрового неравенства, которое сегодня существует в стране. У нас есть пока еще такие территории, где принимаются один, два, максимум три канала. Около миллиона человек у нас не смотрят телевидение вообще. А проблема доступа решается как раз в результате цифровизации.
Российская газета
Фото: Виталий Белоусов / РИА Новости
Во время летних каникул в сети появился новый ресурс — «Рождение российских СМИ. Эпоха Горбачева (1985—1991)» — масштабное и хорошо систематизированное собрание документов, интервью, свидетельств, фотографий, видео и текстовых материалов по важнейшему периоду нашей новой истории, по сути — мультимедийная энциклопедия перестроечных медиа. Анна Голубева поговорила с автором проекта — журналистом Наталией Ростовой.
— Ваша работа приурочена к 25-летию с момента отмены цензуры в наших СМИ. Сейчас цензура в них де-факто возвращается. Почему, как вам кажется, мы это так легко допустили? Или не легко?
— С одной стороны, трудно сказать, что легко. Все же для того, чтобы то НТВ превратилось в это НТВ, понадобилось целых три генеральных директора и столько лет работы... С другой — да, легче, чем хотелось бы. Но, поспорьте со мной, не оттого ли это, что мы не выходили массово на улицу с требованиями освободить советские СМИ, а пришел освободитель, который сказал: «Так, товарищи, нам нужна гласность, давайте-ка начнем процесс критики и самокритики»? «Что-что, простите, вы сказали?» — послышалось с задних рядов. Ведь стоит все же признать, что за спиной всех самых отважных главных редакторов стоял Александр Яковлев, правда? Со своими представлениями о прекрасном, со своими «можно» и «нельзя», но именно они, несколько членов Политбюро, служили прикрытием для СМИ, понимаете, — от других членов Политбюро. А массовые митинги в защиту СМИ начались только в 91-м, когда люди вышли на улицу защищать «Взгляд» от Леонида Кравченко (руководитель Гостелерадио, закрывший популярную передачу «Взгляд». — Ред.), когда появился Фонд защиты гласности, когда уже отменена была шестая статья конституции, когда уже был принят закон «О печати». И все это — только через шесть лет от начала заявлений сверху о необходимости гласности, свободы слова, демократии.
— Значит, медиа и те, кто их делает, по сути, не оценили этот подарок — свободу, спущенную сверху?
— Значит. Я думаю, что да, значит, и значит, что мы — очень неблагодарные. Мы как общество еще оценим его, но, к сожалению, будет слишком поздно. Горбачев не пришел к нам со свободой СМИ в понимании первой поправки к Конституции США (о невозможности издавать законы, ограничивающие свободу прессы). Откуда бы это представление у него взялось, если десятилетия пресса была средством пропаганды? Он не готов был, как я сейчас вижу, к тому, что СМИ, которым он дал свободу, станут в конце концов критиковать его лично. Правительственные СМИ отвратительно вели себя во время всех главных катастроф эпохи. Все же нужно помнить, что Горбачев — советский лидер, член партии с 1953 года, рожденный аж в 1931-м, по рукам и ногам связанный товарищами из Политбюро, это коллективный орган принятия решений. Тем удивительнее его личное участие в процессах раскрепощения СМИ, снятия кино с полок, разрешения запретных прежде публикаций, открытия запрещенных прежде имен, разрешения выезда за рубеж, организации свободных выборов, дозволения массовых протестных демонстраций, освобождения предпринимательства и так далее, и так далее, и так далее... Я счастлива, что мне это удалось понять еще при его жизни. Я поняла, что никаких нынешних либералов и сторонников свободных СМИ не было бы, не приди Горбачев к власти.
А молодежь не знает этого и, как вы видите, часто и знать ничего не хочет. Коллегам постарше тоже часто это неинтересно. «Горбачев — это слишком скучно», — написала мне одна прекрасная коллега, лучшие свои годы работавшая при Ельцине. А «старики» — из тех, кто выжил во всех идеологических баталиях и до сих пор остается еще работать в СМИ, — слишком заняты нынешней повесткой, чтобы вспоминать, что там было тридцать лет назад. Тут у них вновь к штыку приравняли перо, выжить бы в этих условиях.
— А почему вы, действующий журналист, решили в нынешних условиях заняться историей медиа?
— Потому что было интересно. Потому что нас нынешних не понять без прошлого. Потому что оттуда очень многое пошло. Потому что Горбачев дал свободу, о чем многие либо не хотят помнить, либо не знают. Потому что была такая возможность, очень счастливая.
— То есть вам перестало быть интересно писать о том, что с нашими СМИ происходит сейчас?
— В некотором смысле писать уже особо не о чем. Какое-то время назад я писала про телевизор, про то, о чем они там нам говорят, но потом утратила к этому интерес. Непонятно мне стало, для кого писать. Те, кто верит ему, во мне не нуждаются, кто не верит, давно его не смотрит. В тысячный раз говорить, что этот телевизор уже не тот, что раньше? Можно выискивать алмазы, но мне перестало это быть интересным. Писать о других аспектах СМИ, наверное, возможно, но все же надо предпринять усилие, чтобы понять, о чем именно. Есть героические коллеги, которые продолжают обозревать наши СМИ, но они по-другому, значит, это видят и чувствуют.
— Как и почему возникла идея сделать проект о СМИ эпохи Горбачева?
— В Slon.ru, где я работаю с 2009 года, мы придумали как-то рубрику «Клуб бывших главных редакторов» — чтобы поговорить о журналистике, которая была в нашей стране. Сейчас там около семидесяти интервью с теми, кто руководил СМИ с конца 80-х до нынешнего времени.
В 2011 году я подала заявку на стипендию имени Галины Старовойтовой в Институте Кеннана. Хотела как-то систематизировать опыт рассказанных мне историй. Долго не понимала как, пыталась писать сразу про все 30 лет, зарылась в материале, а потом поняла, что будет достаточно, если я сделаю одну эпоху, но так, чтобы я сама осталась довольна. Пришла идея жесткой хронологии. И, кажется, я в итоге довольна.
Я, например, не знаю, требовал ли Путин от Венедиктова хоть раз всерьез уволиться, действительно не знаю. А от Старкова Горбачев требовал. И, представляете, Старков не сложил руки, устроил бучу и остался на своем месте. А это ведь было требование целого генерального секретаря ЦК КПСС!
— Сколько времени вы над этим проектом работали?
— Формально начала в самом конце 2011 года, как раз в момент начала протестов. Неформально — весь предыдущий журналистский опыт к тому, думаю сейчас, и вел.
Весь 2012-й провела в Библиотеке Конгресса, где есть хорошие коллекции нашей прессы. Сидела в Вашингтоне на нулевом километре, смотрела советский телевизор, читала книжки, газеты и журналы, и наши, и американские. В некоторых случаях очень помогала именно американская печать — у нее не было цензурных ограничений, в отличие от нашей, и о происходившем у нас иногда можно понять лучше по The New York Times (ежедневная газета в США. — Ред.), чем по прессе российской. Продолжала писать и в 2013-м, и в 2014-м и никак не могла закончить. В какой-то момент меня поддержали факультет медиакоммуникаций Высшей школы экономики и фонд «Либеральная миссия», что позволило мне продолжать работать над проектом, а не над текущей повесткой дня (тут еще раз надо сказать спасибо за поддержку бывшему главному редактору «Слона» Андрею Горянову, так отчаянно в меня верившему). Все это время трудно было объяснять людям вокруг, чем я занимаюсь, тяжело было и вариться в собственном соку столько времени, но выхода не было — я продолжала читать и собирать факты о прошлом. А последние полгода были битьем головой о стену в судорожных попытках найти тех, кто может это выложить в сеть. Но в итоге нашлись невероятной души разработчик —github.com/katspaugh, дизайнер Алексей Бурсаков и компания СМИ2, они очень помогли в создании проекта. За что им громадное спасибо.
— На какую аудиторию этот ресурс рассчитан? Вы имели в виду широкого читателя — или все-таки специалистов в первую очередь?
— Прежде всего я думала о коллегах-журналистах, которые либо жили тогда, либо интересуются тем временем. О студентах, которые почему-то все еще собираются быть журналистами. О тех, кто не застанет ни нас с вами, ни эти СМИ. А также о «широком круге читателей», как это принято называть, включая политологов и академическую публику... На большую аудиторию я точно не рассчитывала и не рассчитываю. Как мне сказали в одном издании, «никого, кроме академической среды, не волнует уже, что было с медиа в перестройку» (сказано было более брутально, но мы же для СМИ разговариваем?). Я понимаю, что история для многих ныне действующих журналистов начинается с момента их появления на свет, поэтому рассчитывала на небольшое количество людей даже в этой узкой среде. Но есть, думаю, те, кому все же интересно, каким именно образом в абсолютно закрытом обществе рождается идея освободить СМИ. Их мне достаточно, и спасибо им.
— Это изначально задумано как сетевой ресурс или идея такой формы возникла уже в процессе?
— Я долгое время думала о книге. Бумажную версию я в своей голове вижу, но понимаю, что это совершенно некоммерческая и очень дорогая для издательств история, и вряд ли она возможна, особенно в период обвала рубля. Я даже разговаривала с одним издателем, на которого меня натравил один из мне сочувствующих, но этому издательству, как я поняла, не понравились ни идея, ни форма. Никаких претензий, им это продавать как-то надо. И все же я поняла, что структура, которая однажды мне пришла в голову, имеет в виду природу интернета с гиперссылками, тэгами, активным индексом, с возможностью бродить по сайту, искать события и по дате, и по теме, и по людям, смотреть видео и увидеть громадное количество документов, почитать интервью. Такого объема ни одна бумага не стерпит. Так что теперь я говорю, что проект под условным названием «книга» окончен.
— Вот вы начали близко знакомиться с документами и свидетельствами того времени. Что-нибудь было для вас новым, неожиданным? Что особенно впечатлило?
— Меня поразила все же степень былого контроля за СМИ, степень вмешательства Политбюро в процесс производства букв, совершенно удивительная на фоне происходящих за окном событий. Мы, конечно, знаем, что существовала цензура, все было под контролем, особый советский шик был — написать между строк так, чтобы дать понять, что имел в виду на самом деле. Но когда ты видишь, как Горбачев на Политбюро говорит о том, что пора бы оценить деятельность Хрущева, и только после этого появляются в прессе статьи о нем, через 20 лет замалчивания имени, то понимаешь, насколько страна зависит от ее руководства. Я сейчас могу понять мозгом, что статья Нины Андреевой — это схватка бульдогов под ковром, что она — лишь повод, но принять на уровне здравого смысла, что целое Политбюро заседает по поводу статьи в газете два дня, трудно. Они там что, с ума сошли? Это же просто статья! Но нет, это было, и именно так это было. Что, кстати, еще раз доказывает: мы живем в стране, где слово очень много значит. Больше ли того, что оно на самом деле стоит? Это вопрос.
Можно поклоняться любым идолам, но даже культ Ленина будет разоблачен. Можно сколько угодно скрывать потери от военных действий, ведущихся нами за границами нашей страны, но наступает момент, когда генерал армии Алексей Лизичев отправляется на пресс-конференцию и объявляет о жертвах войны в Афганистане. Можно клеймить оппонентов, но в конце концов они станут народными героями, а их предложения — государственной политикой.
К Михаилу Сергеевичу я стала относиться значительно лучше, чем до начала работы. Просто пришло окончательное понимание того, что он подарил нам свободы, которых мы не очень, как страна, ждали. Со мной многие, наверное, захотят поспорить, особенно из тех, кто застал то время журналистами, но посмотрите, сколько решений сверху было принято, чтобы раскрепостить прессу, сколько лет еще мы бы могли сражаться с цензурой, отмененной в итоге благодаря его приходу к власти. Он двинул этот заржавевший поезд, который дальше пошел сам, на ходу пытаясь поменять детали. И СМИ в итоге ощутили настоящую свободу. А когда это было в России в последний раз?
Поразило еще, что так много времени уходит у нас на то, чтобы мы могли признать правду, и это касается всего на свете. Десятилетия лжи — это горе нашей страны, это покалеченные судьбы и души, многие люди умерли, так и не добившись правды. Но, как это видно из истории, в конце концов правда торжествует. Можно поклоняться любым идолам, но даже культ Ленина будет разоблачен. Можно сколько угодно скрывать потери от военных действий, ведущихся нами за границами нашей страны, но наступает момент, когда генерал армии Алексей Лизичев отправляется на пресс-конференцию и объявляет о жертвах войны в Афганистане. Можно клеймить оппонентов, но в конце концов они станут народными героями, а их предложения — государственной политикой. Я Андрея Сахарова имею сейчас в виду. А тех, кто врет, презирают и те, и другие. Пафосно, да?
— Вы говорите, что, работая над проектом, личных оценок старались избегать. А теперь можно спросить — что для вас лично значит это время? Вы его помните?
— Я в первый класс пошла в 85-м году. Слово «перестройка» услышала тогда же, когда Витя Петров, единственный из класса, смог ответить на вопрос учительницы, что это за такая новая политика партии. Как все дети, читала «Пионерскую правду», «Костер» и «Пионер», позже выписывала кучу других изданий. Бывали у нас политинформации, еще застала. Но мое поколение — это люди, у кого «Архипелаг ГУЛАГ» и Варлам Шаламов уже были в школьной программе. Я помню, как на книжном развале в Чебоксарах мне попался изданный в Энн-Арборе Бродский, и ни за покупку, ни за продажу, конечно, уже не сажали. Нашим героем был Владислав Листьев. Так что свобода для меня была данностью, а несвобода — фактом истории. И я предположить не могла, что в середине десятых годов двадцать первого века еще застану Вадима Медведева, главу идеологической комиссии ЦК КПСС, который принимал решения по изданию Солженицына.
Но думаю, что мои оценки не важны. Мне было важно сказать правду обо всем, что я накопала, вне зависимости от того, люблю я лично больше Горбачева или Ельцина, того редактора или этого. И если есть ценность у этой работы, то она — в попытке дать всю разноголосицу мнений об очень непростом времени и о человеке, который стал невероятным исключением в наших палестинах.
— Как вам кажется, это время — перестройка — было интереснее нашего?
— Ох, нет, не скажу. Пусть сравнивают те, кто застал эти времена в сознательном возрасте. По моим ощущениям, тогда был воздух надежды и веры в будущее, а сейчас его нет совсем. Тогда в журналистику стремились, это было очень почетно и престижно, а сейчас бегут из нее, сверкая пятками. Нынешнее поколение журналистов жаль — они не могут ощутить того упоения свободой, которое было тогда. То, что я лично как журналист застала уже на излете, но все-таки помню.
«Свобода прессы» все же тогда была интенцией, а теперь вас сами работники СМИ начнут убеждать, что свободы не бывает нигде. А какой вывод из этого следует? К ней не надо стремиться, правда? Если ее нет? И объективности не бывает нигде, скажут вам большинство наших с вами коллег.
— А есть ли какие-то параллели между ситуациями в медиа тогда — и теперь?
— Указы президента, которыми регулируется сфера СМИ, начались тогда. Назначения главных теленачальников указами — тогда, назначения по согласованию с Кремлем — еще раньше, совещания главных редакторов на Старой площади в Москве — тогда. Только тогда это был ЦК, а сейчас — администрация президента. И тогда, и сейчас главное лицо страны может наорать на главного редактора в присутствии остальных, зачастую крайне злорадных, коллег. Тут можно строить параллели между Владиславом Старковым (в 1978—2001 гг. возглавлял газету «Аргументы и факты», одно из самых популярных СМИ времен перестройки. — Ред.) — и Алексеем Венедиктовым. И тогда, и сейчас телевидение было осознанно менее свободным, чем печать. И тогда, и сейчас СМИ апеллируют к государству больше, чем хотелось бы для сохранения их независимости. И тогда, и сейчас и власть, и оппозиция рассматривают СМИ как ресурс. Борьба Бориса Ельцина за создание системы российских, то есть республиканских, а значит — своих, СМИ не напоминает вам желания создать «добрую машину пропаганды»? (Я не говорю о параллелях между той борьбой с привилегиями и нынешней борьбой с коррупцией.) Это общие черты, грубо нарисованные, а дальше много нюансов. Я, например, не знаю, требовал ли Путин от Венедиктова хоть раз всерьез уволиться, действительно не знаю. А от Старкова Горбачев требовал. И, представляете, Старков не сложил руки, устроил бучу и остался на своем месте. А это ведь было требование целого генерального секретаря ЦК КПСС!
Цензура тогда была официальной, но страна двигалась в сторону раскрепощения СМИ. А сейчас их очевидно душат, планомерно, методично, давно, при том что официальной цензуры пока еще нет. Тогда это был авторитарный режим, заявивший о движении к демократии, а сейчас мы, не построив демократии, очень жаждем тоталитаризма. Тогда на самом верху говорили о жертвах сталинских репрессий, а теперь — об эффективности этого «менеджера».
— Когда, по-вашему, работа журналиста была сложнее — во время перестройки или теперь?
— Не знаю. Тогда было уникальное время — освобождение от ненавистных учредителей, иногда за счет самих учредителей. Некоторые исследователи период 1990—1991 годов называют золотым веком нашей прессы.
«Свобода прессы» все же тогда была интенцией, а теперь вас сами работники СМИ начнут убеждать, что свободы не бывает нигде. А какой вывод из этого следует? К ней не надо стремиться, правда? Если ее нет? И объективности не бывает нигде, скажут вам большинство наших с вами коллег. Я помню, как вычитала в книге Эллен Мицкевич, лучшей, на мой взгляд, исследовательницы наших СМИ (американский профессор, политолог. — Ред.), ее удивленную ремарку — в довольно длинном профессиональном этическом кодексе российского журналиста 1994 года не было слов о том, что журналист должен стараться быть объективным. Мы сколько угодно можем спорить о том, что это прописывать бессмысленно, но если в уже написанном кодексе этих слов нет, то это все же показатель, правда? Я, впечатленная, несколько раз разговаривала на эту тему с разными коллегами, доходя до криков, естественно. Бесполезно. Мы не верим, что есть стандарты, которым мы можем дать себе труд следовать, мы убеждены, что клятвы ничего не значат, — хотя у нас в языке существует такое слово, как «клятвопреступление», — мы считаем, что хартии и кодексы бесполезны. «Я — владелец своего слова: слово дал, слово взял». Но чему мы тогда удивляемся, говоря о нынешнем состоянии прессы?
— Вы пишете о перестроечных медиа: «СМИ были инструментом проведения реформ и изменения страны». А как бы вы охарактеризовали роль наших СМИ сегодня?
— Инструмент подавления, контроля, инструмент войны, инструмент устрашения. «Информационная заточка», о которой так долго твердили некоторые руководители СМИ (так и хочется сказать — «большевики»), наконец стала завершенным и совершенным орудием.
— Вы разделяете мнение, что за относительно короткий период этой самой заточки журналисты в России несколько разучились профессионально работать?
— Тех, кто умел, выдавили. Множество профессиональных людей маются без работы вообще или без достойной работы. Пришла новая смена. Послушайте, у нас президент у власти 15 лет уже. Есть люди в профессии уже сегодня, кто никого, кроме Путина, как главу государства не застал. (Мы сейчас не будем о местохранителе всерьез, правда?) Но и среди этой молодежи есть те, кто хочет работать иначе, чем мейнстрим.
— Получается, нам опять не помешала бы перестройка.
— Перестройки хотелось бы, да вряд ли наши желания сбудутся. Риторику, впрочем, поменять легко, это мы видим по главным телеведущим. Поменяется президент — мгновенно сменится главный герой, переключится тумблер. Посмотрите, как быстро Медведев стал великим президентом. Но разруха, как известно, в головах, и от смены вывески ничего не изменится.
— Опыт перестроечных медиа — он может оказаться полезным?
— Он может быть полезным, если появится возможность поменять систему управления, владения и контроля за СМИ. Начать можно, например, с разгосударствления СМИ, провести международную конференцию в Москве с приглашением экспертов, юристов, теоретиков, ветеранов и участников рынка. Так ее и назвать: «Индустрия СМИ. Разгосударствление». Три дня,Ritz-Carlton. Смешно пошутила?
— Есть ли что-то в сегодняшних российских медиа, что вас радует?
— Мало что, но все же существует некоторый круг главных редакторов, не готовых к навязанным правилам игры.
— Будете дальше заниматься практической журналистикой или подадитесь в исследователи?
— Я пока учусь, а там посмотрим. Никогда не говори «никогда».
Текст Анна Голубева
В июле три крупнейшие организации в сфере охраны авторских прав — Российское авторское общество (РАО), Российский союз правообладателей (РСП) и Всероссийская организация интеллектуальной собственности (ВОИС) — объединились. Новая структура получила название Профсоюз деятелей культуры «Российское авторское общество» (ПДК РАО). Три слившиеся организации были аффилированы: глава РАО Сергей Федотов одновременно возглавлял РСП, первый заместитель гендиректора РСП Андрей Кричевский — одновременно глава ВОИС. В интервью корреспонденту «Известий» Владимиру Зыкову Сергей Федотов рассказал о планах профсоюза, перспективах идеи глобальных лицензий, о своей зарплате и угрозах в свой адрес.
– Стало известно, что МВД ведет проверку в отношении четырех дочерних компаний РАО, три из которых уже ликвидированы. Все они занимались управлением недвижимостью. Зачем эти компании были созданы и почему само РАО не могло управлять своим имуществом?
– У РАО за много лет накопился ряд объектов недвижимости, которые мы уже не использовали, сдавали их в аренду. Это не основной вид деятельности для РАО. Как общественная организация, мы вправе ею заниматься, но в силу определенных экономических причин, в силу особенностей законодательства мы приняли решение: учредить дочернюю структуру для обеспечения хозяйственной деятельности РАО. Было создано ЗАО «Сервисно-эксплуатационная компания» (СЭК), ему переданы помещения для сдачи в аренду, а также автопарк – все служебные автомобили РАО. СЭК должна была сдавать эти помещения, а получаемую прибыль расходовать на хозяйственные нужды: на обновление того же автопарка, на ремонты и так далее.
Со временем стало понятно, что целесообразнее продать эти помещения, а вырученные средства использовать в тех направлениях, которые нам необходимо совершенствовать. Помещения были реализованы компанией СЭК за суммы, превышающие цены, по которым они были куплены Российским авторским обществом. Отчуждение помещений осуществлялось через продажу акций компаний, в уставный капитал которых они были внесены. Деньги за эти помещения были нами получены.
– На какие цели пошли вырученные средства?
– Время показало, что необходимо инвестировать средства в наукоемкие и современные технологии, связанные с IT.
Несколько лет «висит» незакрытое поручение правительства о создании национального реестра интеллектуальной собственности. В нем будут храниться сведения об объектах и субъектах авторских и смежных прав. Мы готовы взять на себя работу по формированию такого реестра. Но для этого необходима мощная база данных и современное программное обеспечение. Мы привлекли специалистов, которые нам помогут сделать государству предложение по созданию и ведению реестра.
Кроме традиционных видов использования произведений появляются новые, например, использование через Интернет. Мы хотели бы побороться за право собирать вознаграждение для правообладателей и в этой сфере. Для этого также нужна мощная база данных и IT-система. Также на вырученные деньги мы приобрели несколько медиаактивов.
– РАО в свое время передало в СЭК дорогие автомобили. По нашей информации, в гараже РАО были такие автомобили, как Bentley, Maybach 57 S (стоимостью около 8 млн руб.), Mercedes S600L, 2007 года и другие. Зачем РАО такие дорогие автомобили?
– Bentley у нас никогда не было. Maybach был приобретен давно, для приема делегаций. Это достаточно старая машина, ей 7 лет. Нам удалось удачно ее купить. Что касается Mercedes 2007 года, то на нем езжу я, и я не вижу в этом ничего вызывающего. Это обычный Mercedes S класса, старая модель.
У нас был парк из 13 автомобилей. Он передан в СЭК. Это машины разного класса: микроавтобусы, BMW пятой серии, Toyota Camry. В системе РАО работает свыше тысячи человек, и в штате, и вне штата. Для такой организации это небольшой автопарк. В других структурах – РСП, ВОИС – штат меньше. Мы не можем обойтись меньшим штатом. Большую часть отчислений, которые получаем от авторов, мы тратим на содержание аппарата РАО. Зарплаты у нас далеко не космические.
– Кстати, про «космические зарплаты» в РАО ходит много слухов. Можете озвучить, сколько вы получаете?
Ежемесячно я получаю оклад около 200 тыс. рублей и персональную надбавку к нему, которая не может превышать размер моего оклада. Я руковожу довольно большой структурой, мне кажется, что это разумная заработная плата. Хотелось бы получать больше, но вряд ли это одобрят авторы.
Кроме того, у меня много разных направлений деятельности, не связанных с РАО. Сотрудникам мы стараемся выплачивать зарплаты, соизмеримые с заработками на аналогичных должностях в коммерческих структурах, но у нас они все равно меньше. Это факт. Но люди не уходят. Они дорожат работой. Отток кадров у нас маленький.
– Можете уточнить сферы бизнеса, которым вы занимаетесь. Некоторые люди, и в частности, жена композитора Ильи Резника, обвиняют вас в покупках дорогой недвижимости за счет РАО.
– У меня бизнес и в России и за рубежом. Я об этом много раз рассказывал. Он приносит определенный доход. Я считаю, что конкретизировать было бы излишне, это и сфера строительства, и банковская, и сфера медиа. То, что в Интернете появились адреса моих домов, – это не очень красивая история: мало ли сумасшедших. У меня, в конце концов, семья, ребенок.
Что касается эмоций Ильи Резника и некоторых других авторов… Это не большинство, это отдельные люди. Илья Резник всегда получал адекватные суммы за использование своих произведений. Его произведения уже давно используются не так активно, как, может быть, кажется самому автору. Многие исполнители давно взяли в репертуар другие песни. А кому-то из исполнителей он сам запретил исполнять свои произведения.
Когда РАО управляло всеми его правами, Илья Резник получал в год гонорары, исчисляемые суммами с шестью нулями. Это объективно отражало объемы использования его произведений. Кроме того, Илья Резник получал значительные суммы от Первого музыкального издательства, которое управляло частью его прав. Затем Резник начал постепенно, год за годом, исключать свои произведения из управления РАО и ПМИ.
Совершенно понятно, что суммы, получаемые им, стали уменьшаться. Когда автор изымает из управления РАО свои произведения, мы перестаем собирать для него деньги и нам становится нечего ему выплачивать. По-моему, это очевидно. Дошло до того, что он исключил из управления все свои права и пытается управлять ими сам. Это его право. Возможно, он считает, что сделает это эффективнее. Но говорить о непрозрачности в данном случае странно. РАО готовит подробные отчеты для каждого автора. Каждый автор имеет понимание, из чего образовалась выплаченная ему сумма, до копейки.
– Недоброжелатели утверждают, что вы сами зарабатываете на правах большие средства. Правами на какое количество произведений вы владеете?
Я действительно владею правами на некоторое количество произведений, но они относятся в первую очередь к сфере литературы. Не совсем корректно мне лично владеть правами на произведения, которыми управляет РАО. Я в свое время занимался издательским бизнесом, в самом начале моей карьеры. Безусловно, я знаком со многими авторами, у кого-то из них я приобретал права на произведения, но впоследствии я передал все это в управление других лиц. Весь объем прав, который у меня был, я отдал в другие структуры, которые никак со мной не связаны.
– Очень много писали о ваших сделках с недвижимостью. Как вы думаете, это спланированные «наезды» на вас? Кому это выгодно?
Все это является частью большой кампании. Она началась в октябре прошлого года, когда в офис РАО доставили надгробие с моим изображением. Я с тревогой это воспринял. Это было предупреждение в стиле 90-х.
К нам в РАО был звонок по поводу заложенной бомбы, мы были вынуждены эвакуировать сотрудников. Чуть позже обстреляли квартиру Иосифа Пригожина. Угрожали людям, которые нас поддерживают, угрожали моей семье. Параллельно началась грязная информационная компания против нас: статьи, которые «пишутсяпод копирку». Журналисты даже не удосуживаются проверить факты.
Цель – отстранение меня от занимаемой должности, видимо, для того, чтобы поставить на это место другого человека. Но моя должность выборная. Меня выбирают авторы на собрании, на определенный срок.
В последнее время оппоненты поменяли тактику и бьют по всей системе охраны авторских прав в целом, чтобы уничтожить ее. Утверждается, что существующий в нашей стране институт коллективного управления и охраны авторских прав порочен, что все мы нечистые на руку люди и что вообще всю систему надо срочно менять. Не так давно появился законопроект Минкомсвязи, который предлагает лишить РАО всех полномочий, которыми его наделило государство.
Это попытка рейдерского захвата системы охраны авторских прав, попытка разрушить то, что построено за многие годы. Я в этой сфере работаю давно. Мне не в чем себя упрекнуть: когда я сюда пришел, организация находилась в руинах. Нужно было много работать, чтобы создать нынешнюю систему охраны прав. Сегодня есть три системообразующие организации, мы их объединили в одну. Разумеется, гораздо проще воспользоваться плодами чужого труда, чем создавать свое. Мне хочется сказать тем, кто нас атакует: господа, создайте свою организацию и докажите, что вы эффективны, что вы лучше нас.
– У вас есть подозрения: кто эти люди, которые устроили компанию против Вас и РАО?
У меня даже есть факты, свидетельствующие о том, какие именно люди ведут против нас работу. Это влиятельные люди. Я не могу назвать фамилии, так как в отношении кампании, развязанной против РАО, проводится большое расследование одной из весьма компетентных структур в нашей стране. Меня просили не называть фамилий.
– Не так давно было совершено нападение на вашего заместителя Андрея Кричевского. Как он сейчас себя чувствует?
Самочувствие нормальное. Он появляется на работе, может работать. Но ему еще необходимо длительное лечение, связанное с полученными травмами. Скорее всего, ему придется перенести в будущем еще и операцию.
– Какие-то выводы для себя сделали? Наняли охрану?
У меня охрана уже много лет. По этому поводу поступает много нареканий, но мало кто знает, что за это время мне довелось пережить. Мы конфликтовали с разными людьми. Когда-то мы боролись с «феодальной раздробленностью» в сфере охраны интеллектуальных прав. Многие не хотели, чтобы организация развивалась, хотели меня устранить как конкурента.
Мне это привычно. Андрею это менее привычно. Сейчас у него уже есть личная охрана, с ней, конечно, спокойнее, но гарантий она не дает, президентов США убивали, несмотря на охрану.
– За информационной кампанией и нападением на Кричевского стоят одни и те же люди?
– Люди, которые организовали кампанию, но не они били Андрея. Это очевидно. Для этого существуют определенные криминальные элементы. Их используют как инструмент.
– У следствия есть уже круг подозреваемых?
Я думаю, да. Мы дали всю имеющуюся у нас информацию компетентным органам, в том числе фамилии конкретных людей.
– Не повлиял ли этот инцидент на ваше решение создать объединенную структуру – ПДК РАО?
Только укрепил. Преступные действия, предпринимаемые нашими противниками, только убеждают меня в том, что мы движемся в правильном направлении. Мне даже кажется, проверка МВД была начата с целью получения доступа к внутренним документам РАО, чтобы в дальнейшем использовать их в информационной кампании.
- Чем новая структура, профсоюз (ПДК РАО), будет лучше предыдущих? И какой у нее будет штат?
Я нахожусь в отпуске и пока не формировал штатное расписание. Безусловно, у трех организаций есть некоторое дублирование функций, от которого мы бы хотели отказаться.
Кроме того, отчисления авторов на содержание деятельности РАО по сбору и распределению вознаграждения сегодня находятся в интервале от 1 до 35%. Указанный процент зависит от способа, которым использовалось произведение. Наиболее трудозатратны сборы за использование музыки в кафе, ресторанах, других небольших предприятиях. Я считаю, что размер этих отчислений необходимо снижать. Это основная цель объединения.
– Вы готовы раскрыть бюджет ПДК РАО?
Мы готовы все данные опубликовать в конце этого года, когда сверстаем бюджет. Мы детально обоснуем наши расходы и дадим все цифры. Дадим сравнительную таблицу положения дел до объединения и после. Я думаю, что благодаря этому будет понятна логика наших действий.
– Принятие решения об объединении не обошлось без скандала. На заседание в "Президент-отеле" не пустили члена совета ВОИС, ректора Московской государственной консерватории им. П.И. Чайковского Александра Соколова. Почему? Он называл объединение нелегитимным, что скажете на этот счет?
– У нас сложные отношения с Александром Сергеевичем. Полгода назад он провел альтернативное собрание в стенах консерватории. Я, к сожалению, на него не был приглашен. Целью собрания было переизбрание совета ВОИС. Я туда входил, и в новый состав меня тоже избрали. Но я могу сказать, что из списка членов совета пропали несколько фамилий, которые для меня казались значимыми: из совета вывели поэта Андрея Дементьева, некоторых других деятелей культуры. Их заменили либо на штатных работников консерватории, либо на лиц, как-то с ней связанных.
Я такое решение Александра Сергеевича не одобрил. Некрасиво проводить за спиной своих коллег подобные акции. Формировать совет из консерваторских сотрудников, к которым, кстати, я отношусь с уважением, неправильно. По сути, ВОИС хотели сделать дочерней структурой консерватории. Поскольку собрание было проведено с большими нарушениями законодательства, его решения не были зарегистрированы Минюстом.
Соколов не был избран делегатом конференции в "Президент-отеле". Когда встал вопрос, приглашать ли его в качестве гостя, мы опирались на опыт полугодовой давности. Я предложил его не приглашать. Нам надо было принимать судьбоносное решение. Приглашать Соколова, чтобы он тратил время участников конференции на сведение счетов, мы не стали. Я считаю, что это наше право.
– Можно было принять решение об объединении без него?
По закону – да. В таком собрании участвуют выборные делегаты, а не члены совета.
– Не так давно РАО разработало и предложило идею глобальной лицензии. Эта концепция не понравилась большому количеству интернет-пользователей, операторов связи и представителей онлайн-кинотеатров. От этой идеи вы не отказываетесь?
Мы сделали предложение обществу, руководству страны. Суть была простой. Пусть будет некий тариф, относительно небольшой (у нас было 25 руб. в месяц), оплатив который, граждане смогут пользоваться неограниченным объемом контента. Такой системы нигде в мире нет. Это было революционное предложение.
Многие встретили его в штыки: кто-то не разобрался и не прочел внимательно, но было и много ангажированных публикаций в прессе. Мы не считаем, что предложение мертвое. С ним надо работать дальше.
Были интересные слушания в Белом доме на "Открытом правительстве". Высказывалось много точек зрения. О том, что сегодня это идея сырая, но с ней надо продолжать работать, говорил на совещании Игорь Шувалов. Мы будем продолжать эту работу. Пусть не завтра и не послезавтра, но нам нужна качественная концепция, которая учитывает интересы всех участников рынка. Я имею в виду не только операторов связи, но и граждан.
– Будете писать другую концепцию по сбору денег с интернет-пользователей в пользу авторов?
– Будет ли принято предложение по глобальной лицензии в модернизированном виде или будет иной механизм, пока говорить рано. Но он будет выбран так или иначе. Одно совершенно понятно: для работы этого механизма нужна будет организация, которая объединяет разные категории правообладателей – кинематографистов, музыкантов, писателей и т. д. Такая организация сегодня создается – ПДК РАО.
– Вы сказали, что планируете сделать единый реестр интеллектуальной собственности. Расскажите, для чего он нужен?
Большой и открытый реестр был бы максимально полезен для всего общества. Например, если журналист хочет использовать в телепрограмме фрагмент музыки или фильма, он сможет посмотреть на специальном сайте, кому принадлежат права на эту песню или фильм. Такого рода информация должна быть в открытом доступе. Там ничего не будет про деньги – я против раскрытия гонораров. Вы сами понимаете: это безопасность людей.
О таком реестре говорилось и в поручении правительства, но никто не приступил к его формированию. Это дорогой и сложный проект.
– Вы говорите, что в стране нет подобного реестра. Но Минкомсвязи, выступающий против существующей концепции коллективного управлениями правами, заказывал такую разработку. Выиграл конкурс «Муз.ру».
Я не интересовался их разработкой. Авторы приходят защищать права к нам, и только мы имеем доступ к объективным данным. Мы не ставим вопроса о получении госзаказа, мы готовы создать этот реестр самостоятельно, представить его государству и, если государство это устроит, готовы его вести. Нам не нужно для этого бюджетных денег.
– Есть информация, что вы покинули Россию еще в июле и боитесь возвращаться в страну. Якобы вы просите некоторых "важных" людей помочь вам с урегулированием вопроса о вашем безопасном возвращении в Россию...
У меня длительный отпуск, это правда. Отпуск связан с определенными угрозами в адрес моей семьи. Я собираюсь вернуться в середине сентября. Много работы накопилось, надо ее продолжать.
В отношении того, что я боюсь возвращаться в Россию из-за госструктур... Если бы у правоохранительных органов были ко мне претензии, они бы давно мне их предъявили. У меня есть ответ на любой вопрос.
– А вы просили главу одного частного охранного предприятия урегулировать ряд вопросов с правоохранительными органами?
Я не нуждаюсь в посреднике для диалога с МВД. РАО давно взаимодействует с МВД в рамках соглашения, подписанного мной и министром Колокольцевым. Я лично знаю многих представителей этой уважаемой организации и общаюсь с ними сам.
Известия
Фото предоставлено РСП
Сегодня 8 сентября в Большом зале консерватории пройдет день памяти погибших журналистов, их 350 в России. Глава союза журналистов Всеволод Богданов рассказывает "Российской газете" об этой встрече, грядущем форуме в Дагомысе и главных проблемах союза.
— Всеволод Леонидович, сегодня все в стране считают каждую копейку. Союз журналистов наверняка тоже. Но вы не отказываетесь от встречи и в Дагомысе?
— Мы не можем не проводить эту встречу. Дагомыс для нас принципиален. В этом году мы пригласили в Дагомыс 50 человек из Севастополя и 50 — из Симферополя. Бесплатно — потому что у них нет денег. Старались, чтобы собрались и русские, и татары, и украинцы… Хотим провести серьезную редакционную летучку, попытаться вывести крымских журналистов из-под мучительной зависимости от местных чиновников. Решили, что каждая редакция Крыма должна получить шефа из "большой России". И это не обязательно московские издания. Например, есть роскошный телеканал "Тюмень — регион". Какой они сняли изумительный документальный телесериал "Сибирь — будущее России"!
В Дагомыс, как и на кинофорум в Ялту, к нам подпольно приедут украинские журналисты — из Киева, Донбасса. Кроме победы или поражения в информационной войне не прекращаются попытки установить профессиональное взаимопонимание. Я жду на форум одного журналиста, бывшего афганца, лауреата наших премий, у которого на почве идеологических разногласий распалась семья — жена осталась в Киеве, а он с детьми уехал в Симферополь к родителям. Он иногда приезжает в Москву, вызывает меня с какого-нибудь совещания и спрашивает: что мне делать, я ее люблю…
Еще украинский пример — девушка из Донбасса, автор давней великолепной московской выставки "Мой Донецк". Ей надо как-то помочь издать книжку о происходящем в Донбассе, поддержать не словами, делом.
Так что куда нам без Дагомыса и без главной его темы — формулы доверия!
— Доверие к самой журналистке сегодня не так велико…
— Знаете, когда мы перестали бороться с царями, строить коммунизм и БАМ — растерялись: что нам дальше делать — кого защищать, что писать? Нас гордо объявили "четвертой власти", но как-то мы быстро споткнулись на этом пути, и от "четвертой власти" ничего не осталось. А мы теперь "журналюги" — заплати им и напишут, что угодно. Самое печальное, что умные люди власти, командиры жизни не постеснялись заявить о новом устройстве нашей профессиональной жизни — хватит дискуссий, дядька-начальник даст команду — выполняй указания.
Все мы видим, как снижается статус журналиста: среди всех "медийщиков" — пиарщиков, рекламщиков — журналисты самые низкооплачиваемые. На первом курсе университетов все мечтают быть журналистами, через полгода остается половина, а к концу учебы — процентов 10.
— Однако журналисты продолжают гибнуть за правду. Социологи говорят: образ журналиста в общественном сознании расщеплен. Журналист — одновременно и "тот, кто умрет за правду", и "тварь продажная"…
— Как бы кто ни хотел замарать образ журналиста, все равно подспудно отношение к журналистам остается хорошим. Я сужу по тому, сколько людей приходит в консерваторию почтить память погибших наших коллег, как много собирается на форумах, посвященных журналистским расследованиям, на вручение премии Артема Боровика. Люди ищут точку опору — в нас. Пока мы есть, им есть к кому прийти и найти поддержку. Каждый год мы выпускаем сборник лучших журналистских расследований. Я, правда, посмотрел с разницей в 10 лет — темы не поменялись. Только увеличился риск журналиста быть убитым или покалеченным.
350 погибших журналистов у нас в Союзе. 8 сентября мы каждый год в консерватории собираем их семьи, детей. А 15 декабря собираемся еще раз уже с более прагматическими целями — каждой семье помогаем деньгами. Надо сказать, что у нас все дети заканчивают МГИМО или МГУ, многие работают собкорами в Англии, Италии, Испании, есть парламентские журналисты. Они все суперкакие люди — с достоинством, не побирушки.
— Что может сделать сегодня журналистов солидарными, кроме трагедий?
— Главные смыслы нашей работы. Они сегодня новые — это обустройство жизни общества и отдельного человека. Я всегда даю такое определение журналистике — это сфера общественного сознания, имеющая не меньшее, а может и большее значение, чем наука, искусство. Мы выстраиваем саму жизнь.
Если журналист и главный редактор сделают выбор в пользу нового смысла, можно изменить и устройство медийного рынка, и статус профессии. И вернуться к журналистике от "журналюг".
— Вы видите хоть какие-то примеры в пользу этого выбора?
— Вижу. У нас почти каждый месяц проходит какой-нибудь региональный фестиваль. В Пензе он только что прошел в "параллельном городе" — новом микрорайоне — ярком, красивом, обустроенном, с дешевым жильем — созданном не без инициативы журналистов. В Змеиногорске Алтайского края журналисты нового медиахолдинга, включающего в себя газету, телеканал, интернет портал, на равных говорят с властью. В Барнауле мощное издательство Алтай-пресс предложило проект развития города — новые кварталы Баранаула, причем сначала представило их на общественное обсуждение.
На днях еду в Нижний Новгород — Шанцев хочет понять, какова роль журналистов в экономическом развитии потенциала города и региона. Затем в любимый Воронеж — где губернаторство Гордеева началось с конфликта с журналистами, И он приезжал ко мне специально, чтобы я помог разрешить этот конфликт. Был готов уволить обидевших журналистов чиновников. Но журналисты их пожалели, мы все-таки добрый народ.
Я выступал там на встрече губернатора с журналистами, повторял еще раз, что чиновник не должен руководить журналистами. В лучшем случае он имеет право рассказать о своей стратегии и тактике. Руководство же журналистами — это навязывание мнения. Мы сегодня все помешались на своих мнениях. "Эхо Москвы" создало целый жанр — "особое мнение". Я им иногда говорю, а мы никогда не полагались ни на какое особое мнение. Мы исследовали жизнь, искали истину.
Елена Яковлева
Российская Газета
В петербургском эфире LifeNews 78 появится 20 сентября, пока новая команда учится и работает в основном на внутренний эфир. Глава «Балтийской медиа-группы» Арам Габрелянов рассказал Лениздат.Ру, как журналистов нового телеканала «опускают с небес на землю», чему учат на LifeNews, и почему газеты — бесперспективный бизнес.
Беседовала Катерина Яковлева
За 30 минут эфира программы «БибиСева» ее ведущий Сева Новгородцев обсудил последние события в Киеве, гибель известной пианистки Натальи Стрельченко, а также поговорил о любви к русскому языку и чтению в эмигрантской среде. «Наверное, когда-нибудь еще услышимся», — произнес Новгородцев и поставил «Saturday Night Fever» — старую вещь группы Bee Gees. Так завершилась работа Новгородцева на радиостанции «Би-Би-Си». В следующих выпусках «БибиСевы» до конца этой недели уже другие люди будут чествовать его. Новгородцев работал на «Би-Би-Си» с 1977-го, вел легендарную программу «Рок-посевы», затем еще две — «Севооборот» и новостную «БибиСева». До распада СССР он был одним из олицетворений «тлетворного влияния Запада», чуть ли не главным «вражеским голосом», хотя всего-то ставил песни и рассказывал о великих рок-группах. Но для советских людей, слушавших Новгородцева, это всегда значило что-то большее. Специальный корреспондент «Медузы» Андрей Козенко поговорил с Севой Новгородцевым вскоре после его последнего эфира.
— Почему вы решили уйти именно сейчас?
— Будем считать, что это — неумолимый поток времени. И еще круглые цифры, которые здесь, в британских бюрократических структурах, вызывают замыкание каких-то важных контактов. При словах «исполнилось 75 лет» закоротил ипотечный контракт в моем банке, они стали что-то такое от меня требовать. Пришлось продавать квартиру, а дальше все случилось как эффект домино. Оставаться жить дальше в Лондоне не получается экономически. Да и подошли уже годы, когда надо делать что-то новое или не делать уже ничего. Накопилось много личных проектов. Словом, получилось так, что один внешний фактор проявился в виде небольшого толчка и спровоцировал цепную реакцию. Все заканчивается так как заканчивается.
— Только, кажется, нельзя сказать, что вы уходите на покой.
— Я не знаю, что такое покой, это не в моем характере совсем. Я еще изведу всех вокруг себя.
— Поедете куда-нибудь на юг?
— Да, мы купили квартиру в Родопских горах, около границы с Грецией.
— В одном из последних выпусков «БибиСевы» вы подробно рассказывали о том, как уезжали из СССР. Десятидневное декларирование чемоданов, снятие копий с дипломов о высшем образовании, потому что оригиналы было вывозить нельзя. А почему вы решили уезжать?
— Скорее, семья приняла такое решение, чем я. Я был моряком загранплавания, за границей бывал, и не могу сказать, что мне вот прямо нравилось. Видел ранних наших эмигрантов — неустроенных, одиноких. Впечатление было резко отрицательным. Но к 1975 году сложилась такая ситуация, что всевидящее око КГБ настигало уже всех подряд, даже на низком бытовом уровне. Мы не были борцами и диссидентами, однако неприятности появились у всех.
Жене моей кагэбэшник устроил настоящую провокацию. Она работала в иностранном отделе в аэропорту, и у нее — не без его участия — выкрали книжку с бланками билетов, собирались жену в тюрьму сажать. Я не поступил на работу в инфлот — конечно, блатная работа, но я для нее подходил — два образования, в том числе мореходка, свободный английский. Но КГБ забраковал мою кандидатуру. Так мы остались без всего и были вынуждены уезжать.
Жена меня подбивала, я еще с полгода сопротивлялся. Но у нас была еще такая ситуация. Мы были в разводе, и я наделся, что эмиграцией мы сможем склеить семью. Думал, она нас сплотит. Так оно в итоге и было, но ненадолго.
— А как возник вариант с Англией и «Би-Би-Си»?
— Это была сплошная череда чудес, я вообще ничего сам не планировал. Сидел в Италии, а оттуда должен был уехать в Канаду, в какой-то город Эдмонтон. И работать, не знаю, на буксире лоцманом, все-таки у меня морской диплом. Но в эти дни приехал уже работавший на «Би-Би-Си» Алексей Леонидов, он там джазовую программу вел. Он возвращался из Италии с лыжного курорта [в Англию] и решил заглянуть в тот дом, где жила его мать по дороге из СССР в Америку. И в этом доме он увидел живущего в нем меня.
Он меня знал как джазмена, я играл в довольно известном оркестре. Начал меня уговаривать поехать с ним. Тут еще и жена подключилась, начала меня подбивать на это дело. Я поехал, сдал экзамены на чтение, перевод, что-то еще. Потом приехал дядька оттуда, провел интервью, что-то я говорил ему по-английски. В итоге из «Би-Би-Си» мне прислали разрешение на работу. Но уехать из Италии я тогда просто так не мог — не было документов, нас ведь выпускали из Союза с визой в один конец, а паспорта отбирали.
Мне начали выправлять временный паспорт, для путешественников. Занялась этим итальянская бюрократия, которая первым делом все мои бумаги потеряла и с год не могла их найти. Просиживая в очередях, познакомился с американским пастором, у которого были фильмы на русском языке. Такой, знаете, научпоп про религию. И мы с ним начали общественную деятельность. Спустя год я прозрел, крестился, и тут же моя папка нашлась, конечно.
— Вы с самого начала планировали про музыку рассказывать, а не про политику, ну или, я не знаю, про то, когда коммунизм рухнет?
— В Англии всех работников традиционно держат в черном теле, дисциплина там превыше всего. Мы были наняты на работу как программные ассистенты. Наша задача была: взять новости, перевести, отпечатать на машинке, идти в эфир и прочитать их ровным голосом, не спотыкаясь и не оговариваясь. Вот, собственно, и вся работа.
Но примерно через четыре месяца… Англичане ничего не говорят, но все замечают, и они разобрались, что я был джазменом, возглавлял известный ансамбль. И все-таки отдали мне половину поп-программы. Одну неделю ее делал мой коллега Сэм Джонс, вторую неделю — я. Но Джонс вскоре заерепенился. Мол, не хочу жить на нищенскую зарплату радиоведущего. И уехал в Америку зарабатывать, как говорится, свой первый миллион. Таким образом, программа целиком оказалась на моих плечах. Это было лето 1977 года. А дальше уже сама форма программы диктовала, что надо было искать неизведанный еще мной диджей-стиль — скупую форму, короткие слова, четкость. Я учился. Слушал массу знаменитых ведущих.
— Первые выпуски программы, которая еще даже не получила своего названия — это, по сути, хит-парады, которые у вас тогда еще назывались «списками». Как вы перешли к рассказу об истории рок-групп и к тому, чем «Рок-посевы» в итоге и прославились?
— Мы начинали с английского штампа — топ-10 песен или топ-20, как на «Би-Би-Си» это делают. Но потом аудитория потребовала своего: люди хотели не развлечения, а знаний и информации, которой не хватало. А я тут живу около всех первоисточников. Я выписывал все музыкальные издания, каждую неделю прочитывал 200 или 300 страниц. Потом, в середине 1980-х, пошли книжки. На их основе мы стали делать огромные тематические передачи. Рекорд мы на The Beatles поставили — там было 59 передач по полчаса, несколько томов я про них тогда перелопатил.
Кроме того, с 1979 года в редакцию начали приходить письма. Народ раззадоривался, люди передавали письма через третьи страны, вообще любыми способами к нам стучались. Это был своего рода спорт для них.
— Насколько я знаю, написать за границу, тем более на «Би-Би-Си» из СССР было почти невозможно. А слушаю ваши эфиры, и вы там с письмами работали очень непринужденно. Словно обычным делом было написать откуда-нибудь из Бугульмы: здравствуйте, Сева, а поставьте-ка мне песню «Ballroom Blitz» группы Sweet, потому что она меня заводит.
— В одном могу заверить: все письма были настоящими. У некоторых людей из-за них были неприятности, потому что перлюстрация была полнейшей. В Первоуральске живет Гоша Беляев, он сейчас босс на местном телевидении. А тогда он пережил очень неприятные моменты. Его за переписку со мной выгнали из универа, сослали служить куда-то на север. И таких примеров много. Издержки судьбы, куда деваться. Зато все приличными людьми выросли.
— В какой момент вы поняли, что не просто одну из передач ведете, а стали одним из главных и узнаваемых голосов из-за «железного занавеса»?
— Многие годы я был абсолютно одинок. Писал сценарии один, был только приятель из ночной смены, на котором я испытывал свои шутки. Если он не смеялся, я их переписывал. Но в остальном совсем одинок. И был такой эмигрантский журнал — «Посев». В самом начале 1980-х попалась там статья человека, который побывал в СССР и делился своими наблюдениями за умами молодежи. Там была всего одна фраза: «Молодежь, конечно, слушает Севу». Так я хотя бы понял, что хоть кто-то меня там слушает. А вот потом уже, где-то 15 лет спустя после отъезда, в 1990-м, когда в Союзе у меня уже возник фан-клуб, я встречался с его членами. Вот тогда было тяжело — меня чуть на части не порвали. Встречало меня тогда человек 700. Не все трезвые и выдержанные, зато свои.
— Получается, сидя в Лондоне, вы только интуитивно ощущали, что на ваши программы есть какой-то отклик?
— Знаете, лишнее общение с аудиторией тоже вредит, начинаешь распыляться, к чему все это. А так я делал из достававшейся мне народной энергии своего рода выжимку, которая самому народу и была очень интересна. Письма выводил в эфир. Я понимал, что идет становление некоего нового мышления — интуитивно, скорее, да.
Письма же я никогда не выбрасывал. Когда их собралось полтора центнера, мы сумели их переправить в Америку, в архив Института Гувера в Стэнфорде. Где они почетно занимают больше шести метров пространства. Я всем говорю, что лет через 300 на этих письмах кто-нибудь докторскую диссертацию напишет. А когда письма только ушли — это были коробки и коробки, которые я сам паковал, — то представитель института попросил бирку к ним придумать. Я им тогда сразу сказал, что это называется: «Становление молодежного сознания в 1970–80 годы ХХ века в России».
— Насколько сильно вторая половина 1980-х изменила вас и ваши передачи? Вы начали тогда говорить об Александре Башлачеве, «Аквариуме», других советских рок-группах.
— Тогда вышла пластинка в Америке — с четырьмя самыми важными советскими рок-группами: «Кино», «Аквариум»…
— «Странные игры» и «Алиса». «Red Wave» она называлась.
— Да, это Джоанна Стингрей (американская певица и продюсер, пропагандист советского рока середины 1980-х — прим. «Медузы») выпустила. И эта пластинка попала ко мне. Поскольку она была выпущена на Западе, то я имел полное моральное и редакционное право ставить ее в нашем эфире. Если бы это были подпольные ленты из СССР — нет, я бы не рискнул подставлять людей. А так мы сыграли, и начался мой контакт с советским роком.
Там тогда было очень много живого и настоящего, интересного. Много пафоса, много драмы. Вот группа «Телевизор» с песней «Твой папа фашист» — это же вообще было что-то революционное по тем временам. Поэтому я время от времени начал их поддерживать. А потом уже, когда начал выходить «Севооборот», ее героями стали самые разные люди. Вот там начинали «Би-2», «Мумий тролль» впервые у нас появился. Илья Лагутенко тогда еще был в Лондоне, работал обычным переводчиком. И очень много было интересных людей. Благодаря им сохранилось понимание, что и как в СССР начиналось.
— Вы легко воспринимаете новую музыку? Наряду с классикой рока вы всегда ставили что-то новое. Будь то UB-40 в середине 1980-х или Radiohead десятью годами позже.
— Это адский труд. Самое тяжелое, что может в нашей работе происходить — это слушать много новой музыки, которая при этом тебе не нравится. Из новой музыки 80% — это всегда хлам. Надо научиться его отсеивать. Я научился — ставил виниловую пластинку в середине дорожки по 10–15 секунд и сразу понимал по структуре и оригинальности смены аккордов, чего это стоит, есть там что-то или нет. Насобачился, одним словом.
Плюс великий подвиг перед музыкой совершил наш диджей Джон Пил (радиоведущий «Би-Би-Си», впервые поставивший в эфир самые разные рок-группы от Led Zeppelin до White Stripes на самом раннем этапе их карьер; скончался в 2004 году — прим. «Медузы»). Он вел по вечерам масштабные четырехчасовые программы. Для этого он по 16 часов в день слушал новую музыку. Полтора грузовика пластинок, присланные ему. Это был подвиг. Он умер, мне кажется, от перенапряжения.
Я как-то был продюсером и играл регги с негритянской группой «Икарус». Как продюсер послал ему альбом, он два или три раза в эфире честно его ставил. Не потому, что у меня были привилегии, а ему понравилось.
— В какой момент закончились «Рок-посевы»?
— Эта история и так продолжалась слишком долго. Эволюция происходила внутри самого «Би-Би-Си», постепенно менялся взгляд на радиовещание. Программа 26 лет просуществовала, некого винить в том, что она кончилась, это усталость металла. Кроме того, изменилось время, информация хлынула в Россию. После 1991 года я даже не знал, в каком стиле мне вещать. Потому что все эти наши антисоветские приколы в одночасье оказались совершенно бессмысленными. Перешел на более серьезный тон и общечеловеческие шутки.
— И тогда вашей основной программой стал «Севооборот».
— Можно и так сказать. В своем роде это было эпохальное событие. Потому что тогда, еще в 1980-х, живого эфира в России не было в таком формате. Руководство «Би-Би-Си», надо отдать ему должное, проявило терпение, понимание и даже храбрость. Во-первых, разрешили нам живой эфир, дали название. А во-вторых, 19 лет подряд выписывали нам две бутылки красного вина. Одну в студию, чтоб мы с гостями чокались и пили, а вторую -воспитанные англичане не могут же оставить в стороне технический персонал — в аппаратную. Техник в конце каждого эфира извиняющимся тоном говорил нам: уж извините, я опять не допил.
— А вот по итогам: вы все же просто про музыку рассказывали или антисоветской деятельностью занимались?
— Я интуитивно всегда двигался, ничего специального. Когда в советской печати меня начали разоблачать, там было такое интересное явление: они сами-то работали большими коллективами, и поэтому у них возникало странное для меня ощущение, что и за моей передачей стоят какие-то целые отделы английской контрразведки. Хотя я сидел в студии один и карандаш грыз. Но руководство как-то эти разоблачения отметило, поняло, что меня в СССР слушают.
— Ваша работа в последние годы — это «БибиСева», новости с человеческим лицом; новости, которые вы продолжаете разбавлять песнями и рассказываете истории из жизни. Можно я только про последние два года спрошу? В условиях украинского кризиса, в условиях заново растущего противостояния между Россией и Западом вам этот человеческий подход легко давался?
— Давайте только отметим, что собеседников мне ищет продюсерская команда. Я прихожу, в общем, на готовую структуру передачи, и моя задача — вдохнуть в происходящее человеческое отношение.
С моей точки зрения, все политические проблемы в России обсуждают в схоластическом ключе. Одни говорят одно, другие диаметрально противоположное. Но за войной и за Донбассом не только политика, это живые люди, их судьбы, трагедии, и мы именно в этой стороне заинтересованы. Подать человеческое лицо событий, с моей точки зрения, важнее, чем обсуждать все это в каком-то чисто теоретическом ключе. Политологи и социологи мира не меняют. Он меняется от отношения одних людей к другим. Я всю жизнь за этим наблюдаю и работаю.
— В пятницу [4 сентября] у вас уже даже не последний эфир, а что-то вроде торжественной церемонии.
— Да, в центре Лондона, в Пушкинском доме. Там большой зал, большие экраны, будем в течение часа как-то подытоживать деятельность. Будут из разных лет веселые и грустные кусочки эфиров, гости что-то скажут — человек 40 придет. Людей много интересных было за эти годы, вы сами понимаете. Даже и перечислять сейчас не стану.
— Пройдет три-четыре месяца после этой недели. А как вы сами себе представляете: что вы делать будете?
— У меня от издательства заказ на вторую книжку воспоминаний. Кроме того, у меня есть контракт на озвучивание всех книжек, которые уже издавались. Потом, я еще пока не знаю, мы что-нибудь с «Би-Би-Си» придумаем. Тут не любят, когда таланты в грязи валяются, и если есть человек, надо с ним что-нибудь сделать. Работа на «Би-Би-Си» из таких историй и состоит. Из меня политический журналист был ниже нуля, но ведь поднаторел за 13 лет. У меня есть опыт общения, стиль. И раз люди слушают, мы для них что-нибудь сделаем. Какие-нибудь новые формы. Только более экономно — что-то ежедневное я уже делать точно не стану. Но что-нибудь еженедельное придумаем.
Андрей Козенко
Медуза
Сооснователь издательского дома «Комитет» Андрей Загоруйко пообщался с Александром Винокуровым, инвестором телеканала «Дождь», порталов «Слон», «Большой город» и совладельцем сети клиник «Чайка». О возможной смерти медиарекламы, заработке на платном контенте и медиабизнесе в российской действительности.
Андрей Загоруйко: У вас тут в «Москва-Сити» потрясающий офис. Но я слышал, что вы отсюда уезжаете?
Александр Винокуров: Уезжаем. Дорого. Как только стал проявляться кризис в конце декабря прошлого года, мы сразу написали арендодателю, что не сможем снимать по прежней цене. Он сделал нам большую скидку — пока сидим. Но у нас была договоренность, что съедем через месяц после того, как он найдет другого арендатора — и вот, нашёл. Тратить деньги на офис в нынешних условиях нерационально. Тем более, что по городу много предложений.
У вас три или четыре больших проекта: сеть клиник «Чайка», издания «Большой город», «Дождь» и «Слон». Я изучил внимательно все показатели по доходам и расходам. Интересно, делите ли вы ресурсы между компаниями? Есть у вас какой-то общий фронт-офис, бэк-офис, юристы и так далее?
Я бы сказал, что не четыра, а два — медиа и здравоохранение. Между медийными компаниями, безусловно, делим ресурсы. Между медиа и здравоохранением — чуть-чуть, в силу того, что мы здесь рядом сидели, и некоторые переплетения между сотрудниками образовались. Не специально.
Потенциально между медийными компаниями, наверное, было бы логично еще плотнее взаимодействовать, чем сейчас. А между медицинской и медийной — не вижу смысла.
У нас в компании есть инвестор, и он практически не вмешивается в процессы, за исключением обсуждения общих показателей. Как это происходит у вас? Вы не владеете долей компании формально, всем владеет ваша супруга, если я правильно понимаю. Вмешиваетесь ли вы в работу медийных компаний? Оказываете ли влияние на редакцию или рекламный отдел?
Я не вмешиваюсь в работу редакции, у меня нет доступа к админке — статьи вижу уже на сайте. Но было бы глупо отрицать, что у меня, как у генерального директора, есть возможность при необходимости повлиять на работу — через экономические и организационные инструменты, например, через смену главного редактора. То, о чем спрашиваете вы — «давай напишем про это или отразим это так» — никогда не было.
А вас какие-нибудь, допустим, друзья или партнеры никогда не просили снять или поправить статью?
Конечно, просили. Друзьям я в силах объяснить, что не могу этого сделать, на примерах, связанных с их бизнесом. Были случаи, когда моим близким друзьям не нравилась статья какая-то. Я говорил «Извини» и объяснял, почему я не могу это изменить. Если какие-то говнюки звонят, то я обычно не объясняю.
Не планируете ли вы запускать что-то на Западе, учитывая ситуацию в России и подвижки наших коллег из Look At Media, которые запустили Hopes&Fears в Штатах?
Не планирую. Уже слишком старый. Я считаю, что все должно быть в меру и органично. Не получится сделать так: «Давайте все придумывать на Западе, потому что там рынок больше и на английском языке читают».
Но там ещё и доллары.
И доллары, и вообще. Миллиард человек знает английский язык, а русский всего несколько сотен миллионов. Движение на Запад должно происходить естественным и органичным способом. Не верю, что любой русский дяденька или паренек сможет сделать медиа в США или Великобритании. Я вот не умею. Здесь я хотя бы примерно понимаю, знаю вкусы людей. Здесь я живу.
Видел вашу запись на Facebook про сервисы, за которые вы платите. Интересно, есть ли какие-то западные медиа, на которые вы равняетесь, которые вам нравятся и которые вы хотели бы повторить в России?
История с тем, что можно что-то повторить точь-в-точь, никогда не работала и не сработает, потому что среды разные и люди разные. Хоть повторяй все до копеечки: дизайн, оформление, форматы и так далее — все равно будет другая история. Как эта стартаперская тема: «У меня есть офигенная идея, дайте мне, пожалуйста, миллион рублей. Будет потом миллиард долларов». Я говорю: «Отлично, давайте идею». «Нет, идею рассказать не могу». Я считаю, что идея в данном случае мало чего стоит. Исполнение гораздо важнее. И сочетание его с теми потребителями, для которых это делается.
Безусловно, при этом есть какие-то западные СМИ, которыми мы и редакция пытаемся вдохновляться. Но повторять их не рискуем. Чуть больше года назад, когда мы занялись продвижением подписки, безусловно, смотрели в первую очередь на успешные издания, которые тоже работают по этой схеме. Например, на The Economist, поскольку это тоже журнал. «Слон» мы с точки зрения формата определили как журнал. Если для газеты главным, но не единственным, форматом является новостная заметка, то для журнала — какая-то объяснялка. Посмотреть сейчас любой русский или западный журнал — на обложке все статьи будут начинаться с «Как», «Почему» и так далее.
У вас же есть и «Быстрый Слон» (лента новостей — прим. ред.), который используется, как я понимаю, для генерации трафика, который вы потом пытаетесь сконвертировать в подписки?
Когда вы открываете бумажный журнал или новостной, как их называют, еженедельник, там всегда есть какие-то короткие заметки, связанные с тематикой журнала. В том же The Economist присутствуют микроновости, покрывающие недельную повестку. Мы считаем, что набор новостей должен сочетаться с основными публикациями. И, конечно, наоборот, тексты, которые пишет наш журнал, в первую очередь привязаны к новостной повестке, к «актуалке».
The Economist, который вы любите, использует обезличенную модель подачи контента. У них даже авторы подписываются инициалами, а не именами. У вас совершенно наоборот. Персоналии — это главная сущность на сайте. То есть люди ходят на Кашина, на Гуриева и так далее. Вы сознательно выбрали такую модель, исходя из того, что в России люди любят ходить на кого-то, а не потреблять контент, потому что он профессиональный?
Сознательно к этому вопросу не подходили. Не было такого момента, чтобы сидели и решали: «В The Economist не подписываются, а мы будем». Просто у них для читателя неважно, кто написал. А вот в Time, по-моему, на авторов делается такой же акцент, как у нас. Там автор указывается едва ли не крупнее, чем заголовок. И какая модель лучше — чёрт знает. У нас так исторически сложилось.
Если автор становится знаменитостью, то это помогает продавать материалы читателю. С другой стороны, я думаю, что значительное количество наших читателей не всегда обращает внимание на то, кто автор. Не смогу определить в процентах, но уверен, что многие читают «Слон» как «Слон», «Коммерсант» как «Коммерсант», «Ведомости» как «Ведомости». И я лично был читателем и «Коммерсанта», и «Ведомостей» черт знает с какого года. Обращать внимание на авторов заметок стал только после того, как заинтересовался медиа. Когда что-то написано в «Коммерсанте», я говорил своим друзьям: «Почитай в "Коммерсанте", почитай в "Ведомостях"». А сейчас я уже понимаю, что если ты так сказал, то ты как лох выглядишь (смеется). Сейчас надо говорить: «Прочитай Светлану Рейтер» или «Прочитай Юрия Сапрыкина». Отраслевая особенность.
Вы говорите, что нельзя сделать в России точную копию западного проекта. Но вот есть сайт AdMe, который не то чтобы копия, но очень похож на Buzzfeed. Я вижу, что вы AdMe знаете и шарите их активно. Шарили, по-моему, запись Марата или Павла (основатели Adme — прим. ред). Как вы к ним относитесь с точки зрения бизнеса? Что вы думаете про их невероятный охват?
Я бы не сказал, что Buzzfeed и AdMe — это одно и то же, хотя и понимаю, почему вы так спрашиваете. Отношусь к ним с уважением. У них есть аудитория, есть сотрудники, которые умеют делать продукт, интересный людям. Сейчас эпизодически наблюдаю за их успехами в проектах на других языках. Разве это не круто?
Я встречаю иногда в соцсетях какую-то ругань по поводу снисходительного отношения к AdMe. Совершенно этого не разделяю. Если вы не хотите шарить, не шарьте. Но то, сколько людей их читают, и то, что это совсем не про расчлененку и не про порнографию, — поразительно.
С таким охватом, как у них — да. Нельзя всем угодить. 30 миллионов охват — это огромные цифры.
И потом, я вижу каких-то людей, которые меня окружают, которые иногда шарят AdMe. Моих родственников, детей моих друзей. Что плохого-то там? Вполне «воздушный», позитивный контент. Почему его не должно быть?
Снобы говорят, что он, условно, для дураков. Но шарят контент и мультимиллионеры. У меня в ленте кто угодно может шарить: управляющие партнеры фондов, топ-менеджеры, и так далее.
Тоже слышал, что расшаривать AdMe — моветон. Мне плевать.
Мне тоже. Вернусь к вопросу про платные сервисы. Среди большого списка сервисов, за которые вы платите, есть ли те, которыми вы довольны? Допустим, я плачу за Evernote и за кучу других сервисов. Но за Evernote деньги отдавать тяжело, потому что это кривой, ужасный продукт. А есть ли какие-то суперкрутые сервисы, за которые вы деньги с удовольствием отдаете каждый месяц?
Это не про медиа, это про сервисы сейчас? Я уже многолетний подписчик «Ведомостей». Думаю, что так будет всегда — обязательно буду подписываться на них и дальше. Если про сервисы в целом, то есть какой-то набор приложений, за которые я плачу регулярно уже несколько лет. Фитнес-трекеры, есть какие-то хорошие приложения, которые советуют рестораны в Европе, — сейчас не вспомню. Ничего такого специфического не расскажу. А, и iTunes, конечно же, во всех его проявлениях.
Ivi.ru?
Сейчас, наверное, все-таки больше Okko. Дети что-то там покупают, мне регулярно приходит SMS. Хотя в последнее время я заметил, что некоторые фильмы нахожу раньше на ivi. Но в Okko мы лояльные и давние пользователи — уже два-три года пользуемся.
Покупаете трафик на стороне для своих проектов, меняетесь ли с кем-то или есть какие-то другие каналы?
Покупали. «Слон», когда только появился, покупал прилично трафика у news.mail.ru. Сначала покупали много, затем сокращали, года полтора назад перестали покупать совсем, потому что уже было не нужно. Некоторое время решили попробовать снова. Например, на закрытые платные материалы. Эксперимент оказался неудачным.
Сейчас трафиком стараемся ни с кем не обмениваться. Всё это даёт временный эффект. У «Дождя» была до некоторых пор эффективная обменка с «Эхо Москвы». Менялись довольно хорошими объемами, а потом как-то это все стало иметь меньшее значение. Там же есть определенные вопросы, связанные с тем, как это отражать в бухгалтерском учете. Да и своего непроданного трафика довольно много.
Мы менялись пару раз с Harvard Business Review. Все эти нулевые взаимозачеты довольно сложно документально проводить, учитывая отсутствие прибыли. В итоге прекратили.
Да. Сейчас мы не обмениваемся, кроме как между своими проектами. И даже большее значение имеет обмен анонсами в соцсетях, чем непосредственно на сайтах.
Какая у вас схема мотивации журналистов? Есть ли какие-то KPI, к которым привязана заработная плата? Например, количество просмотров или еще что-то.
Нет, пока нет. Если человек свою работу знает, любит и умеет, он будет ее делать хорошо, независимо от KPI. А система оплаты, поощрений и премирования должна как-то соответствовать общему вкладу в дело. Долгое время в «Слоне» не было никакой системы премирования журналистов. После введения пэйвола несколько руководителей стали получить премию в зависимости от количества покупок подписки.
С сентября мы будем внимательнее считать эффективность каждого отдела внутри «Слона». Пока просто посмотрим на некие показатели эффективности работы. Боюсь обидеть наших журналистов, оценивая их творчество через «показатели эффективности», но тем не менее. Будем смотреть на инвентарь и делать некоторые выводы. Будет ли это как-то связано с премиями, я не знаю, но возможность посчитать точно будет. А использовать ее или нет — решим потом.
Мы вот хотим сделать KPI по среднемесячному трафику. Выше нормы — коллеги получают премии. То есть появится мотивация поддерживать среднесуточный трафик на каком-то уровне. И это, в принципе, работает. Не привязываться к просмотрам, которые легко накручиваются, не привязываться ни к комментариям, ни к чему такому. Но общий трафик — это хороший вариант.
Трафик в посетителях?
Да, в униках.
А почему не в просмотрах? Все-таки объясните, почему вы так решили. Инвентарь-то просмотровой.
У нас, как и в среднем по медиа, 2–3 максимум просмотра на уника. Просмотры — это показатель продуктового отдела, а не журналистов. Мы решили брать уников, потому что все-таки хотим охватывать большую аудиторию. Соответственно, нас интересует больше охват, чем какие-то продуктовые цифры, на которые редакторы повлиять не могут.
Хорошо. Во-первых, вряд ли кто-то знает правильный ответ на этот вопрос. Во-вторых, я думаю, что систему нужно постоянно менять. Американцы проводили многочисленные исследования в цехах на производстве, как те или иные факторы влияют на производительность труда. Они, например, раскрашивали стены в разные цвета, включали музыку, выключали музыку, добавляли перерывы, кофе, чай делали. Они пытались определить, быстрее люди работают с красными стенами или с синими стенами. Оказалось, что люди каждый раз работали все лучше и лучше от самих изменений. Им нравилось, что кому-то не плевать на то, как им работается.
Основной вывод про мотивацию — нет никакой идеальной схемы мотивации для производства. Она должна меняться, потому что все застывшее либо наскучивает, либо находятся какие-то лазейки для того, чтобы накручивать показатели.
Сейчас премии есть у нескольких сотрудников «Слона». И, может быть, мы, получив данные об эффективности работы в просмотрах страниц и подписках, каким-то образом попытаемся эти данные привязать к системе мотивации. А, может быть, не попытаемся. Может быть, просто расскажем коллективу, кто у нас молодец.
Я затронул тему комментариев, которых у вас, если я не ошибаюсь, нет. На «Медузе» их тоже нет, но «Медуза» их собирается внедрять. И, по слухам, они будут платными.
Я не в курсе.
Мы сделали на TJ платные комментарии в целях минимизации рисков, связанных с модерацией. И вроде пока работает. У вас на проектах можно будет комментировать?
Мы сделаем комментарии на «Слоне» через какое-то время, но они, естественно, будут только для подписчиков. Будут ли они открыты для читателей или нет, еще посмотрим.
Вы на своём рабочем компьютере пользуетесь Adblock?
Не пользуюсь. Не только по этическим соображением, мол, «мы же тоже продаем рекламу». Когда я перестал читать бумажные «Ведомости», я понял, что многое упустил. Бумажная газета — больше, чем просто буквы. Лично мне не хватало печатной рекламы, наблюдения за тем, кто и на какой полосе её купил. То есть сама покупка рекламы: разворота, еще чего-то, — она дополняет какую-то бизнес-картину. Кто рекламируется, как и что продвигают. Если я включу Adblock, то перестану понимать про медийный бизнес и про деловую жизнь вообще.
Хочется следить, через какие площадки ставят, кто ставит. Ты сразу понимаешь, где «бьется пульс этого города». Кто сейчас рекламируется? Henkel? Или он сейчас уже не рекламируется? Недвижка, машины и так далее. Видно, что хорошая и дорогая недвижка, например, пошла рекламироваться через RTB. Если это все заблокировать, как я об этом узнаю? Когда сам заходишь, ты это все чувствуешь. Возникают вопросы, возникают и какие-то идеи в этой связи.
Для профессионалов это важно, конечно.
Для немедийщиков тоже. Если ты занимаешься недвижимостью, целиком-то сложно всё понять. Заходишь на «Слон» и видишь, что твой конкурент здесь стоит. Если ты еще поймешь, что он стоит через RTB, то ты можешь позвать своего менеджера и сказать: «А давай-ка мы сравним цены и разберемся, как что работает. И почему мы стоим не в этом прекрасном месте, где стоит наш конкурент, а в другом. И давай мы сравним, почему я все время эту компанию вижу, а нас нет. Может быть, они знают, что здесь хорошо идут покупки». Без этого не обойтись.
Раз уж заговорили про RTB: как вы считаете, будет ли в будущем медийная реклама, баннеры, продающиеся по рекламным прайсам? Или вы вовремя поняли то, что такого рынка уже не будет, и начали внедрять Paywall и так далее? Потому что понятно, что на RTB сайты вроде ваших и наших не заработают особых денег никогда.
Я, в целом, довольно давно являюсь апологетом платы за контент. Назовем это просто подпиской. Долго размышляя и наблюдая за тем, как устроен рынок, я пришел к мнению, что он устроен абсолютно по-дурацки. Читатели хотят читать, зрители хотят смотреть, а решение о том, производить контента больше или нет, мы принимаем, исходя из того, есть ли реклама. Дурдом же. Кривой рынок.
Когда прекрасные авторы готовы писать прекрасные статьи, а у читателей есть на это спрос, но мы вдруг сокращаем и закрываем издание из-за того, что компания Procter&Gamble, например, решила сократить количество своих брендов с 40 до 20. Неправильная история. Поэтому рынок, избалованный и извращенный рекламой, постепенно будет двигаться в эту сторону. Но реклама никуда не пропадет. Она будет существовать всегда.
В ближайшие годы даже в богатых государствах, таких как страны Европы или США, значение подписок для медиа будет расти. 100% будет расти. На Западе это будет происходить медленнее, потому что у них рекламный рынок намного более развитый.
Я года полтора назад проверял соотношение между доходами на душу населения у нас и в США и рекламными расходами в расчете на одного человека. Разница между доходами оказалась существенно меньше, чем разница между рекламными тратами на каждого россиянина и американца. Понимаете, какое хитрое соотношение?
Примерно. И какое было соотношение? Большое?
Точно числа не помню. На тот момент разница в доходах была четырёхкратная, а рекламных денег на каждого американца тратилось в 8 или 12 раз больше на россиянина. Это значит, что американские СМИ могут дольше продолжать наслаждаться рекламной моделью, и не усердствовать в подписке. А у наших медиа из-за «рекламной бедности» есть шанс измениться быстрее.
В Штатах привыкли покупать контент. Они нормально относятся к тому, что надо платить. А у нас, кроме Москвы и Петербурга, больше-то и негде, в принципе.
Это миф, что Штаты привыкли покупать, а мы не привыкли. То, что у нас люди не хотят покупать, — ерунда. Когда у тебя есть бесплатное приложение, почти легальное, либо за которое никто не наказывает, тяжело даже нормальным путем объяснить, почему надо купить сериал на «Амедиатеке», когда даже в выдаче «Яндекса» ссылка на его пиратскую копию стоит в поисковой выдаче выше.
Ситуация постепенно меняется.
Меняется. И это вопрос правоприменения. Но даже на собственном опыте мы заметили, что люди готовы покупать контент. Много ведь было сомнений по поводу внедрения подписки на «Слоне». Первое, что говорят медиаменеджеры: «Подписку можно давать только на деловые издания типа "Ведомости" и FT». Это якобы трейдеры покупают, потому им нужно для работы. Тогда только они и будут платить. А за всякую ерунду типа колонок люди платить не будут. Вот это заблуждение. Люди по-другому потребляют медиа, и они готовы платить за то, что они хотят. А хотят они не всегда профессиональную информацию и не только профессиональную информацию.
Давайте ещё раз вернемся к «программатику» и медиарекламе.
Я уже сказал, что реклама, конечно, останется. Она будет иметь меньшее значение для медиа, будет жить своей жизнью. Не рулить медиа, а выполнять свою функцию — создание спроса и так далее. То есть медиа и реклама никогда между собой не разойдутся. И, конечно же, я верю и надеюсь, что новые технологии помогут посреднические издержки на контакт между рекламодателем и аудиторией сократить и сделать этот контакт более эффективным.
У вас сейчас подписка — примерно треть выручки, если я правильно понимаю.
Это в терминах P&L, по первому полугодию. Я думаю, что по итогам второго полугодия доля подписки в P&L приблизится к 50%.
И вы думаете, что это как раз уже эквилибриум — половина подписки, половина рекламы? Или есть какие-то дальнейшие тренды?
Это было бы чистым искусством, конечно, если бы у нас было 100% подписки и 0% рекламы. Но кажется, гармония достигается где-то в соотношении 50 на 50. Дальше будет видно.
То есть очевидно, что подписка будет все более и более популярным методом заработка у медиа. И все больше и больше медиа будут входить в Paywall. Но останутся такие пропагандистские рупоры, которым не важна выручка и деньги.
Мы говорим про медиабизнес. В медиа мы можем сравнивать, например, LAM и Slon, рассуждая о разнице в бизнес-моделях. То, о чем вы хотите спросить, — это просто выполнение некоторых пропагандистских функций, которое не имеет отношения к бизнесу.
Согласен.
Пропаганда — хорошее слово. Вы решили, например, стать пропагандистом здорового образа жизни либо чего-то еще. И создаете для этого медийную информационную структуру. Вы берете свои деньги и тратите их на пропаганду своего представления о прекрасном. Но это не имеет отношения к медиабизнесу. Пропаганда политических взглядов будет всегда. Пропаганда религиозных взглядов тоже будет. Но мы к этому не имеем отношения. У меня нет цели пропагандировать либо здоровый образ жизни, либо какие-то религиозные ценности.
У вас есть два формата подписки — месяц и год. Но многие читатели ходят на конкретных авторов и, наверное, были бы готовы платить за конкретные статьи. Допустим, какой-то микроплатеж за материал Кашина. Вы не думали об этом?
Мы даже пробовали. Это было года два назад, когда я был фанатом транзакшн-модели.
В каком смысле?
Мы хотели быть похожими на iTunes. И на «Дожде» транзакшн-модель не заработала. Я потерпел фиаско с выдвинутыми гипотезами — ничего страшного.
То есть в медиа такие разовые покупки не работают, как в играх?
У нас не сработало.
А платили?
Платили. Вероятно, это зависит от того, кто мы есть. Если бы мы были какой-нибудь видеопродакшн, выпускающий мультики, ролики, кино, то сработало бы. Но мы создаем медиа. Отличаемся от киностудии регулярностью и непрерывностью. Даже если это бумажное СМИ, то по понедельникам будь мил — выходи.
Мы делаем телеканал, мы делаем журнал, и их продаем. И поэтому подписка на отдельного автора, возможно, и прекрасна, но мы продаем подписку на журнал. И если даже вы подписались на нас из-за одного автора, мы постараемся заинтересовать вас другими. Как-то странно совсем больше никого не любить, кроме Олега Владимировича Кашина.
Вы ведете учет, кого больше всего читают и кто вам приносит больше всего денег? И есть ли какой-то у вас ревенью-шеринг? Я так понял, что он был, потом отказались.
Мы делали попытки. В конце концов, многие авторы сами от этого отказались, потому что нет рецепта единицы контента, которая вдруг окажется звездной. В кино такая же история у великих режиссеров: случаются фильмы, которые не собирают кассы. Многие авторы сами отказались, решив, что для них предпочтительнее и надежнее получать стабильный гонорар.
Автор сам не может отгадать, какая статья «полетит», а какая нет. Мы обсуждали с некоторыми из них, они говорят: «Никогда бы не подумал, что вот эта окажется такой популярной. Она на коленке была сделана. А вот в эту я вложил всего себя, а ее не стали читать».
Понимаю, такое в медиа сплошь и рядом.
Сплошь и рядом. Поэтому авторам невыгодно играть в эти игры. А потом, есть еще алгоритм Facebook, который очень влияет на читаемость, продаваемость и многое другое. Как он там работает — знает только Цукерберг, а ведь его соцсеть является сильным двигателем продаж. Если Facebook «схватил» статью, она стала шариться, распространяться — подписка будет. А почему он её «схватил», никто не знает в городе Москве.
Мы тоже экспериментировали, но толком ни к чему не пришли. Есть куча примеров, где работает одно, где работает другое. Никто не знает наверняка. А какие у вас примерно гонорары авторам? Или это коммерческий секрет?
Коммерческий секрет, конечно же. Но мы стараемся платить хорошо. Я думаю, что мы платим в среднем больше, чем другие издания. Именно из-за того, что у нас есть инструмент подписки.
Суммы в 390 и 2390 рублей (за месячную и годовую подписку соответственно) — это следствие каких-то сложных тестов, аналитики и прогнозов? Или это так просто?
Видно же, что они неровные. Значит, был применен какой-то алгоритм расчета (смеется).
Мы и другие российские проекты тоже планируем в будущем экспериментировать, и нам был бы очень интересен опыт, в том числе и ваш.
Любая цена на любой продукт, особенно на услуги — это попытка отгадать соотношение спроса и предложения. Мы годовую цену уже меняли. И, возможно, будем менять в будущем. Это попытка угадать, как цена влияет на количество подписчиков, на средний чек и так далее. Точных данных здесь никто вам не даст. Можно применить какие-то социологические опросы, и они будут тоже иметь свои какие-то недостатки. Поэтому мы на эту ерунду не тратим время и деньги.
Но ваши тесты не показывали прямой зависимости между спросом и предложением? То есть понижаете цену — увеличивается количество подписок. И наоборот.
Прямое следствие было только тогда, когда мы говорили: «Вот у нас скидка, и до конца этой скидки остается три дня». Это работает. Но, с другой стороны, я страшно не люблю скидки с точки зрения некой этики по отношению к читателям. То есть, если человек пришел и купил за 1900, а завтра другой будет покупать уже за 2900, то где справедливость? Мне хочется, чтобы мы никаких скидок не делали, чтобы выработали честное предложение и его держали.
Вот «Ведомости» регулярно пушат. Я там один раз купил подписку и забыл оплатить. Они регулярно мне звонят и предлагают купить дешевле, потом еще дешевле, потом на год вперед со скидкой. Но, опять же, если это работает, почему бы и нет.
Хороший пример. Я сам противник скидок. Мне кажется, что они меня мучают, рождают во мне самые низменные чувства — купи быстрее. Но когда я увидел, что «Ведомости» до такого-то числа делают скидку, сразу продлил. Теперь у меня «Ведомости» на год с небольшим. Видите, и вы заметили усилия, но вы не получаете от этого особого удовольствия. Вы думаете: «Обманывают или нет. Может быть, еще ниже будет». Мне это тоже не нравится.
По работе нужно. Что делать, покупаем за любые деньги.
Если бы «Ведомости» сказали, что подписка будет стоить 10 тысяч и не будет никогда меняться, мне было бы спокойнее. А если бы я купил за десять, а через неделю объявили скидки, то был бы расстроен. От этого бы подписываться не перестал, но осадочек бы остался.
А как взаимодействует ваш рекламный отдел и редакция? Есть ли какие-то между ними общение, конфликты и так далее? Этот вопрос меня очень волнует, так как у нас регулярно бывают споры между редакцией и рекламным отделом. Потому что приходит большой клиент и покупает кучу рекламы, и у него свои желания, которые нужно учитывать, но никто учитывать не хочет.
Рекламодатель у нас никогда не может получить необозначенное влияние на контент. Какие еще бывают конфликты? Например, одна презервативная компания хотела разместить рекламу секс-игрушек, но главный редактор ее заблокировал. У него есть право вето, он имеет право блокировать. Вот такие бывают конфликты. Ещё у нас есть такие форматы, как рекламные статьи и рекламные новости. Здесь контент создается отдельно, специально под клиента, под рекламодателя.
Редакцией?
Нет, как правило, внешними специалистами либо специалистами службы отдела спецпроектов. И без согласования с главным редактором такой контент не будет поставлен. Условно говоря, если некий рекламодатель хочет разместить статью, сейчас мы стараемся, чтобы идеи статьи обсуждались до того, чтобы не возникало этих конфликтов. Но если статья плохая, и Максим говорит, что такой статьи на «Слоне» не будет, то ее на «Слоне» не будет.
То есть у вас примерно такая же позиция, как у моего партнера, который координирует в том числе редакцию, а у вашего коммерческого отдела позиция как у меня, то есть продать все, что можно, поставить все, что угодно, завесить весь сайт баннерами.
Все правильно. Я думаю, что это абсолютно нормальный конфликт интересов. Коммерческие службы — я бы хотел, чтобы они хотели поставить больше баннеров. Это их правильное стремление — поставить баннеры везде, а как продукт выглядит для читателей — это уже ответственность главного редактора. И он у нас имеет право сказать: «Нет, здесь не надо ничего ставить, такой баннер не встанет».
Интересный вопрос, потому что, допустим, эта компания могла принести вам, условно, 3 миллиона рублей. Как это все в балансе отразится и на премиях? Кто за это отвечает?
Естественно, коммерческий директор говорит: «Максим, вот эта конкретно презервативная компания — это 1 миллион рублей». Он пытается надавить на мозг редактора в том числе и цифрами. Но Максим имеет право сказать: «Нет, это повлияет на имидж, на формат и так далее. Это не в нашем формате. Пожалуйста, не надо это ставить». Имеется в виду, что читатели будут нам за это благодарны, потому что они не хотели бы, чтобы такая реклама была.
У вас уже есть подписка, а у нас еще нет, поэтому мы на 100% зависимы от рекламных проектов.
Вы никогда это не почувствуете, не измерите напрямую. Но если вы поставите какую-то рекламу, которая вызывает отторжение, то, может быть, читатели заходить перестанут. Это не померяете — не поймете, но оно может повлиять.
А вы сейчас как инвестор где-то выступаете? Может быть, вкладываете в какие-то дополнительные проекты, медийные, немедийные, стартапы и так далее?
Нет. Есть только два вида бизнеса, которыми я занимаюсь — медиа и медицина. Стараюсь, чтобы ничего другого не появлялось. И обстановка не располагает пока.
И, соответственно, новые какие-то издания вы запускать пока не планируете?
Нет.
Вы в последнее время довольно активно занимаетесь спортом. Я вас регулярно вижу на набережной, где бегаю сам. Как вы пришли в спорт и какие успехи? Может быть, триатлон, «айронмен» и так далее? Или это мода?
Это действительно, наверное, больше связано с модой. Не то чтобы я так слежу за трендами, просто все друзья бегают. Я тоже бегаю, даже как-то триатлон вместе с женой проходили: она плыла, я — ехал и бежал.
Совсем забыл задать один вопрос про медиа, про изменение модели киоска Apple, введение подписки и отсутствие у вас приложений. Это совпадение? Будете ли вы что-то в этом направлении делать и внедрять?
Это хороший вопрос. Ещё не решили. Есть многие крупные интернет-издания, у которых нет приложений.
Например, проекты LAM.
У них тоже нет? Вот видите. Люди, которые в этом что-то понимают. Мы пока сомневаемся, что это нужно. Нам кажется, что большую часть нужных читателю функций мы реализовали через мобильную версию, хотя есть, конечно, определенные плюсы, которые дает приложение — например, пуш-уведомления.
Да, пуши потрясающе работают. И покупки, опять же. Мы продаем аккаунты TJ в приложении в два клика.
Модель подписки через приложения хороша еще тем, что у тебя привязана карта. Но не настолько сложно карту ввести даже в мобильной версии.
Кроме того, одно дело внести изменения в мобильной версии, другое — в приложении. Дорого и сложно. Я сам практически не пользуюсь приложениями в медиа. Пуш-нотификации можно каким-то другим способом доставить — есть же уже какие-то попытки. Тем более, что нам они нужны только для breaking news, которые не стоят в центре нашего бизнеса.
То есть у вас пока нет и не планируете?
Я не могу сказать, что этого не будет никогда. В ближайших планах — нет, потому что нам кажется, что от этого больше геморроя. Запирание контента вот в такие зоны, на мой взгляд, — неочевидная история. Если человек привязался, то он оттуда не вылезает и юзает один какой-то апп. У меня товарищ говорил, что очень любит пользоваться приложением Bloomberg.
У них важна скорость доставки информации и пуши очень важны.
У них ещё есть дополнительные функции, ты можешь следить за своим портфелем. Заставлять моих друзей перетыркиваться приложениями — нет, гораздо проще по ссылке с Facebook.
У нас есть приложения и есть нерешенные задачи. При пяти миллионах уников всего десятки тысяч установок. И не понимаем пока, как их растить. Есть пример Sports.ru. У ребят сотни приложений, миллионы трафика. Они активно продают рекламу и хорошо зарабатывают на этом.
Я не являюсь пользователем ни одного их приложения. Я регулярный читатель Sports.ru, но не через приложения. Правильно, неправильно — не знаю. Пытаюсь через свой опыт это все понять. Я захожу на их сайт регулярно, все время смотрю информацию или еще что-то, но никогда не пользуюсь приложениями.
Ясно. Надеюсь, обсудим эти же вопросы через год. Спасибо за интервью.
Обсудим. Успехов.
Текст и фото VC
- Теги
- Комментарии
Дни рождения
- Сегодня
- Завтра
- На неделю
Дарья Златопольская
российская телеведущая и журналистка
Татьяна Фонина
член Академиии Российского телевидения
Андрей Максимов
телерадиоведущий, член Академии российского телевидения
Дарья Златопольская
российская телеведущая и журналистка
Татьяна Фонина
член Академиии Российского телевидения
Андрей Максимов
телерадиоведущий, член Академии российского телевидения
Дмитрий Киселев
гендиректор Международного информационного агентства «Россия сегодня», ведущий программы «Вести недели» на телеканале «Россия-1»
Александр Архангельский
член Академии российского телевидения, ведущий программы «Культура»
Юрий Аксюта
российский музыкальный менеджер и телепродюсер, режиссёр, диктор, Заслуженный деятель искусств Российской Федерации
Ника Стрижак
российский журналист, телеведущая, автор и режиссер-документальных фильмов, один из лучших интервьюеров страны, «Лицо» Пятого канала.
Ксения Шергова
Зав.кафедрой режиссуры ИПК работников ТВ и Радио, член Международной академии телевидения и радио
Анатолий Малкин
медиаменеджер, генеральный продюсер телекомпании «Авторское телевидение», академик Российской академии телевидения
Владимир Маслов
медиаменеджер, исполнительный директор «Шансон ТВ»
Александр Шариков
профессор Государственного университета - Высшей школы экономики (Отделение деловой и политической журналистики факультета прикладной политологии, кафедра медиа-менеджмента и медиа-бизнеса). Советник и консультант по вопросам исследования аудитории в ВГТРК ("Радио России"), Межгосударственной телевизионной и радиовещательной компании "ИМР" (МТРК "МИР") и Российском государственном музыкальном телерадиоцентре (РГМЦ)
Александр Масляков
ведущий премьер-лиги КВН, гендиректор ООО"ТТО АМИК"
Евгений Сандро
тележурналист
Игорь Мишин
российский предприниматель, медиаменеджер, продюсер кино и телевидения, директор онлайн-кинотеатра KION с 2021 года, вице-президент ПАО «Мобильные ТелеСистемы»
Рифат Сабитов
российский медиаменеджер, общественный деятель, кандидат политических наук, заслуженный работник культуры Российской Федерации
Юрий Шкляр
член Академии Российского телевидения
Дмитрий Витушенко
директор медиагруппы «Этажи» (Иркутск)
Илья Барабанов
российский журналист
Николай Фоменко
актер, телеведущий, заслуженный артист России, мастер спорта международного класса по автоспорту
Виктория Мучник
политический, общественный и телевизионный деятель, директор продакшн-студии «Крупным планом»
Елена Ханга
журналист и телеведущая
